Народы моря (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 37

Дальше была переправка отважных угаритцев в трюм «Альбатроса» и неторопливый сбор трофеев на виду у проплывающих мимом парусников. Идти против ветра на помощь галере никто не счел нужным. Да и чем бы они могли помочь, даже если бы и добрались быстро, то есть минут через тридцать-сорок?! Капитана галеры привели ко мне. Он был молод для такого ответственного поста, не старше двадцати. Борода подстрижена снизу не ровно, как у людей старшего возраста, а полукругом. Так же стрижет бороды и тирская молодежь. Наверное, сомневаются, что без этого люди не поверят, что они молодые, финикийский вариант поколения-next. Они бы еще знали, что выпедриться пытается каждое поколение, и новая мода создает иллюзию инаковости.

Наша быстрая расправа с галерой лишила экипажи парусников не только надежд, но и разума. Кто мог, увеличил скорость, вырвался из плотной группы, облегчая нам задачу. Я присмотрел два судна в хвосте. Они были одного размера, чуть больше остальных, тонн на сто тридцать-сто сорок каждое, с одинаковыми парусами из желтовато-белых и темно-красных широких горизонтальных полос и с похожими глазами в носовой части корпуса, узковатыми, как у обитателей Центральной Азии. Впрочем, сейчас там живут голубоглазые блондины, типичные обитатели Северной Европы в будущем. Ближнее судно шло чуть быстрее, вырываясь на пару корпусов. Экипаж на нем был большой, не менее полусотни человек, и воинственно настроенный. По крайней мере, прятаться по шхерам они не собирались, стояли на правом борту во всеоружии. Примерно у каждого третьего был кожаный нагрудник и кожаная шапка. У остальных поверх туник стеганые курточки, наверное, набитые овечьей шерстью. Стрела из простого лука с дистанции метров тридцать-сорок не пробивала такой, из местного составного — с шестидесяти-семидесяти. Из моего лука с сотни метров свободно прошивала и щит из кожи и прутьев, и стеганый доспех, и кожаный, и тело, которое они защищали. Что я продемонстрировал, завалив четверых, после чего уцелевшие поумнели и начали уклоняться от моих стрел, а не подставлять щит. Отвечали они из простых луков. Их стрелы с простенькими черешковыми листовидными наконечниками застревали в наших деревянных щитах, оббитых кожей, или отскакивали, попав в железную пластину.

— Пленных не брать! — приказал я своим подчиненным, готовым ринуться на абордаж.

Надо было недвусмысленно дать понять экипажам остальных судов, что их ждет в случае сопротивления. Это военная галера имеет права воевать, а торгаши должны сдаваться.

«Ворон» с грохотом, подняв облачно серой пыли, которая заискрилась на солнце, лег перед мачтой. Зацепился «клювом» основательно. Два вражеских матроса попробовали его скинуть, но, пока пыхтели бестолку, позабыв о защите, обоих убили мои лучники. Я перешел первым, спрыгнул на палубу влево, к корме, где стояла, закрывшись щитами, большая часть экипажа. Двое сразу метнулись ко мне. Первого я срубил двумя ударами: один по щиту, превратив его из овала в кривой полумесяц, второй по кожаной шапке, разделив ее и голову под ней на две неравные части. Следующий собирался рубануть меня топором с узким лезвием, для чего открылся и получил быстрый и резкий косой удар. Лезвие сабли рассекло его правую руку и правый бок, который не смог защитить кожаный нагрудник.

К тому времени позади меня появились три ахейца и, не дожидаясь остальных, мы пошли в атаку строем «клин». Угаритцы стояли в подобие фаланги в три шеренги. Первая шеренга была вооружена бронзовыми хопешами. Вторая собирались помогать ей на среднем уровне копьями длиной метра два, третья — на верхнем. В мой деревянный щит с железными умбоном и полосами застучали сразу четыре копья, когда я приблизился к фаланге. Два хопеша со звоном ударились об верхнюю защитную железную пластину, наделав на ней вмятин. Бронзовый хопеш недостаточно остер, чтобы рассечь железную пластину. Он и с деревом справляется с трудом, скорее, колет, чем рубит. И тяжеловат, быстро им не помашешь. То ли дело моя сабля! Наклонив чуть голову, чтобы копьем не угодили в глаза, не защищенные шлемом, я начал сечь быстро и коротко. Убить одним ударом получалось не каждый раз, но раненый все равно выпадал из сражения на какое-то время, если не навсегда. Ахейцы, которых, судя по гортанным, яростным крикам, стало за моей спиной больше, своими железными мечами помогали мне. Это было даже не сражение, а избиение. Защищенные железными доспехами с головы до ног, мы были практически неуязвимы для врагов. Надо было очень удачно угадать хопешем или копьем, чтобы вывести из строя моего бойца, а наши удары, почти каждый, несли смерть или тяжелую рану.

