Карантин по-питерски - Крусанов Павел Васильевич. Страница 5
Тут только понял, что такое родина. Мать сыра земля. Грязь тяжёлая, в которую вмесят твой прах. К праху щуров и пращуров. Стало тоскливо, захотелось вылететь в трубу и стать пеплом над синей водой.
Но сторож утешил. Говорит: учёные открыли, что под всякой землёй есть подземное море. Вот ты говоришь, двести лет. Двести не знаю, но, может, триста или четыреста лет от нашего ильинского кладбища кости падают с подземного потолка в подземный мировой океан. А там, говорят, течение, уносит кости подземной рекой прямо в Святую землю. Под холм Голгофы, который с крестом. Видел икону? Там под холмом череп и кости. Вот это они и есть, наши кости, с древней России, с Новгородской земли. Там все вместе и упокоимся. Пока трубы не протрубят. Но не те трубы, по которым нефть или газ. А те, которые как пионерские горны. Только громче. Сильно громче.
Жизнь – такая бестия, её хлебом не корми, дай только посрамить наши планы. Вчера мой план с отъездом в псковские леса был жизнью посрамлён: позвонил Сергей Коровин [3] и попросил помочь ему перевезти на съёмную дачу складной теннисный стол – госпожа хозяйка велела исполнить, а в его машину стол не влезает. Не то чтобы меня часто используют в качестве ездового животного, но бывает. Именно тот случай. Долетели по Скандинавии до Кирпичного и даже дальше, потом вернулись. А день в самом разгаре – не расставаться же. Иначе с какой стати нам называться друзьями. Поставил машину и пошёл к Коровину в гости – мы живём неподалёку, в соседстве. Тем более, что госпожа хозяйка после нашего возвращения оставила вахту и сама усвистала на дачу. А вахта – потому что чёрная, как смерть Вселенной, скотчиха Ром-ми, чемпион породы, у Коровина недавно родила, и в квартире – детский сад. Три щеночка: два вороных парня и рыжая деваха – так чудит природа, нам это Мендель на горохе объяснил. Смешные – уже прозрели, но ещё ползают, задницу от пола не оторвать. Поумилялись, потом пошли за стол – Коровин сварил постные щи, а я принёс виноград и кумкват в надежде на фруктовую пестринку. У Коровина всегда наготове стоит в углу пятилитровая канистра водки – какого-то сказочного свойства, поскольку никогда не заканчивается. Словом, погневили Бога. Хозяин – прекрасный собеседник, рыбак по призванию, филолог по судьбе. И чувство юмора у него своеобразное: уверял, что в армии (он служил в десантной бригаде на самоходке) с двухсот метров мог сбить снарядом спичечный коробок, поставленный на плечо солдата. Вечер был хорош, расходиться не хотелось, но всё же разошлись после того, как я припомнил назидательную историю о вреде пьянства. Однажды в начале нулевых иркутского писателя, публиковавшегося под псевдонимом Шаманов, в числе других отечественных авторов пригласили в Париж на гоголевскую литературную тусню. Из самолёта в аэропорту его буквально вынесли – то ли он запил накануне, то ли в самолёте – мы летели разными рейсами: Шаманов – из Иркутска через Москву. На паспортном контроле он начал задирать негра, а когда подоспели жандармы, затеял с ними драку. Его приняли за террориста, скрутили и пристегнули наручниками в жандармском отделе. А дорожную сумку Шаманова, брошенную на контроле, на всякий случай расстрелял робот. На гоголевской тусне он так и не появился, говорят, так и просидел пристёгнутым три дня, пока не подали самолёт, на который у него был обратный билет.
Сегодня отдыхаю. Завтра – вторая попытка добраться до леса.
Вспомнил, как жизнь однажды очень мощно посрамила мои планы. Долгое время я занимался военно-исторической реконструкцией: это когда взрослые мужики наряжаются в форму – в данном случае Второй мировой, – бегают по лесам и стреляют из охолощенных винтовок. Давно уже, к сожалению, не выхожу на мероприятия, а недавно примерил свои красноармейские штаны и с ужасом заметил, что не влезаю в них. Надо худеть. Хотя бы ради возвращения в реконструкцию.
