Скиф-Эллин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 3

Торговцы расположились у фундамента, в тени храма. Продавали, в основном, свежую рыбу — ночной улов. Торговец вином был всего один. Он быстро наполнил мою флягу белым кисловатым вином, главным достоинством которого была дешевизна — два литра обошлись мне в треть драхмы (два обола) — и его дезинфицирующая способность. Пить сырую воду без вина в жарком климате не рекомендуется, разве что из проверенного родника.

За то время, пока торговец неспешно наливал мне вино, я успел выслушать от него все последние городские новости. Их было мало и никакой ценности для меня не представляли. Взамен я в очередной раз пересказал свою легенду и несколько баек о невероятно холодном климате Гипербореи. Слушали меня все, кто находился на площади. После чего разделились на небольшие группы и принялись, отчаянно жестикулируя, обсуждать новейшую информацию. Греки, что нынешние, что будущие, живут на улице. Сейчас они собираются на торговых площадях, а в будущем — на террасах небольших кафешек, которых в каждом населенном пункте будет больше, чем жителей, включая туристов. Каждый грек считает своим долгом за вечер посетить несколько таких заведений. Чем больше посетил, тем удачнее прошел день. Подозреваю, что греки будут последним народом, который запутается в социальных сетях интернета. Домой приходят только ночевать. Так что любой греческий городской квартал можно назвать «спальным».

В рыбном ряду я купил морских ежей, кальмаров и жирную скумбрию. Все это торговцы отнесли в ближайшую таверну, где и было приготовлено под моим чутким руководством упитанным поваром с руками, так густо покрытыми волосами, что казались черными, и его женой с круглым лукавым лицом и тонким орлиным носом. Из внутренностей морских ежей, заправленных оливковым маслом и лимоном, приготовили ахиносалат, как это блюдо назовут в будущем. В двадцатом веке оно обошлось мне в пятнадцать евро, а сейчас всего в один обол (шестая часть драхмы). Кстати, оболы медные. На острове ходят афинские монеты с богиней на аверсе и совой на реверсе и родосские — с головой бога Гелиоса, покровителя Родоса, и оленем, символом острова. Пока я ел ахиносалат, трактирщица, следуя моим указаниям, поджарила до хруста кальмаров в оливковом масле. Это блюдо будет называться каламаракья. Иногда я в гневе обзывал так матросов с Филиппин и Индонезии. Реагировали, как на жуткое проклятье. Может быть, ахиносалат и каламаракья появится в греческой кухне с моей подачи. По крайней мере, аборигены тут же раскупили оставшихся кальмаров и морских ежей и потребовали, чтобы трактирщица приготовила и им диковинные блюда, оценили их восхищенными криками, после чего разбежались в разные стороны, чтобы поведать эту важнейшую новость остальным жителям города. Трактирщик занимался привычным делом — запекал на углях скумбрию, выпотрошенную, нафаршированную какими-то травами и политую лимонным соком. К рыбе подал салат, заправленный оливковым маслом и лимонным соком, из латука, огурцов, зеленого лука и крупных белых кусков феты — мягкого сыра из овечьего молока с добавлением козьего, который держат в морской воде, а перед подачей на стол отмачивает в молоке, чтобы смягчить соленость. Ел я рыбу с местным пресным хлебом, похожим на тот, что будет называться лагана, он так же был посыпан кунжутовыми семенами. В предыдущую эпоху кунжут в этих краях был редкостью, в основном завозной из Вавилона или Египта. Сейчас, видимо, стали выращивать и здесь, иначе бы содрали за хлеб немыслимые деньги. Вино в трактире было свое, но такое же плохое, как купленное мной у торговца. Отличалось только легким смоляным послевкусием, которое удивило, потому что вино сейчас хранят в амфорах, а не бочках.