Я добивал последних трех человек, зажатых в угол между передней переборкой полуюта и фальшбортом, и думал, что на этом сражение и закончится, когда услышал крики и интенсивный звон оружия справа, примерно в центре судна на левом борту. Оказалось, что второе судно подошло на помощь, несколько человек с него, не дожидаясь, когда станут борт к борту, перепрыгнули к нам. Эйрас со своим отрядом, быстрее зачистив носовую часть судна, где врагов было меньше, встретил подоспевших.

Второй парусник ударился о борт уже захваченного нами с такой силой, что я чуть не свалился. Именно это и спасло меня от стрелы, выпущенной в лицо. Она ударилась в верхушку шлема, соскользнула и полетела дальше. Еле преодолел желание посмотреть, куда именно. Подняв выше щит, чтобы закрывал меня со стороны подошедшего парусника, шагнул к фальшборту в том месте, где на него, а потом на палубу перепрыгнул рослый воин в бронзовом шлеме, скованном из четырех сегментов, с наушниками и наносником, и кожаном доспехе с изогнутыми, бронзовыми бляхами на плечах, напоминающих погоны, и овальных на груди и животе по три в три ряда. У него был железный меч, «серый», из нержавейки, изготовленный, скорее всего, хеттами, длиной сантиметров восемьдесят и шириной около пяти, обоюдоострый, а щит деревянный и с бронзовыми полосами, которые исходили из центра восемью лучами. Скорее всего, это или судовладелец, или командир элитного отряда охранников, нанятый за немалые деньги.

Мы кинулись друг на друга одновременно. Обменялись ударами, приняв чужой на щит. У обоих щиты оказались крепкие, хотя моя сабля оставила более глубокую вмятину. Места для маневра не было — с одной стороны фальшборт, с другой стороны комингс трюма — поэтому тупо рубились. Мой противник предпочитал рубящие удары. Наверное, начинал военную карьеру с хопешем. Я тоже сперва рубил, а потом подловил врага на замахе и уколол чуть ниже правой ключицы и над бронзовой бляхой. Острие сабли влезло в тело сантиметров на пять, сбив намечающийся удар. Враг отпрянул, закрылся щитом и замер, привыкая к боли. Я ударил легонько по верхней кромке его щита, заставив приподнять и закрыть себе обзор, после чего, наклонившись немного вправо и вниз, рубанул по левой коленной чашечке. Удар не смертельный, но очень болезненный, вызывающий у вспыльчивых людей непреодолимое желание дать сдачи, а для этого надо открыться. Что мой противник и сделал, замахнувшись — и получил второй быстрый колющий удар ниже наносника, в просвет между черными волнистыми усами и курчавой бородой, подстриженной снизу ровно, по старой финикийской моде. На этот раз мой клинок вошел глубоко. Судя по мгновенно расширившимся и потемневшим, светло-карим глазам, которые, не мигая, глядели в мои, чувак поймал сладкий смертельный приход. Я выдернул саблю, готовясь нанести еще и рубящий удар по шее ниже наушника, но мой противник, словно не желая расставаться с таким вкусным клинком, начал вслед за ним падать в мою сторону. То ли его тело свело судорогой, то ли доспехи не давали согнуться, но рухнул он плашмя и с громким металлическим звоном, как бронзовый поднос с грудой грязной бронзовой посуды.

Это падение было переломным в сражении. Смерть вожака отбила охоту у остальных переправляться на уже захваченное судно. Они бы и отвалили с удовольствием, но парусники основательно сцепились такелажем. Нам пришлось самим идти к ним. Я не сбирался захватывать два судна, потому что на каждое нужен будет экипаж, и на «Альбатросе» останется слишком мало людей, чтобы отразить нападение, если такое случится, но и бросать пришедшее в прямом смысле слова прямо в руки тоже нельзя, судьбу обидишь. Во времена моей службы в британском флоте маневр, когда захватывают два корабля, оказавшиеся борт к борту, перейдя с одного на другой, назывался «Мостом Нельсона». Это было время, когда англичане всё, и хорошее, и плохое, приписывали себе. Такой маневр неоднократно совершали до них, как сейчас. Хотя в моем случае пример не совсем корректный.