Переплёт - Коллинз Бриджет. Страница 39

— Что?

Альта прищурилась.

— Ты что-то ему сказал, верно?

— Ничего я не говорил. Зачем? Он и не собирался возвращаться, Альта.

— Ну ты и пес, Эмметт!

Она вскочила с кровати и кинулась на меня. Я отбивался, щадя ее, но так боялся причинить ей вред, что она исхитрилась хорошенько вдарить мне по плечу, а потом со всей силы влепила по уху ладонью, как кнутом.

— Альта, ради бога, прекрати!

— Ты лжешь! Что ты ему сказал? — Каждое слово она сопровождала ударом.

Наконец я схватил ее за запястья и бросил на кровать не так осторожно, как хотелось бы. Несколько секунд она продолжала бороться, точно мы снова были детьми, потом обмякла на подушках и закашлялась. Лицо раскраснелось, намокло, как у малышки, темные волосы липли к щекам.

Я сел рядом с ней на кровать и разгладил ближайший к ней кусочек одеяла. Она долго кашляла, а потом затихла.

— Аадно, — сказал я, — ты права, я велел ему держаться от тебя подальше.

— Но почему?

— Потому что испугался...

— Как ты мог? — Она села и взглянула на меня. Глаза ее горели, голос срывался на хрип. — Эмметт, как ты мог? Не понимаю. Ведь он бы наверняка пришел меня проведать, я в этом уверена. А потом...

— Да, а потом что?

Она молча уставилась на меня и натянула одеяло на голову. — Альта.

Ее голос глухо прозвучал из-под одеяла: — Ты все испортил! Все. Всю мою жизнь.

я закатил глаза.

— He говори ерунду.

— Ты не понимаешь! — Ее лицо показалось из-под одеяла. — Я точно знаю, Эм. В тот момент, как я увидела его, я сразу поняла. Я люблю его.

Последовало молчание. Я ждал, что она прыснет и первой отведет взгляд, но она этого не сделала. Никогда я не видел на ее лице такой уверенности, горячности и страсти. Мои внутренности скрутились в тугой тяжелый узел.

— Не говори глупости. Ты его совсем не знаешь. Разве можно так говорить?

— Но я знаю, что люблю его, — промолвила она. — Стоило мне его увидеть, и я сразу поняла. Это любовь с первого взгляда.

— Любовь с первого взгляда — сказки. Альта. Нельзя влюбиться в человека, не узнав его как следует.

— А мне кажется, будто я знала его всю жизнь! Когда я его увидела... Послушай, Эм, Сисси говорит... — Она снова села; глаза ее были серьезны. — Сисси говорит, что к людям по ночам иногда приходят ведьмы — нет. Эм, послушай, — приходят и оставляют горстку золотых монет, а когда ты просыпаешься, то ьшчего не помнишь. Они забирают все твои воспоминания. Эм! Что, если я уже знаю его, но просто забыла, что, если мы раньше любили друг друга, и поэтому я...

— Чепуха какая, — отмахнулся я. — Во-первых, тебе не кажется, что все бы заметили, если б ты внезапно память потеряла?

— Сисси говорит, что такое случилось с ее троюродной сестрой, поэтому она немного странная.

— Т'ы не настолько странная.'

— Эмметт, я не шучу!

— Тогда покажи, где ты спрятала свои золотые монеты, — я откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. — Ах, никаких монет у тебя нет? И что я говорил? Хватит нести чепуху.

— Можно подумать, ты что-то в любви понимаешь! — Она зарылась лицом в подушку и заплакала.

Я встал, потом снова сел, протянул руку и коснулся ее плеча. Она резко стряхнула мою руку, продолжая плакать. Я стиснул зубы и попытался заставить себя уйти, но не мог оставить ее в таком состоянии, рыдающей безутешно, будто сердце ее было разбито.

— Ладно, прости. Не плачь, прошу. Талли... обещаю загладить свою вину. Подумаешь, какой-то парень. Таких в деревне полно. — «Но мне нужен именно он», — услышал я ее ответ, хотя она не произнесла ни слова. — Прошу, прекрати. Просто перестань, Альта. Не плачь. Послушай, — я попытался развернуть ее к себе лицом, но она всем телом напряглась, когда я дотронулся до нее, и я оставил попытки. — Прости. Я волновался за тебя.

Она ответила из-под одеяла:

— Ты просишь прощения?

— Да. Я не хотел тебя расстроить. Я просто... — И ты напишешь ему? Извинишься?

