Нулевой километр (СИ) - Стасина Евгения. Страница 60

И что-то подсказывает мне, что уже не рискнем сблизиться: они откроют окна нараспашку и прогонят из дома аромат моих духов, Жора отвесит Ярику пару подзатыльников и вышвырнет в подъезд пополневшего кота, а Лида даже не скажет спасибо за сиделку, на поиски которой я убила весь вчерашний день.

– Обычное дело, – Макс качает головой и пропускает мои спутанные пряди через пальцы. – Ты в любой момент можешь их навестить.

А Бирюков отвезет, так? Где-то в перерыве между моими обязанностями развлекать денежный мешок обнаженкой, но об этом сейчас лучше не думать. Боже, я любовница известного банкира, которой хватило ума завести интрижку на стороне! Думаю, от такой, как я, детям лучше держаться подальше, ведь меня вполне можно сдать в какой-нибудь научный центр и препарировать, чтобы детально изучить человеческие пороки…

– Ты не думала их забрать? – словно гром среди ясного неба.

Приподнимаюсь на локте и удивленно взираю на Бирюкова, гадая, не может ли этот странный вопрос быть галлюцинацией? Как и эта смятая постель, как белье, что валяется на полу и мужчина, поглаживающий мою поясницу.

– Шутишь?

– Нет, вполне серьезно. Я твою маму не видел, но, даже не зная ее близко, уверен, от тебя проку будет больше. Ты ведь отлично справляешься.

– А из тебя вышел неплохой помощник. Съедемся? Уйдем от Тихомирова и будет растить пятерых малышей… Может, и своих нарожаем? – усмехаюсь и стараюсь проигнорировать участившееся сердцебиение, ведь на долю секунды во мне поселяется уверенность, что за подобный исход я готова отдать все что угодно: отказаться от денег, от элитных апартаментов и собственной гардеробной, от каждой тряпки, что аккуратно свисает с вешалок, и этой иномарки, чей цвет меня теперь не заботит. Ведь какая разница – розовая или серо-буро-малиновая, – главное, что в комплекте с ней шел он – странный подарок судьбы, которым я до сих пор не смогла правильно распорядиться. Не сгребла в объятия и не прошептала жарко на ухо, что курортный роман, это бред, я хочу целую жизнь… Ведь хочу?

– Вот видишь, – не дождавшись ответа, прячу дрожащие пальцы в его волосах, – это нереально. Я не уверена, что они заметят мой отъезд, а ты предлагаешь взвалить заботу о них на свои плечи. Предложи им, и они наверняка не обрадуются, уж Рыжий точно. Да и кто их отдаст эскортнице?

– Насколько я помню, ты решила податься в модели.

– А ты уверял, что я слишком толстая.

– Ошибался, – растягивает губы в улыбке и переносит ладонь на мой зад, сминая упругую плоть пальцами. – Скорее аппетитная.

И словно в подтверждение своих слов врывается в мой рот очередным неистовым поцелуем. Горячим, мгновенно прогоняющим с моей головы тревожные мысли о будущем.

– И поверь, – вынуждает меня откинуться на спину, бережно укладывая на подушку, – если правильно попрощаться, не исключаю, что Ярик даже всплакнет.

***

– Зачем мы сюда приехали? – Рыжий спускает на глаза солнечные очки и задирает голову к ясному небу. – Лучше бы с ребятами в футбол пошел играть.

– Успеешь еще, – недовольная Ленка изо всех сил пихает замершего мальчишку в спину и, освободив себе путь, все-таки выбирается из машины.

Взмокшая, как и все мы, ведь открывать окна и включать кондиционер она категорически запретила: с утра у нее першит горло, а это верный признак простуды.

– Когда еще соберемся все вместе? И вообще, сто лет на дачу не приезжали!

Дача! Одно название – накренившийся сарайчик с заколоченным досками окном, да две с половиной сотки заросшие сорняками. Никаких грядок с клубникой, наполненных дождевой водой бочек и душных теплиц с подрастающими огурцами. Странно, что Голубев не уговорил Лиду избавиться от жалкой избушки, ведь несмотря на убогость участка, на вырученные деньги он наверняка мог бы позволить себе парочку ящиков водки.

– И что? Можно подумать, кто-то из нас переживает по этому поводу. Мне вот все равно, уедет она или нет… А малым и подавно!