В 2012 году мы поехали в Брест на реконструкцию битвы 22 июня. Это было долгое трехдневное мероприятие. Мы встали двумя лагерями возле крепости – РККА и немцы. Все было как надо: шлагбаум, грузовики, построения, выдача винтовок (через границу провозить нельзя, и нам выдали свежие охолощенные мосинки от Минобороны Белоруссии).
Вечером 21 июня гуляли в форме по Бресту. По РККА, разумеется. Немцам в форме по Бресту гулять не очень.
На этой прогулке был еще смешной случай. Возле крепости мне приспичило посетить сортир. Забежал в общественный туалет недалеко от крепости и с ужасом заметил, что ни в одной из кабинок нет туалетной бумаги. Вот это беда. Что делать? Вышел из кабинки, оправил ремень, поправил нквдешную фуражку, прямо во всем этом подошел к такому типичному белорусу – будто из группы «Песняры», с седыми усами.
– Извините, – говорю. – Но у меня к вам очень глупый вопрос. У вас совершенно случайно нет туалетной бумаги? Или, может, рядом есть магазин?
Напоминаю: я в форме внутренних войск НКВД.
Белорус улыбается и отвечает совершенно спокойно:
– Да, конечно, есть!
Подводит меня к багажнику своей машины и дарит два рулона.
А потом была страшная история.
Сам бой был назначен, кажется, на 5 часов утра. Ночью перед мероприятием не спалось – при том, что я даже и не пил. Долго пытался уснуть на неудобном вещмешке, в конце концов вроде бы смог. Сквозь сон услышал голос: «Застава, в ружье!»
Значит, началось мероприятие. Я встал, надел фуражку, взвалил на плечо винтовку, сделал шаг из палатки и…
И ничего не помню. Чернота.
Я пришел в себя, сидя на пеньке посреди леса. Вокруг стояли солдаты, а прямо передо мной – человек в форме СС. Он светил мне фонариком в лицо и спрашивал, кто я.
А я не помнил, кто я. Вообще не понимал, что произошло.
– Я из Бреста, – говорю первое, что пришло в голову.
Приходит врач, вкалывает в жопку аминазин. Меня увозят. В машине рассказывают, что я вышел из палатки, потерял сознание, упал и забился в судорогах.
После МРТ в больнице врач пришел к выводу, что эпилепсии у меня, скорее всего, нет, просто я пережал синокаридный нервный узел, пока лежал на вещмешке.
Мероприятие, в которое было вложено столько сил, денег и времени, я, разумеется, пропустил, пока сидел в больнице.
Берегите здоровье!
Что меня всегда удивляло в отношении человеческих привязанностей и пристрастий, так это внутренняя невозможность выстроить свои собственные по ранжиру (охота, литература, жуковедение, дружеская пирушка и т. д., включая даже и влюблённости). В постороннем человеке всё вроде бы просто разложить по полочкам – сила побудительных мотивов поддаётся измерению. Так, во всяком случае, мнится. Да и у себя можно разумом постичь: это – столбовой хайвэй, а это – тропинка для одиноких мечтаний. Однако градус эмоциональной значимости изнутри принципиально неизмеряем – всё дорого, всё важно. Долго полагал, что причина в малодушии, моём собственном малодушии, но потом в голову пришло такое соображение: вот у меня две руки… Нет, лучше не так. Вот у меня на руке пять пальцев (не только у меня) – какие-то из них более значимы для повседневности, какие-то менее. Большой, указательный и средний, определённо, более важны для любого рукоделия, нежели безымянный и мизинец. Но вот дошло дело до членовредительства – если попробовать оттяпать себе любой из них, то боль будет неотличима. Боли всё равно, могу я в обыденности легко обойтись без того или иного пальца или это будет затруднительно – телу, защищающему их обещанием равного страдания, они милы одинаково. Я очень живо себе это представил, и с тех пор пристрастия уживаются внутри относительно мирно.