Перегрин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 27

На третий день я прошелся со своими подчиненными, чтобы они не болтались без дела по каструму и не раздражали других солдат, до ближайшей деревни, где якобы мы проводили учения. Жителей там не было, поэтому я разрешил обыскать дома. Как ни странно, в римской армии не приветствуется грабеж местного населения на оккупированных территориях. Точнее, грабить может только государство, и легионеры обязаны заниматься этим, только выполняя приказ. Квинт Цецилий Метелл такого приказа вроде бы не отдавал, так что я действовал на свой страх. С другой стороны, сидеть здесь я тоже не обязан, моё место на либурне, так что приказы его мне по барабану.

Ничего ценного не нашли, кроме старой глиняной посуды и деревянных грабель, но время провели интереснее, чем в лагере, где обязательно кто-нибудь поднапряг бы моих подчиненных на какие-нибудь работы. Вернулись к обеду. Питались мы отдельно, получая провиант у снабженцев: муку, бобы, брикеты из проса с финиками, изюмом и миндалем и свежее мясо, баранину или козлятину, из расчета грамм триста в день на человека. Скот был трофейный. Пасся под охраной центурии в нескольких километрах от лагеря. Каждое утро пригоняли и забивали определенное количество животных и делили мясо по-братски: офицеры получали больше и лучшие куски, легионеры — средние, а нам, как и другим воинам вспомогательных отрядов, что останется, то есть жилы и кости. Зато бульон выходил наваристый.

После обеда я разрешил подчиненным заниматься своими делами, покемарил немного, прошелся вокруг города, оценивая проделанные осадные работы. Город можно было бы считать плотно осажденным, если бы не приречная сторона, где, как догадываюсь, по ночам был интенсивный трафик в обоих направлениях. Давать советы таким опытным и мудрым военачальникам, как Квинт Цецилий Метелл и Публий Рутилий, я не отважился. Пусть осаждают, как умеют. Насколько я знаю, в Северной Африке все у римлян получится, но, может, не в этот раз.

Я только зашел в лагерь, когда раздались сигналы труб. Подумал, что тревога, но легионеры вели себя спокойно, за оружие не хватались, наоборот, уходили в палатки и оставались там. Вскоре все проходы опустели, только навстречу мне двигались центурион, судя по поперечному гребню на шлеме из коротких красных крашеных конских волос и палке из виноградной лозы в руке, и три легионера в полном боевом облачении и всеоружии. Они остановились, перегородив мне дорогу.

— Почему не в палатке? — строгим и одновременно радостно-торжественным тоном, как учитель, застукавший на переменке в сортире курящего школьника, спросил центурион, довольно угрюмый тип с тяжеленой нижней челюстью.

— А почему я должен в ней быть? — ответил я вопросом на вопрос.

— Ты разве не слышал сигнал? — продолжил он допрос.

— Слышал, — признался я и поинтересовался в свою очередь: — А что он значит?

Центурион посмотрел на меня, как на школьника, который мало того, что курит, так еще и не знает, что этого нельзя делать при учителе, и задал вопрос, с которого, как я думаю, и надо было начать разговор:

— Ты кто такой?

— Опцион с либурны «Стремительная», пришел сюда с посыльным офицером, жду отправки на свое судно, — четко доложил я.

— Тебе прикрепили в какой-нибудь палатке? — спросил он.

— Так точно! — бодро рявкнул я. — Живу вместе с опционами третьей манипулы.

— Пошли к твоей палатке, — приказал центурион и кивнул легионерам, чтобы приглядывали за мной.

В палатке были все, кто в ней обитал, кроме меня, конечно. Они подтвердили, что я тот, за кого себя выдаю. После чего центурион ушел, а мне, перемежая речь руганью, объяснили, что по сигналу, который я слышал, каждый легионер должен быстро зайти в свою палатку. Те, кто останется в проходах — лазутчики или такие (дальше шла непереводимая игра слов), как я.

24

Сидеть без дела было скучно, вот я и выпросил через Кезона Мастарну разрешение провести ночные учения за пределами каструма. Вообще-то, шляться по ночам за пределами ограждения могли только дозорные, но нам, как временно прикомандированным, разрешили такую вольность. Мало ли что на флоте творится, какие там порядки?! Может, морякам именно по ночам и надо воевать. Кезону тоже было нечем заниматься, поэтому присоединился к моему отряду, который он искренне считал своим.

