Скиф-Эллин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 9

— Ах, как приятно пахнет! Я сейчас слюной захлебнусь!

Я полностью был согласен с ним. В шашлыках аромат нравился мне больше, чем само мясо, как бы хорошо ни было приготовлено.

Утром, позавтракав холодными шашлыками, оставшимися с вечера, я поехал в Ускудаму. Въезд в город был через тоннель в земляном валу, закрываемый воротами с обеих сторон. Над тоннелем что-то типа деревянной башни с навесом, где тусовалось с десяток лучников. По обе стороны тоннеля несли службу по десятку копейщиков с миндалевидными деревянными щитами, вымазанными, судя по всему, сажей. На меня стражники якобы не обращали внимание, несмотря на то, что вооружен. Да и что они могли мне сказать или сделать?! Стоящей неподалеку от города македонской армии потребуется всего несколько часов — ровно столько, сколько надо, чтобы наладить тараны и пять минут поработать ими — для захвата Ускудамы.

— Где живет шорник? — спросил я на греческом стражников, несших службу у внутренних ворот.

— Вот туда, а потом туда, — показал один из них рукой прямо, а потом налево.

Наверное, не знает, как лево-право на греческом, а может, и на родном языке тоже.

Улицы в Ускудаме грунтовые и кривые. Никакой канализации, но и сильной вони тоже нет. Точнее, пованивает только навозом. По улицам шастают черно-белые длинномордые свиньи, не обращая внимания на людей, за что частенько получают пинки под зад и не только. Дома внутри дворов, огороженных высокими деревянными заборами. Жилище шорника ничем не отличалось от остальных. Мне его показали мальчишки, играющие в пыли на этой улице, когда показал им жестами, что мну кожу.

Шорник работал во дворе под навесом, шил сумку на длинном ремне, с которыми здесь ходят пастухи. Судя по всему, с заказами у него не густо. Он поднял удлиненную, как у всех мужчин-фракийцев, голову и с интересом начал разглядывать меня. Как мне рассказали, мальчикам-фракийцам с детства перевязывают голову, чтобы череп стал выше, а кто длиннее, тот выглядит страшнее. В последнее время потерявшим пассионарность фракийцам эксперименты с черепом не помогали, никто их не боялся. Если бы не защита македонцев, Одрисское царство приказало бы долго жить. Те же иллирийцы смяли бы его. По-гречески шорник не понимал, поэтому я показал ему рисунок седла мелом на дощечке и жестами объяснил непонятное.

К моему удивлению, потому что предполагал более сложный разговор, шорник быстро понял меня. Он уже видел скифские седла, которые представляют собой две мягкие подушки, закрепленные параллельно позвоночнику коня. Добавление твердого ленчика из буковых дощечек, крыльев и ремней для стремян показалось ему излишним, но если заказчик хочет, почему бы и нет?! Переднюю луку я заказал высокую, а заднюю — низкую, чтобы удобно было поворачиваться в седле и отстреливаться из лука. Шорник обмерял моего коня и уточнил, что и из какой кожи должно быть сделано и чем набить подушку. Я предложил с внутренней стороны обшить ленчик овечьей кожей, а с внешней — мягкой телячьей. Подушку лучше было бы набить оленьей шерстью, которая не преет, но под рукой ее в таком количестве сейчас не было, поэтому предложил смешать ее с овечьей. Время поджимало, и я посоветовал шорнику нанять работников, чтобы сделал за два дня, максимум за три, и выдал ему авансом македонский золотой статер, пообещав еще один, когда седло будет готово. Судя по затуманившемуся взгляду фракийца, такая монета попадала в его руки впервые. Жестами шорник пообещал мне, что завтра к вечеру заказ будет выполнен.

Следующим я навестил местного кузнеца и заказал стремена и шпоры-звездочки. Кузнец был горбат и широкоплеч, из-за чего казался квадратным. Борода средней длины подпалена в нескольких местах, а мускулистые руки безволосы и в многочисленных темных пятнышках от заживших ожогов. Кузнецу хватило моих неумелых рисунков и отмерянных пальцами размеров, пообещал сделать к вечеру. Я сказал, что приеду утром и заплачу золотой статер.

