Рейдер (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 4

— Жена должна уже приготовить обед, — посмотрев на солнце, сделал вывод колумбийский офицер, цвиркнул в очередной раз, сделал приглашающий жест и пошлепал вразвалку, как старый морской волк, к воротам крепости, рядом с которыми сидели на бревне в тени от стены два босых солдата с портупеями и так же медленно жевали табак и орошали окрестности в радиусе метра три темно-коричневой слюной.

Лейтенант Джоэль Паласиос проживал со своей женой Хуаной — коренастой полноватой дамой с черными усиками под длинным носом — в старом доме с патио, где время впало в спячку со времен Генри Моргана, если не Френсиса Дрейка. Единственное, что оно прозевало — высокие напольные часы с большим маятником, которые тикали, как по мне, слишком громко. Правда, вскоре я перестал замечать это тиканье. Не так, чтоб совсем, время от времени тиканье врывалось в мои уши, но вскоре опять растворялось бесследно. Обед приготовила не Хуана, а хмурая молчаливая служанка-индианка, похожая на хозяйку, только кожа темнее. Она двигалась бесшумно, и когда впервые возникла за моей спиной, я даже вздрогнул, вызвав улыбку у супругов. Видимо, это было семейное развлечение. В таких случаях начинаю осознавать, каким благом для человечества стал телевизор. Бобы были со свининой и острым перечным соусом. За ними последовала морская рыба, жаренная с бананами и какой-то травой, придававшей блюду интересный вкус. Хуана сообщила название этой травы, но оно мне ничего не говорило, и потому тут же вылетело из головы. На десерт было какао с сахаром и свежие фрукты, по которым я соскучился во время перехода.

— Постели ему в гостевой комнате, — приказал служанке хозяин дома, когда мы закончили трапезу.

— Мне надо договориться о месте на пироге, — напомнил я.

Пассажиры клипера, которые прочитали в газете воспоминания Элиша Кросби, который одним из первых преодолел этот маршрут, проинформировали меня, что место на пироге, на которой перевозят вверх по течению реки Чагрес до того места, где она подходит к дороге на Панаму, стоит десять доллара или песо с человека или места багажа. Берут только серебряными монетами. У кого нет таких денег, а все на судне были уверены, что я гол, как сокол, тот пойдет на своих двоих сперва от крепости вдоль берега до городка Вентас-де-Крусес, а оттуда по дороге Камино-де-Крусес до Панамы, что займет больше времени, не говоря уже о трудности пешего путешествия по джунглям. Камино-де-Крусес — это та самая дорога, по которой уже несколько веков шли караваны с золотом, серебром, изумрудами и прочими товарами с тихоокеанского побережья на атлантическое. Часть этих товаров когда-то досталась мне. Знал бы, закопал малость где-нибудь неподалеку.

— После сиесты, — небрежно отмахнулся лейтенант Джоэль Паласиос.

Когда у испанца сиеста, всё в мире должно ждать.

Комната была маленькая. Почти всю ее занимала узкая кровать. Свет попадал через закрытые, деревянные жалюзи. Матрас на кровати был набит сеном, от которого шел приятный запах. Постельное белье, как и оделяло, не предполагались. То ли запах сена, то ли сытная пища помогли, но вырубился я мгновенно.

После сиесты мы перебрались в патио, где расположились в плетеных креслах. Бесшумно возникнув рядом с нами, служанка поставила на плетеный столик щербатый глиняный кувшин с пальмовым вином и два щербатых глиняных стакана. Джоэль Паласиос наполнил оба стакана до краев и, не пролив ни капли, отхлебнул из одного. Я взял второй и таки облил малехо пальцы. Заметил, что в первые месяцы после перехода у меня некоторая расхлябанность в координации движений. Такое впечатление, что гиросфера в моей голове еще не вернулась в меридиан. Я за обедом рассказал лейтенанту, что рос вместе с испаноязычными детьми, поэтому так хорошо говорю по-испански. Придумывать биографию было лень, поэтому предложил хозяину дома рассказать о себе. За редким исключением, люди предпочитают говорить, а не слушать. Джоэль Паласиос не был исключением. Начав рядовым бойцом в армии Симона Боливара, дослужился к концу войны всего лишь до лейтенанта, которых в армии было пруд пруди, возвращаться к крестьянскому труду не захотел, поэтому и попал в это захолустье, чему и рад. Детей нет, все умерли в младенчестве, а его с женой, как ни странно, всё здесь устраивало. Командир гарнизона — царь и бог в этих краях и служба не напряжная. Сражаться приходится только с погодой и гнилым воздухом, особенно во время сезона дождей, который начался пару недель назад.

