Тень машины войны (ЛП) - Бейли Кристин. Страница 50

— Мой отец когда-то был хорошим человеком. Он лишь хотел обеспечить нормальную жизнь для меня и моей матери. Твой дед гордился бы им, если бы когда-либо потрудился его узнать, — она подняла подбородок, затем повернулась и пошла вверх по лестнице, забирая с собой лампу. — Теперь уже слишком поздно, — сказала она, когда свет исчез. Моя надежда потеряна.

Каждый день последних двух лет, должно быть, превратился в психологическую пытку для Papa. Такое чувство, будто нас захватил в заложники Каин. Травмированный Каин, которого собрали по кускам таким образом, которого Бог никогда не задумывал. Меня нервировало столь поразительное сходство Оноре с моим отцом. Для Papa, наверное, всё было в десять раз хуже.

Я повалилась на пол, чувствуя, как корабль покачивается на волнах. В темноте эти колебания казались более сильными и вызывали у меня тошноту. Papa застонал.

— Papa, лежи и не поднимай шума. Мы на корабле. Они не знают, что мы очнулись, — и вновь я попыталась оттолкнуться пятками, но не нашла на скользком полу никакой опоры, так что сдалась и осталась лежать неподвижно. — С тобой всё хорошо? — прошептала я.

— Я в норме, — сказал Papa, но его голос звучал слабо. — Ты знаешь, как долго мы находимся на этом корабле?

— Нет, — мы целиком и полностью находились во власти наших похитителей, даже если в броне мадам Буше и имелась трещинка. Сделать Джозефину нашим союзником будет непросто.

И теперь она находилась вне нашей досягаемости.

— Мег? — прошептал Papa в чернильной темноте. Мне хотелось бы потянуться к нему. Несмотря на нашу ссору, мне не нравилось ощущение разлуки.

— Что такое, Papa? — я закрыла глаза и позволила себе опустить голову на холодный металлический пол.

— Я так сильно сожалею обо всём, что случилось, — прошептал он, и его голос надломился. В моём горле встал ком. — Ты была права, осуждая меня. Я сам спровоцировал всё это и заслуживаю страданий. Но ты — нет.

— Ох, Papa, — мой голос сорвался, когда я произнесла его имя. — Ты же не знал.

— Но должен был знать. Чего я ожидал? Каждый день последних двух лет я думал о мальчике, очень похожем на Джорджи, но выросшем без отца. Теперь я вижу себя в Оноре, но эта ужасная маска искажает его. Теперь он монстр, в котором не осталось ничего человечного. Что это за жизнь? Это моя вина. Мне надо было жениться на Крессиде, даже если бы это погубило меня. Я хотел оставаться в неведении, потому что в то время ответственность за это не казалась моим бременем. Я не спрашивал. Я не хотел знать, и пока я не искал ответа, я мог притворяться, что на мне не лежит никакой ответственности. Тогда я не желал быть обременённым. Но теперь это моё бремя.

— У всех у нас есть своё бремя. Если бы ты женился на Буше, я бы никогда не появилась на свет, — сказала я, желая отвлечь его ум от страданий.

Он тяжело вздохнул.

— Действительно, и это была бы трагедия, моя изумительная девочка. Прошу, прости меня, — сказал он. — Даже если я сам себя никогда не прощу.

— Прощаю, — ответила я. — Конечно, я тебя прощаю.

— Спасибо, — прошептал он. — Мне было бы ненавистно думать, что я лишился любви своей единственной внучки.

— Но я не единственная внучка, которая у тебя есть, — я всматривалась в его лицо в темноте. Должно быть, он не знал о дочери Оноре.

— Прошу прощения? — его цепи загремели, а голос странно изменил тон.

— Девочка-служанка, Джозефина. Она тоже твоя внучка.

Papa тяжело задышал через нос. Ему потребовалось немало времени, чтобы заговорить.

— Что? Никакая девочка-служанка передо мной не показывалась.

Мне хотелось бы обнять Papa и утешить его. Должно быть, узнать об Оноре было ужасным ударом, но это во многих отношениях хуже.

— Не волнуйся, Papa. Мы вместе. Мы найдём выход. Давай пока не будем думать о вещах, которые мы не можем изменить.

Мы замолчали. Прошли часы. Перекатывание волн под нами сделалось размеренным и ритмичным. Я позволила своему разуму блуждать в темноте и вспомнить семью, которая была у меня когда-то, затем обдумать извращённую семью, в которой я очутилась сейчас.