7

На следующее утро во дворе шорника возились с разными деталями седла, кроме него самого, два сына, четырнадцати и девятнадцати лет. Отдельные детали седла были примерены к лошадиной спине, внесены поправки, после чего мастера продолжили работу.

Я заехал к кузнецу, забрал стремена и шпоры. Поскольку мастеру интересно было узнать, как они будут использованы, я прикрепил шпоры к своим полусапожкам с каблуками, изготовленным в прошлую эпоху, и объяснил принцип действия этих железяк. О предназначении стремян объяснил жестами. У кузнеца, его подручного и шести зевак на лбу появилась бегущая строка «Дурит барин!». Я не стал разубеждать их.

До вечера оставалось много времени, поэтому поехал со Скилуром на охоту. Дичи в этих лесистых краях пока что много. Стоит отъехать километров на пять от поселения, как запросто встретишь оленя или кабана. Нам попался лось. Впервые увидел сохатого так далеко на юге. Этот был молодой, всего метра два в холке, и весил килограмм четыреста. Я потратил на него три стрелы и Скилур столько же, пока он не осел на подогнувшиеся передние ноги, словно собирался напиться воды, а потом завалился на правый бок, утыканный стрелами, поломав их все. Когда мы подошли к лосю, он все еще сопел, шевеля длинной верхней губой. Скилур умелым движением перерезал ему горло, из которого хлынула густая темная кровь, не желающая впитываться в сухую землю. Даже выпотрошенной, туша была так тяжела, что мы со скифом с трудом закрепили слегу с ней на лошадиных спинах. Сами пошли пешком, ведя коней на поводу, потому что Буцефал двоих не выдержит.

Я решил везти добычу не в лагерь, а в Ускудаму. Лосиное мясо не самое вкусное и быстро портится, много за него не выручишь, зато из шкуры получатся хорошие штаны для верховой езды, те самые лосины, которые будут в моде в восемнадцатом веке, а из шерсти — набивка в седельную подушку. Заодно угощу шорника и кузнеца, которые не будут смотреть зубы дареному лосю.

К нашему приезду шорник уже заканчивал изготовление седла, оставалось пришить крылья и ремни для стремян. Я объяснил ему, что надо сделать из шкуры. Мясо предложил приготовить и устроить небольшой пир. Хозяйке и двум старшим дочерям, которых позвал шорник, я жестами показал, что надо приготовить лосиные губы. Как ни странно, у фракийцев этот деликатес пока отсутствует в поваренной книге. Отрезанные губы сперва опалили на огне, чтобы убрать волосы, довольно жесткие, о которые быстро тупится нож, затем порезали на ломтики, сложили в медный котелок, залили холодной водой и повесили на огонь, добавив пару луковиц, несколько лавровых листьев и немного вина вместо лимонного сока. Пока разделывали тушу и запекали большие куски мяса на вертелах, как в нашем дворе, так и в соседнем, где жил старший сын шорника, помогавший ему, вода в котелке закипела, после чего я приказал убавить огонь и потомить мясо. Поскольку лось был молодой, губы стали мягкими всего часа через два. Не помешало бы еще и обжарить их, но такого хитрого приспособления, как сковорода, у фракийцев пока что нет. Впрочем, и отваренными губы пошли на «ура». Они по-любому вкуснее лосиного мяса, даже халявного. Уверен, что это блюдо теперь станет традиционным фракийским. Хоть какая-то польза от моих скитаний по векам и странам.

Пировало за общим столом, собранным из нескольких во дворе. Присутствовало человек двадцать. Кроме шорника с сыновьями и кузнеца с подручным, присоединились еще какие-то люди, видимо, их родственники. Пришли не с пустыми руками, а с лепешками и вином. Последнее было терпкое красное, напомнило мне любимое в молодости болгарское каберне. Несмотря на то, что я ни слова не знал по-фракийски, а они лишь несколько слов по-гречески, между мной и остальными пировавшими завязалась дружественная беседа. Видимо, на уровне волн было совпадение, гармония. Я вдруг почувствовал себя в кругу друзей, хотя видел многих из них впервые. Мы просидели до темноты, после чего меня уложили спать на сеновале, на остатках прошлогоднего сена. Спать в доме я отказался, сославшись на жару. Лучше комары, чем вши и блохи.