Скиф-Эллин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 18

— Где и как ты раздобыл баранов?

Я рассказал подробно о ночной вылазке, о том, как мои воины изображали ночных злых духов. Эригий постоянно перебивал, задавая уточняющие вопросы. Видно было, что интересуется не из праздного любопытства.

— Надо подготовить несколько отрядов и напасть одновременно в нескольких местах, — подсказал я.

— Ты со своим отрядом готов напасть еще раз? — поинтересовался командир наемной конницы.

Македонцы тоже боятся воевать ночью, поэтому добровольцев будет трудно найти.

— Конечно, — ответил я.

Бессы теперь точно знали, что у меня тайный сговор с ночными злыми духами, поэтому больше не боялись вылазок в темноте. В прошлый раз никто из них не погиб и даже не был ранен, хотя некоторые, как признались позже, все-таки кричали во время избиения иллирийцев, пусть и мало. Видимо, духи настолько лояльны ко мне, что прощали такую вольность. Мы уже наметили новую цель, которая располагалась выше и правее предыдущей и имела больше баранов. Захваченные в прошлый раз уже закончились, и мы стали вегетарианцами поневоле. Мои воины тайно наведались туда днем, посмотрели подходы и выбрали направление атаки. Собирались напасть этой или следующей ночью, исходя из того, будут на небе облака или нет. Совсем без лунного света шляться по горам тяжко, даже при поддержке злых духов. О чем я и рассказал командиру конных наемников.

Эригий поблагодарил меня и отправился в шатер македонского царя. У меня большое подозрение, что, как царедворец, он более успешен, чем как командир. Сейчас выложит Александру идею ночного нападения, выдав за свою, причем проверенную. Мол, посылал небольшой отряд, который справился успешно, захватил добычу. Можно повторить большими силами, нанести иллирийцам непоправимый ущерб.

Вернулся Эригий часа через три, сытый, пьяный и довольный. У македонского царя и его свиты проблем со снабжением не было, хотя постоянно заявлял, что питается так же плохо, как и его воины. Видимо, у правителей свое понимание слова «плохо».

— Ночью выдвигайся в горы к намеченной цели и жди. Неподалеку от тебя будут идти другие отряды, не перепутай с врагами. Сигнал для атаки дадут трубачи, — приказал командир наемной конницы и предупредил как бы между прочим: — Если нападешь до сигнала, будешь казнен.

Хотел ему сказать, что в таком случае безопаснее совсем не нападать, но решил, что умнее Эригий все равно не станет, приберегу бисер для более подходящего персонажа.

Луна вышла после полуночи, часа в два, если не позже. Я даже покемарить успел. Выдвинулись цепочкой. Впереди шли те, кто подкрадывался к вражескому лагерю. У горцев феноменальная память. Пройдут один раз по тропинке и запомнят, где ямка, где камень, о который споткнуться можно. В общем, кроме меня никто ноги не подворачивал и не отшибал. Зато я помнил много чего другого, о чем они даже представления не имели. Хотя не уверен, что большая часть этого другого мне нужна. Встретить бы тех учителей, которые убеждали меня, что знания, которые они вдалбливают в мою бестолковую голову, обязательно пригодятся. Особенно мне пригодились стихи про Ленина и литературные шедевры Брежнева.

Иллирийцы спали безмятежно. Наше предыдущее нападение ничему не научило их. Наверняка они были уверены, что это дело ночных злых духов, от которых все равно никакая стража не спасет. Помножить это на веру в судьбу, от которой не убежишь — и можно со спокойной совестью и без страха дрыхнуть на посту. На этот раз я не стал пачкать руки о спящих часовых. Какая разница, сколько мы перебьем иллирийцев?! Брать с них по большому счету нечего. Меня уж точно не интересовали кожаные доспехи и шлемы из овчины, набитые шерстью. Наверняка иллирийцы, как и в предыдущий наш налет, разбегутся в ужасе в разные стороны и оставят нам овец — главный приз. Утром сделаем из парной баранины шашлычки по моим рецептам и съедим их с красным винишком, которое выменяем у Стесимброта, неизвестно где и как достающего этот эликсир бодрости и радости.