После захода солнца к нам присоединился сержант Сиро Круз — такой же старый, с такими же черно-коричневыми зубами и, кроме портупеи, еще и в шапке-двухуголке, который принес командиру мешочек с серебряными монетами — десятую часть заплаченного пассажирами клипера за проезд на пирогах. Немного меньше, наверное, отщипнул и сам сержант. Тогда у меня во второй раз (первый — на клипере) появилось подозрение, что стричь золотоискателей выгоднее, чем искать золото.

— Предупреди, что с ними отправится в путь мой гость, — кивнув на меня, сказал Джоэль Паласиос своему сержанту. — Пусть выделят ему лучшее место.

— Само собой. Поплывет на самой лучшей пироге, — заверил Сиро Круз.

Самая лучшая из двенадцати пирог была длиной метров десять и шириной около двух. Двенадцать гребцов перевозили два десятка пассажиров, которые сидели впритык друг к другу. Тринадцатая пирога, которая была короче метра на два и уже, но имела столько же гребцов, тащила узкий длинный плот с багажом пассажиров. Мне досталось место на носовой банке. Надвинув на глаза спасающую от палящих солнечных лучей, широкополую, кожаную шляпу типа сомбреро, только с низкой тульей, обменянную на британскую военную треуголку, так понравившуюся лейтенанту Джоэлю Паласиосу, я сидел лицом к остальным пассажирам, поэтому всю дорогу ощущал их сердитые взгляды. Мало того, что меня перевозили бесплатно и на лучшем месте, так еще и на каждой стоянке гребцы старались всячески угодить мне. Англосаксам трудно понять, что не все в мире можно купить и продать. Особенно их угнетает последнее, иначе распродались бы без остатка.

Я не остался в долгу перед гребцами. Когда по второй половине дня мы остановились перед цепью нешироких порогов, выгрузились, и гребцы начали перетягивать пироги по одной волоком по берегу, я отправился на охоту. Еще на подходе к порогам я приметил тапира, который, завидев нас, вылез из реки и скрылся в кустах. Это травоядное, похожее на свинью, но имеющее короткий хобот с пятачком на конце. Подозреваю, что предком тапиров была свинья, которой сунула нос не в свои дела, и его защемило, а пока высвобождала, образовался хобот. Замеченный мной тапир был темно-коричневый с желтовато-серыми щеками и шеей, высотой около метра, длиной около полутора и весом более центнера. Животное поедало плоды папайи, когда я заметил его. Кстати, наши гребцы курили не табак, на который, видимо, не хватало денег, а сушеные листья папайи. Моя стрела попала тапиру в правый бок. Он пронзительно взвизгнул и закрутился на месте, пытаясь схватить зубами конец стрелы. Только после того, как в тело у шеи попала вторая стрела, побежал в заросли. Я нашел его метрах в ста от того дерева папайи. Животное еще было живо. Зная, как опасен подранок, я взял дрын подлиннее и добил им тапира, а затем кинжалом перерезал шею, чтобы вытекла кровь. Выдернув обе стрелы, одна из которых сломалась у оперения, пошел напрямую к реке, оставляя кинжалом метки на деревьях. Тащить тушу у меня не было желания. Это сделали гребцы, получившие половину туши и передумавшие в этот день двигаться дальше. От второй половины туши я отрезал хороший кусок для себя, а остальное продал пассажирам по цене двадцать пять центов за фунт мяса. Отвешивали его на небольших весах, предназначенных для золота. Их хозяин еще не нашел ни крупинки благородного металла, но уже позаботился, чем будет взвешивать свои будущие несметные сокровища.

На ночь гребцы развели четыре костра по краям площадки, на которой расположились на ночь. В огонь накидали свежие ветки какого-то дерева, издающего специфический аромат, благодаря чему дым отпугивал комаров и мошкару. Мне было выделено почетное место в самой середине площадки. Остальные пассажиры спали, где хотели, но старались поближе к нам. Не привычные к звукам джунглей, они долго не могли уснуть. Сквозь сон я улавливал отрывки их разговоров и дважды просыпался от испуганных воплей.