Рейдер (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 16

В Мормонский лагерь приехал перед рассветом. Разгрузив жеребца у палатки, отвел выше по склону и привязал рядом с кобылой, которая уже уплела не только то, что нарвал ей перед отъездом, но и то, что осталось с предыдущих ночей после Буцефала. Мешок с золотом и оружие занес в палатку, а вещи Нэшей оставил снаружи. Катрин по моему совету ночевала у подруги. Одна она вряд ли заснула бы. Теперь пожалел, что ее нет в палатке. Засунув под спасательный жилет мешок золота, положил на него голову и пожелал самому себе, чтобы приснились золотые сны. Я уже давно пришел к мысли, что больше зарабатывает не тот, кто моет золото в реке, а тот, кто моет его в карманах старателей. Теперь надо было придумать, как получше пристроиться к этим карманам.

14

Я еду на Буцефале без седла. Оно на кобыле, которой я дал имя Бетти в честь придурковатой подружки моей жены, потому что кобыла тормозная и ленивая. У нее только одно достоинство — не отстает от жеребца. Катрин едет на Бетти. Забавненько звучит. Надеюсь, кобыла выдержит с такой ношей переход до ранчо Кристобаля Домингеса. Все остальное наше имущество везет Буцефал. Багажа у нас не так уж и много, только золото, оружие, два одеяла, наша одежда и обувь и немного еды на дорогу.

Все остальное барахло и инструменты, свое и жены, продал в Мормонском лагере. Семье мормонов из семи человек достались участки Нэшей, мой и ирландцев. Точнее, участки продавать нельзя. Или ты работаешь на нем, или занимает другой. Зато можно продать строения на участке, рокер, инструменты. Мормоны заплатили нам тридцать унций золотого песка за хибару, механизм, три одеяла, кирку, две лопаты и два ведра. Остальные инструменты, одежду ирландцев и свою палатку я продал другим старателям, заработав еще три унции золота.

До Джордж-Тауна ехали вдвоем. Приходилось бы настороже. Весь Мормонский лагерь знал, что мы уезжаем очень богатыми. Наверняка были желающие быстро разбогатеть. Перед отъездом я научил Катрин стрелять из трофейного револьвера. Нажимать на курок она научилась. Если что, сумеет создавать отвлекающие звуковые эффекты. Эти навыки пока не потребовались. Может быть, потенциальных грабителей остановило мое умение метко стрелять из винтовки и лука. Переночевав в лесу возле Джордж-Тауна, утром мы присоединились к торговому каравану из восьми фургонов, который возвращался в Сан-Франциско практически налегке. Эти фургоны с округлыми крышами из брезента на деревянных опорах. Брезент желтовато-белый, из хлопковой ткани, пропитанной какой-то водоотталкивающей гадостью, придавшей ей желтизну. По бокам брезент закреплен свободно, колышется, поэтому служит защитой от стрел и даже пуль. В Средневековье я в похожих фургонах изрядно поколесил по Западной Европе. Обычно его тащит пара волов, но в Калифорнии предпочитают конную тягу. В половину фургонов торгового каравана впряжены лошади, одна или две пары. Из-за похожести крыш на паруса, фургоны называют «шхунами прерий».

— Сколько стоит такой фургон без лошадей? — спросил я Джима Джонсона, который управлял замыкающим фургоном — пожилого мужчину с морщинистым загорелым лицом, напоминающим кожуру грецкого ореха.

— По-разному, — молвил он, потом бережно затушил о сиденье окурок тонкой сигары, положил его в лоток в передней стенки кузова, чтобы добить позже, и дал развернутый ответ: — Зависит от состояния. Если новый, одна цена, бывает до пяти и даже шести сотен долларов доходит, а если старый, то дешевле. Вот этот, — похлопал он ладонью по сиденью, — купили за триста двадцать.

— Так он не твой? — догадался я.

— Нет, я еще не заработал таких денег. Пока добрался сюда из Чикаго, остался с пустыми карманами. Последнее выгребли мормоны на переправе через Зеленую реку. Пришлось поработать на них, чтобы запастись едой на дорогу. Пас их лошадей. Они меняют одну свою свежую лошадь на три истощенные переходом, отводят их на пастбища, откармливают за пару недель и опять обменивают. Святоши чертовы! — рассказал Джим Джонсон и в свою очередь спросил: — А вы откуда едете?