Резня началась до сигнала. Утром узнаем, кто поторопился или налетел на бдительный дозор. Важно, что случилось это вдали от нас, мне не пришьют. Горное эхо творчески обрабатывало звуки боя и крики боли, ужаса и ярости, из-за чего казалось, что там встретились две ватаги чертей, чтобы порешать, кто круче.

— Вперед! — приказал я и кинулся к почти потухшему костру, возле которого проснулся один из часовых и завертел головой, прислушиваясь к ночным звукам и решая, будить остальных или нет?

Он увидел меня и успел вскрикнуть и вскинуть руку, закрывая голову. Моя сабля рассекла ее и лохматую голову. После чего зарубил еще двух возле костра, перешел дальше. Движения мои были коротки и быстры. Булатная сталь легко рассекала человеческие тела. Никто даже не попытался защищаться. Те, кто успел проснуться и быстро оценить ситуацию, просто подхватывались и убегали вверх по склону или в сторону крепости. Последним не позавидуешь, потому что могут нарваться на другие наши отряды.

Добравшись до загона из жердей, в котором всего десятка три овец, я остановился и вытер пучком травы кровь с клинка. Он, как всегда, послужил мне славно. Интересно было бы узнать боевой счет моей сабли. Наверное, несколько тысяч уже накрошила.

Рядом со мной, как договорились, собираются бессы. На этот раз будем ждать до рассвета, чтобы собрать всё. Вряд ли уцелевшие иллирийцы вернутся. Судя по звукам боя, их сейчас рубят на всех горных склонах, окружавших долину. Подозреваю, что где-то кто-то дерется со своими, приняв в темноте за врагов. Ночной бой тем и интересен.

15

В сентябре в Греции жарко. Сезон явно не бархатный. Особенно, если скачешь на коне с утра и почти до вечера. В хороший день мы проходим километров тридцать пятью. Македонская армия спешит к Фивам — главным бунтовщикам. Какой-то доброжелатель разнес по Греции слух, что Александр Македонский вместе с армией сложил кости в горах Иллирии. Мужественные дарданцы и тавлантии якобы окружили нас, уморили голодом, после чего легко и быстро вырезали всех до единого. Сочинителя этой байки не смущало даже то, что иллирийцы, расправившись с македонской армией, отправились бы грабить остальные греческие полисы. Поскольку восстание началось одновременно в нескольких местах и верховодами были Фивы, у которых издревле, еще с греко-персидских войн, дружественные отношения с персами, македонцы подозревали, что не обошлось без золота, присланного из Азии. Царь Дарий Третий предпочитал воевать монетами, которые практически бессмертны и, по слухам, бесчисленны в его казне.

Сейчас мы идем по Беотии — самому большому греческому союзу городов, неофициальной столицей которого являются Фивы. Впереди у нас город Онхест, расположенный на скале, обнесенной каменной стеной. Жители города уже прислали парламентеров, которые покаялись, перекинув стрелки на Фивы — заставили нас, мерзавцы, а сами бы мы ни-ни! — и выторговали приличные условия капитуляции. Нашему войску будет дано продовольствие на три дня, а взамен мы не будем захватывать Онхест и грабить окрестности. На счет окрестностей — это Александр Македонский, конечно, погорячился. Они будут разграблены при любой погоде. За многотысячной армией не уследишь, особенно за наемниками из варварских племен. Кстати, среди этих наемников пара тысяч иллирийцев, уцелевших после ночного побоища. Есть такие народы, которые всегда среди победителей, кто бы их ни победил. Мои бессы тоже отправились посмотреть, как живут местные крестьяне. Уверен, что вернутся не с пустыми руками. После тринадцатидневного изнурительного перехода по горам нам надо отдохнуть и подкрепиться.

Едущие впереди гетайры начинают рассредоточиваться по берегу озера. Значит, здесь и встанем лагерем. Я показываю оставшимся со мной воинам на холм неподалеку от берега. Там растут несколько деревьев, в тени которых мы и расположимся. Арбы ставим по периметру, чтобы непрошенным гостям было труднее нас беспокоить. Выпряженных волов ведут к озеру. Животные опускают серые морды в воду и медленно и долго пьют ее. Делают это так усердно, что мне кажется, что вижу, как медленно опускается уровень воды в озере. Затем, роняя капли с потемневших морд, волы бредут на луг, где будут вместе с лошадьми пастись днем под присмотром наших рабов, а ночью — воинов.