Я заколебался. Она снова заплакала, тише. Я говорил себе, что это обычная истерика, но в ее рыданиях слышалось такое отчаяние, что я не выдержал и процедил сквозь зубы: — Ладно. Извинюсь, если надо.

— И попросишь его прийти и проведать меня, как он и обещал?

— Я... не придет он, Альта, я в этом совершенно уверен.

Она повернулась ко мне. Ее лицо раскраснелось, полные слез глаза сверкали.

— А ты сделай так, чтобы он пришел. Я провел рукой по волосам.

— Ладно. Только не плачь.

— Спасибо. — Она вытерла щеки внутренней стороной запястий и прерывисто вздохнула. — Прости, что я на тебя накричала. Эм.

— Ты знаешь, что я терпеть не могу, когда ты так меня называешь.

— Прости, Эмметт. — Она слезливо улыбнулась и шутливо толкнула меня в плечо. Мне вдруг захотелось дать ей сдачи и на этот раз не щадить ее. — Ты лучший брат на свете.

— Вот уж спасибо, пигалица. — Протянув руку, я дернул ее за косичку. Она вырвала ее у меня из рук. Я поднялся. — Ты бы лучше поспала. Завтра увидимся.

— Сходишь к нему завтра утром, первым делом? Я кивнул.

— Тогда доброй ночи.

Она уютно устроилась в кровати и натянула одеяло до подбородка. Я уже стоял на пороге, когда она сонно проговорила:

— Эмметт?

— Что?

— Я выйду за него, вот увидишь.

Подъезды к Новому дому завалило снегом: кругом было белым-бело и тихо. Пасмурный день сулил еще один снегопад, и я отправился верхом, чтобы как можно скорее вернуться домой. Иногда с дерева на дорогу падала снежная шапка или птица вспархивала в кустах, но в остальное время тишина стояла оглушительная, а свет падал так странно, что я натянул поводья, заставив лошадь умерить ход.

На первый взгляд дом, показавшийся из-за деревьев, выглядел необитаемым, однако, выехав на широкую заснеженную поляну перед ним, я увидел, что из одной из труб валит дым, а крыльцо расчищено от снега. Дом, построенный из песчаника, летом, должно быть, отливал золотисто-медовым, но в свете зимнего дня казался серым, как и все кругом. Я вгляделся в окна в поисках движения, но увидел лишь отражавшееся в них бледное небо. Спрыгнув с лошади, я взял сверток из коричневой бумаги, перевязанный шпагатом, — в нем лежала одежда Дарне, — и прошагал по просеке к массивной входной двери. Надо мной нависла башня с зубцами, и иррациональное чувство, будто за мной следят, возникло снова, как там, в руинах старого замка. Я мог бы оставить сверток на пороге, где кто-нибудь точно о него споткнется; письмо, адресованное 7Vюциaнy Дарне, я засунул за веревочку.

Я колебался, не зная, как правильно поступить. Чем дольше я оставался здесь, тем больше вероятность, что мы встретимся. Не дав себе возможности передумать, я с силой надавил на кнопку звонка, повернулся и прислонился к холодной стене крыльца. Царапнув когтями и захлопав крыльями, на крышу над головой приземлилась птица, и несколько горстей снега упали вниз. Дверь отворилась скорее, чем я ожидал. Это был он. Люциан.

Он прищурился и словно бы хотел что-то сказать, но не промолвил ни слова.

— Я принес твою одежду.

Он взглянул на сверток в моих руках, а потом снова перевел взгляд на меня.

— Держи. — Я протянул ему сверток. Он покачался на каблуках, и тут я понял, что он ждал меня, хоть и не был абсолютно уверен, что я приду. Наконец он взял из моих рук сверток.

— А твои рубашка и брюки по-прежнему у меня, — ответил он. — Я мог бы привезти их, конечно, но ты ясно дал понять, что в твоем доме мне не рады.

— Ничего страшного.

— Спасибо. — Он накрутил конец веревочки на пальцы и снова взглянул на меня. — Тебе, должно быть, нелегко было заставить себя приехать сюда.

В его устах это прозвучало невинно, но я все же уловил насмешку, незримо присутствовавшую в его словах, как осколок стекла в прозрачной воде.

— Признаюсь, не ожидал увидеть тебя на пороге, — ответил я. — Думал, мне откроет горничная.

— Ах, ну разумеется... В этом доме полно слуг, по одному на каждую комнату. Мне и невдомек, почему ты просто не оставил сверток сторожу.