Наевшись до отвала, я добрел до ближнего постоялого двора. Само собой, я не собирался ночевать на берегу моря, потому что можно проснуться рабом. Доверия к Хариаду у меня не было. Предыдущие две эпохи приучили относиться к доверию с недоверием. К тому же, в закрытом помещении меньше комаров, которые ночью, когда стихает ветер, начинают работу с поставщиками крови. Постоялый двор был одноэтажным. От обычного дома отличался только большим размером. В правом крыле жил хозяин с женой и пятью детьми, а центральное и левое были разделены на комнаты разного размера. Мне предложили самую маленькую за обол за две ночи. В ней было только ложе из камней, покрытое слоем соломы, а сверху положены две овечьи шкуры. Одна из шкур была наполовину свернута, изображая подушку. Дверь плотно прилегала к косяку и запиралась на засов изнутри, гарантируя отсутствие непрошенных ночных визитеров, как двукрылых, так и двуногих. Владел постоялым двором Агис — сорокалетний коротышка с буйной черной шевелюрой, темно-карими глазами и крючковатым носом, сильно отличающийся от местных жителей, в большинстве своем голубоглазых блондинов. Его жена тоже была блондинкой, а дети все черненькие. Мне выпало наблюдать, как греки принимают тот внешний вид, который станут считать истинно греческим. К шестому веку новой эры это уже произойдет. Какой сейчас век, пока не знаю, так что не смогу вычислить скорость естественного отбора в истинные греки.

Пока добирался до постоялого двора, думал, что лягу — и сразу вырублюсь. Гребля — не то занятие, которое доставляет мне удовольствие. Да и не склонен я к тяжелому физическому труду, особенно монотонному и продолжительному. К тому же, мешали вопросы, толпившиеся в моей голове: как устроиться получше? чем заняться? где обосноваться? не махнуть ли в Этрурию, Египет или Финикию? или посмотреть, как живут скифы? Решил, что буду искать ответы на них в Афинах. При таких ценах золотишка, что у меня припрятано в ремне, хватит на несколько лет безбедной жизни или на постройку одномачтового суденышка, на котором можно будет бороздить Средиземное море с самыми неожиданными намерениями. Для начала надо выяснить хотя бы приблизительно, в какой век я попал, и вспомнить, что читал о нем в учебниках по истории. Может, скоро начнется война с персами, которые захватят Афины, или припрутся римляне и покорят весь Балканский полуостров и не только его. Исходя из этого, и будем строить планы на будущее.

3

С середины мая и до середины сентября в Эгейском море дуют мельтеми или, как их называют сейчас, этесии — сильные сухие ветры северных румбов, поднимающие высокую волну. Обычно они задувают утром, набирая силу к полудню, а к ночи стихают, но могут дуть и сутками напролет. Баран, принесенный Хариадом в жертву богу Посейдону, видимо, сыграл свою роль, потому что ветер за все время пятидневного перехода в Пирей не мешал нам, даже у Карпатоса, где он дует практически постоянно, из-за чего на остров будут съезжаться виндсерфингисты и яхтсмены со всей Европы.

Афины были видны за много миль. Точнее, храмовый комплекс Акрополь на вершине скалы. Я привык видеть доминанту комплекса — Парфенон — да и остальные сооружения однотонными, а сейчас всё разноцветное и довольно яркое. В какой-то момент, когда мы подходили к порту Пирей, совпало так, так стала видна богиня Афина, стоящая в Парфеноне в шлеме и длинном хитоне, держа богиню победы Нику в одной руке и копье — в другой. По заверению Хариада, богиня изготовлена из чистого золота и слоновой кости. Золота ушло целых сорок таланов — больше тонны. И кто-то тиснет это золотишко до того, как я побываю в Афинах в шестом веке в статусе гражданина Византии. На статую как раз упали лучи солнца — и богиня полыхнула в буквальном смысле слова. Хариад, стоявший рядом со мной на кормовой палубе, начал бормотать себе под нос слова благодарности в адрес могущественной богини, которая помогла ему вернуться домой целым и невредимым.

Кстати, судовладелец рассказал мне, что у каждого греческого полиса свои боги. Они имеют одинаковые имена и решают одинаковый круг вопросов, но не равнозначны. Для Хариада Посейдон с Карпатоса — жалкое подобие афинского Посейдона, разруливающее дела только на местном уровне, в то время, как афинский отвечает за все моря в мире. Обитатели Карпатоса или любого другого греческого полиса думают с точностью до наоборот. К двадцать первому веку количество богов сократится до одного, но у разных религиозных конфессий он будет свой собственный, «правильный», в отличие от других, ничтожных, не достойных даже упоминания.