– Как мило! – отвешиваю щелбан в ржавую макушку и подобно ему прячу глаза за защитными стеклами очков от Прада. Обидно? Ни капли, ведь этот румянец на веснушчатых щеках и гордо поднятый подбородок говорят об обратном – какие-то чувства он все же ко мне питает. Осталось только понять какие.

– Хоть бы дождался, пока я отойду подальше! И, вообще, вместо того, чтобы языком чесать, лучше Максиму помоги достать из багажника продукты.

– Он дурак.

– Спасибо, – улыбаюсь сестре, провожая сутулую спину взглядом, и набираю в грудь побольше воздуха прежде, чем первой шагнуть в неизвестность. Надеюсь, крыша не рухнет мне на голову, едва я переступлю порог семейной резиденции.

– Осторожно! – хватит и этой доски, что проваливается под тяжестью моего тела и лишь чудом не впивается острыми краями в голую щиколотку. – Ступенька сломана. И ручку не дергай, на соплях держится.

Видите, переживает. Может, я к Ярику слишком сурова? Не даю шанса покорить меня ямочками на щеках и длиннющими ресницами, что издалека незаметны, зато вблизи поражают воображение своей густотой? И если это так, то разве сейчас не время, попытаться исправить досадное упущение: улыбнуться, схватить его за ворот толстовки и притянуть к себе, сетуя на излишнюю худобу когда-то пухлого тела. Глупости какие… Наверное, все дело в приближающемся отъезде, отсюда и странные желания поверить Максиму, разглядевшему в нас хорошенько запрятанные родственные узы.

Передергиваю плечами, отгоняя прочь наваждение, и перестаю сверлить взглядом подростка, сейчас беззаботно болтающего о чем-то с Артуром. Следую его совету и, не касаясь заржавевшего металла, хорошенько наваливаюсь на дверь, проворачивая с трудом поддающийся замок. Не знаю, что ожидаю увидеть, но явно не это… Пусто.

– Где мебель? – даже приоткрытый от удивления рот закрыть не могу, обводя взором пропахшую сыростью комнату. Ведь раньше она определенно была: вот в том углу стояло клетчатое кресло-качалка и если нам удавалось выбраться из города на денек-другой, бабушка вязала в нем носки. А там, чуть левее от разбитого и теперь прикрытого фанерой окна стояло два кухонных шкафчика… Сейчас же посуда лежит на грязном полу, составленная в аккуратные стопки: кастрюлька в кастрюльку, тарелка в тарелку. Боже, а стол? Тот самый, что смастерил дедушка своими руками за год до скоропостижной кончины? И шкаф, полутораспальная кровать с пружинным каркасом? Даже табуреток и тех не осталось…

– Так Жора же все повыбрасывал. Прошлым летом хотел и сарай разобрать, чтоб на его месте дом строить, но до этого не дошло. С работы за пьянку погнали. Куда теперь овощи класть?

А кто его знает?

 – На лавку, – ведь выбора наш деятельный отчим не оставил. – Чего молчал–то?

– Я говорил, что лучше бы с друзьями в футбол сыграл.

Информативно, ничего не скажешь. И вывод можно сделать только один: либо я совсем не умею читать между строк, либо мой брат слишком завуалировал свое предупреждение об отсутствии мебели…

– Не возвращаться же теперь, – Ярослав беспечно пожимает плечами и быстро ретируется на улицу, небрежно кидая пакет с помидорами на скамью. Отлично… Вот вам и прощальный пикник с семьей. Никаких посиделок за одним столом, ностальгических разговоров о прошлом и обмена планами на будущее. Только зеленая трава и горемычная лавка, на опасно разъехавшихся в сторону ножках.

– Романтика, – и если бы не смешок за спиной и шлейф мужского парфюма, смешавшегося с запахом сигарет, я бы наверняка расклеилась. В сотый раз убедилась в своем невезении и свернула бы лагерь, торопливо запихнув в машину неугомонных детей и чертов шашлык, который теперь вряд ли полезет в горло.

– Видимо, ночевка отменяется?

– Похоже, – выдаю с толикой грусти в голосе и пинаю кроссовкой дырявый футбольный мяч. Я его помню – сама покупала Рыжему на день рождения, едва ли не год откладывая копеечки, что изредка клала в мою ладошку бабуля. Не выходит у меня прощаться по правилам. Не дано, и даже пытаться было глупо. Видимо, суждено уходить по-английски, без объятий и обещаний о скорой встрече.