Выдвинулись мы за полчаса до закрытия ворот и пошли в сторону опустевшей деревни, по знакомому маршруту. Как только стали не видны из каструма, повернули вправо, к реке, которую успели пересечь до наступления кромешной тьмы. Река была мелкой, с медленным течением и очень холодной водой.

— Куда ты нас ведешь?! — на противоположном берегу спросил обиженным тоном Кезон Мастарна, вытирая темно-красным шерстяным плащом ноги. — Обязательно надо было переться через реку?!

— Тяжело в ученье — легко в бою! — процитировал я не родившегося пока полководца, не ведавшего поражений.

— Мог бы поучить воинов и рядом с каструмом! — возразил юноша.

— Мы здесь не на учениях, а пришли за добычей, — открыл я ему и остальным бойцам отряда тайную цель похода. — Устроим засаду. Глядишь, что-нибудь и поймаем.

— Какую засаду?! На кого?! — искренне удивился Кезон Мастарна.

— Скоро узнаешь, — коротко ответил я.

Как ни странно, остальные не возмущались и вопросы не задавали. Видимо, поверили в меня, как командира. Пока что потери были минимальны, а добыча, если считать и захваченную по моему совету галеру, была внушительной. По мнению некоторых — баснословной.

Переправившись, прошли немного вдоль берега к городу, но стало так темно, что вынуждены были остановиться. Африканская ночь намного темнее украинской. Зато звезды ярче и кажутся ядренее. Я выставил караулы и лег покемарить, приказав разбудить, когда выйдет луна.

— Ляг поспи, — предложил я и Кезону Мастарне.

— Что-то мне не хочется, — произнес он с нотками испуга.

Видимо, страшно юноше в темноте за пределами каструма. Причем нумидийцев он, конечно, боится, но больше — ночных злых духов. В этом плане римляне не далеко ушли от дикарей с балканских гор. Тут еще где-то неподалеку выясняли отношения две ночные птицы. У одной голос был высокий, истеричный, а у второй — глухой, словно простуженный. Я еще подумал, что ругаются жена и муж. Они перелетали с места на место по кругу, в центре которого были мы, и выясняли, кто кому загубил лучшие годы жизни, не желая соглашаться с тем, что виноваты оба.

Послушав их немного, я вырубился. Привык уже к римскому образу жизни, когда встают с петухами и ложатся с курами, поэтому с трудом переносил ночные дежурства. Бодрствовать помогало то, что в римской армии за сон на посту полагается смертная казнь.

Разбудил меня Кезон Мастарна. Как догадываюсь, ему было страшно даже рядом со мной спящим.

— Луна вышла, — оправдывающимся тоном проинформировал он.

Луна была на полпути к новой, однако светила достаточно ярко, чтобы разглядеть большие камни и не споткнуться.

— Идем без строя и плотной группой, будто мы нумидийцы. Если встретимся с ними, в темноте вряд ли отличат нас от своих. Поэтому никому не разговаривать, даже шепотом. Отвечать буду только я. Когда дам команду, нападайте в первую очередь на вооруженных. Добычу захватывать только после окончания боя. За бабами не гоняйтесь, с ними мороки много, а в лагере их все равно отберут, — проинструктировал я. — Вопросы есть?

Вопросов не было даже у потомка этрусков.

Я пошел впереди, а за мной плотной толпой шагали все остальные. Так мы и приблизились к дороге, которая вела к Заме. Она была пуста. Меня это сперва огорчило, а потом подумал, что горожане вряд ли будут ходить по ней так близко от римских позиций. Поэтому повел по ней свой отряд от города. И точно, километра через два мы сперва услышали шум справа от дороги, а потом вышли к перекрестку, где в нее под острым углом вливалась другая дорога. Вот на ней-то и было движение: из города уходили горожане, в основном женщины и дети. Я специально замедлил шаг, чтобы пропустить их вперед. Богатые вряд ли сматывались бы пешком, а шмонать бедноту — дело неблагодарное, неприбыльное. Можно, конечно, отвести их в лагерь и продать в рабство, но чует мое сердце, что заберут большую их часть бесплатно. В римской армии очень специфичное представление о том, кому принадлежит добыча и как ее надо делить, причем строгих правил нет, за исключением того, что снятое с убитого тобой врага — всё твое, а остальное — на усмотрение наместника или легата легиона. Наместник на реке Мутул проявил себя, как большой жлоб. Наверное, таким способом компенсировал издержки своей неподкупности. Как по мне, лучше бы взятки брал.