— С Каньон-Крик, — ответил я.

— Много золота намыли? — интересуется он.

— Золота много не бывает, — делюсь я жизненным наблюдением, не желая говорить правду. — Там родителей моей жены зарезали и ограбили. Мы решили, что это знак судьбы, что не надо жадничать, пора возвращаться к нормальной жизни.

— Да, народ здесь собрался лихой! — соглашается Джим Джонсон. — Жене, небось, тяжко в седле? Пусть садится в фургон, все равно пустой.

Я передаю его предложение Катрин, которая едет на кобыле позади фургона. Давно не видел такой радости на ее лице.

— Только ни в коем случае не говори, что ты мормонка, — предупреждаю я.

— Почему? — спрашивает она.

— Потому что святыми делами мормонов вымощена дорога в ад, — говорю я.

Заумность фразы надолго перемыкает Катрин. Она молча слезает в кобылы и, ковыляя вразвалку, потому что растерла в седле бедра, на ходу умело забирается в кузов фургона. У ее родителей был такой же. Продали его по прибытию, чтобы купить рокер. Я снимаю седло с Бетти, переношу на Буцефала, а взамен нагружаю на нее мешок с барахлом. Нагнав фургон, привязываю к задку повод кобылы и приказываю жене присматривать за ней.

15

Сан-Франциско за три месяца, что я в нем не был, стал еще больше. В основном разросся за счет хибарок, палаток и шалашей на окраинах. Эти окраины носили поэтические названия: Счастливая долина, Веселая долина и Довольная долина. Почти все дома в центре — это казино, публичные дома, рестораны или гостиницы. На Кредитной улице, спускающейся к морю, преобладают банки и магазины. Когда едешь по Сан-Франциско днем, кажется, что попал в город женщин. Мужья зарабатывают на жизнь, причем по большей части вдали от семей. Жены тоже зарабатывают, как умеют. Проституция здесь считается не грехом, а платной помощью ближнему своему. На улицах много детворы, предоставленной самой себе. Количество судов на рейде увеличилось сотен до трех, если не больше. Отдельно стоят пять военных парусных корабля под американскими флагами: «Огайо», «Уоррен», «Дэйл», «Лексингтон» и «Саутгемптон». Говорят, со всех пяти вряд ли наскребешь экипаж на один корабль. Оставшихся матросов на берег не отпускают, потому что сразу сбегают на прииски. Такая же ситуация и с торговыми парусниками. Большая их часть стоит без экипажей, превращенными в гостиницы или склады. Говорят, стотонную шхуну можно купить за тысячу баксов. Только что потом с ней делать?! Работают только пароходы. На них требуется меньше людей, платят до ста долларов в месяц, и, главное, в отличие от парусников, которые уходят надолго, а то и навсегда, пароходы работают на коротких линиях, одним из пунктов которых является Сан-Франциско. Новички устраиваются на них, чтобы заработать на «комплект старателя», после чего отправляются на Американскую реку и ее притоки. Через залив в пока что деревушку Окленд ходит три раза в день паром, сокращая на сутки время в пути до мечты.

На деревянном причале на сваях, который заливало при каждом приливе, я и решил, чем буду заниматься дальше. Поспособствовали этому два черноусых молодых эквадорца в сомбреро размером с тележное колесо, коротких черных кожаных безрукавках поверх белых несвежих рубах, повязанных на шее разноцветными и очень яркими шейными платками, коротких черных штанах вроде бы из хлопка и черных сапогах с позолоченными шпорами, громко звякающими при каждом движении ног. Одежда и обувь, за исключением рубах, были украшены бахромой из золотых прядей даже там, где я бы сроду не додумался. Они обсуждали вчерашний проигрыш в казино, ругаясь при этом, как погонщики мулов. Я заметил, что латиноамериканцы считают деньги своими кровными врагами, поэтому пускают их в расход без смысла и пощады. Синьорам хотелось поиграть еще, но не было наличности.

— У меня есть двенадцать фунтов кофе, оставлял для себя, — сообщил один. — В казино его купят.

— Лучше отнести в лавку, больше заплатят, — предложил второй.