Наконец, Papa прошептал:

— Какому выскочке хватило наглости выдвинуть мою внучку в качестве ученицы?

Этот вопрос выдернул меня из раздумий, но я нуждалась в нём как в воздухе. Я усмехнулась, усиленно стараясь не засмеяться и не сообщить Буше, что мы очнулись. Но сдерживать смех было поистине больно.

— Эта честь принадлежит Оливеру.

— Я должен был догадаться. Даже когда он был мальчишкой, ему всегда нравилось устраивать шумиху, — я слышала в голосе Papa веселье, что в данной ситуации казалось таким странным, но полагаю, мы уже прочувствовали всё остальное, и оставалось лишь смеяться в лицо неизбежно надвигающейся судьбе. Здесь, в темноте и тишине, это казалось безопасным. Papa вздохнул. — Я горжусь тобой. Надеюсь, ты это знаешь. Должно быть, непросто было выживать в Академии в одиночку.

Я ничего не могла сказать в ответ. Я отчаянно надеялась, что Papa не заставит меня покинуть Академию. Даже если я не вернусь к клятве, даже если мне придётся оставить всё это позади и выйти замуж за Уилла, мои тяготы того стоили, если я заставила своего дедушку гордиться.

— Итак, расскажи мне всё, что ты делала, — сказал он.

И я рассказала. Я шёпотом изложила историю про бомбу и своё выдвижение, про предательство директора Лоренса, и про то, как мы с Дэвидом спасли Литейный завод.

Papa задавал вопросы и охотно советовал что-то, опираясь на свой опыт, когда я рассказывала ему о проблемах с роботами. В тихой темноте, со скованными руками, не имея возможности видеть и прикасаться, я впервые по-настоящему воссоединилась со своим дедом и почувствовала, что у меня вновь есть семья.

Что-то стукнуло по корпусу судна, и корабль задрожал.

Я приподнялась на локте, чтобы всмотреться во тьму.

— Притворись, будто спишь, — прошептал Papa, и я опустилась обратно на пол. — Выжди подходящий момент, а потом беги. Твои ноги свободны.

Я кивнула, хотя он и не мог меня видеть.

«Беги».

Я ощутила резкий прилив волнения, когда щёлочка света у люка расширилась.

Глава 27

Этот маленький участок света дразнил меня. В то же время он меня ужасал. Я видела возможность сбежать, но знала, что наши похитители в любой момент спустятся по ступеням.

Каждая секунда того времени, что они не спускались, ощущалась одновременно как облегчение и пытка. Я как можно неподвижнее лежала на полу, считая вдохи и надеясь, чтобы они не оказались последними в моей жизни.

Затем, когда мне уже показалось, что я больше не смогу притворяться спящей, крепкие каблуки ботинок мадам Буше застучали по металлическому полу возле моей головы.

— Вставай, — рявкнула она, но я не пошевелилась и не дрогнула.

Она сильно пнула меня в живот.

— Я сказала, вставай! — белый свет полыхнул перед моими глазами. Удар вышиб воздух из моих лёгких, затем превратился в глубинную ноющую боль, от которой мне захотелось достать из себя все внутренности — просто чтобы боль ушла.

Я закашлялась и как можно крепче свернулась калачиком, насколько мне позволяли руки, которые по-прежнему были привязаны к трубе за спиной. Оноре встал на колени возле меня и отпёр цепь. Я попыталась отпрянуть от него, но мне не хватило ни времени, ни сил. Он резко дёрнул мои руки назад, и в плечах расцвела новая боль.

Он пристегнул цепь к металлическому кольцу, которое крепилось к его поясному ремню. Papa он тоже пристегнул к своему поясу, затем толкнул нас обоих перед собой. Позади себя я услышала зловещий звук взведённого курка.

— Если они попытаются бежать, стреляй в них. Желательно в какое-нибудь болезненное место, но постарайся оставить в живых хотя бы одного из них, — сказала Буше. Я повернулась и смотрела, как на лице Оноре вращаются шестерёнки. Его голова дрожала, он морщился и содрогался. Он выглядел так, будто пытался бороться. Механический глаз засветился красным, но потом он замер и кивнул. Долгое время мужчина в маске ужасал меня, но я никогда не испытывала такого страха, как сейчас. Я только что видела, как человека лишили свободы воли.