Перегрин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 45

Третьим за столом был Магон, отец девушки и кормчего. Ему сорок четыре, что по нынешним меркам старость. К счастью, дочь пошла не в него, потому что был страшноват даже для мужчины. При этом образован и умен, и по обоим параметрам превосходил сына, особенно в точных науках и астрологии. Меня всегда забавляли люди, которые питали любовь к математике и астрологии одновременно. Это, как есть соленые огурцы с медом.

Кстати, на обед были, в том числе, и соленые огурцы, которые подали к запеченному гусю. С гусем они шли хорошо.

— А ты никогда не пробовал соленые огурцы с медом? — спросил я Магона.

— Соленые огурцы с медом?! — удивленно переспросил он и после паузы ответил: — Нет, не доводилось.

— Зря! Ты много потерял! — с серьезным лицом произнес я. — Попробуй, не пожалеешь!

При мне пробовать Магон постеснялся, но, уверен, дома обязательно поэкспериментирует. Люди с аналитическим складом ума склонны к дебилизму в кулинарии и в общении с начальством. Это у них такой вариант русской рулетки.

После довольно сытного обеда, который правильнее назвать обжорством, мы перешли в экус (гостиную). Там к нам подключились кандидатка в жены Элисия и в тещи Софониса. Поболтали о том о сём на греческом языке, который, по мнению хозяев, мой родной. Поскольку они владели греческим не слишком хорошо, то не должны были уловить мое не совсем чистое произношение, а если и заметили, то списали на происхождение из дальней провинции. Вроде бы я не ляпнул ничего лишнего, и они тоже.

Посиделки затянулись до темноты, а по ночам на улицах Рима было стремно. Поскольку я был гражданином Римской республики и служил в военном флоте, мне разрешалось носить оружие в городе, но я, не предполагая, что задержусь надолго, не взял с собой саблю, поэтому Ганнон Стритан пошел провожать меня вместе с двумя слугами, один из которых нес горящий факел, а второй — увесистый дрын.

Как только мы удалились от его домуса метров на пятьдесят, кормчий приступил к делу:

— Я заметил, что тебе понравилась моя сестра Элисия.

— Да, красивая девушка, — согласился я.

— Жаль, приданое у нее маленькое, всего десять тысяч сестерциев! — проинформировал он, давая мне шанс в мягкой форме отказаться от предложения.

— При ее внешности это не существенно, — сказал я, понимая, что на внимание девушек-римлянок из знатных семей мне рассчитывать не стоит, опять жить с необразованной крестьянкой не хотелось, а пользоваться услугами проституток рискованно, потому что венерические заболевания никто не отменял.

— Ты бы взял такую в жены? — задал вопрос Ганнон Стритан, давая мне еще один шанс избежать ярма.

— С удовольствием! — искренне ответил я и заявил прямо и конкретно: — Скажи родителям, что я согласен взять в жены Элисию.

— Это хорошо! — обрадовался он. — Приходи послезавтра, обручим вас и недельки через две, когда выпадет хороший день для свадьбы, поженим. Или ты хочешь еще погулять?

— Нет, уже нагулялся, пора семью заводить, — сказал я.

— Прекрасно! — воскликнул Ганнон.

— Только я не знаю ваших обычаев, — признался я.

— Поженим по римскому обычаю, если не возражаешь. Ты ведь теперь римлянин, — предложил он.

— Да мне все равно, но и римские тоже не знаю, — поставил я в известность.

— Я сей час все тебе расскажу, — начал Ганнон Стритан и, пока дошли до моего дома, посвятил меня в тонкости процедуры взаимного закабаления.

Через день я пришел в домус его родителей, который был меньше и заметно беднее. Как догадываюсь, приданое Элисии дает брат Ганнон. У римлян такое встречается очень редко. В этом плане у карфагенян родовые связи крепче, что с одной стороны радовало, потому что я становился членом рода и мог рассчитывать на поддержку, а с другой — и мне придется помогать им. Мы с невестой при свидетелях ответили «Согласен» на вопрос, готовы ли вступить в брак. Как научил кормчий, я по римскому обычаю дал невесте золотую монету — эхо когда-то существовавшего выкупа. Затем достал из кошеля железное кольцо. Такие вот обручальные кольца у римлян, которые невесты носят до свадьбы. Видимо, традиция идет с тех времен, когда железо ценилось, как золото. Или это тонкий намек на то, что супружество — железные кандалы. Элисия, покраснев от счастья, протянула мне левую руку, немного подрагивающую, на безымянный палец которой я и надел кольцо. На этом же пальце будут носить обручальное кольцо и католики с протестантами, а на безымянном правой руки — вдовцы, вдовы и разведенные, из-за чего я первое время неправильно определял семейный статус западноевропейцев, как и они мой. Железное кольцо оказалось широковато, но, надеюсь, невеста за две недели не потеряет его, что считается дурной приметой для будущего мужа. Кое-кто в таком случае даже отказывался от брака, что сейчас ненаказуемо, поскольку больших затрат обе стороны пока не понесли.

После чего невеста была отправлена в свою комнату, а мы с Магоном перешли в таблиум (кабинет хозяина дома), расположенный рядом с перестилем (открытым внутренним двором) — довольно просторную комнату, даже большую, чем экус. Там стоял овальный стол и четыре табуретки вокруг него и справа у стены — большой сундук из красного дерева и с бронзовыми рукоятками сверху и по бокам, накладками на углах и застежкой — полосой с отверстием под петлю, свисающей с выгнутой крышки, и самой петлей на коробе, закрытых на увесистый бронзовый замок. Скорее всего, сундук — остаток роскоши былой, вывезенной из Карфагена. На стене висело шесть мужских портретов, написанных на тонких досках. Некоторые уже потемнели, лицо трудно разглядеть. Наверное, это предки. Там мы подписали брачный контракт, по которому я получал после свадьбы десять тысяч сестерциев и забирал Элисию «под свою руку». У римлян был еще вариант, когда жена оставалась «под рукой отца», то есть муж не управлял ее приданым. Во втором случае было легче разводиться: отправил жену к ее отцу — и забыл. Когда Ганнон вводил меня в курс предстоящего мероприятия, я сразу заявил, что второй вариант не понимаю и не признаю. Ни он, ни родители не возражали, потому что у карфагенян такой дикости тоже не было. По карфагенским законам жена — собственность мужа со всем, что имеет, но в случае развода придется вернуть приданое.

Затем был банкет, на который пригласили шестерых дальних родственников и друзей семьи, чтобы хватило места в триклинии, потому что на каждой клинии помещалось не более трех человек. Меня уложили на ту, где были Магон и Ганнон, как члена семьи.

Свадьбу справили через шестнадцать дней. Оказывается, ее нельзя устраивать в календы, ноны, иды, многочисленные праздники, первую половину марта и июня и весь май. Сразу вспомнил, что и в двадцать первом веке в России жениться в мае не рвались: будешь маяться в браке.

За день до свадьбы невеста посвятила богам свои игрушки и девичье платье. Утром следующего дня родители принесли в жертву красного петуха, и специально приглашенный толкователь по кишкам убитой птицы определил, что брак будет успешным, о чем мне и гостям объявили первым делом, когда мы подтянулись в домус невесты к полудню. Элисия была в новой белой тунике, подпоясанной красным шерстяным кушаком. На голове красное покрывало. Волосы заплетены в шесть кос. Говорят, сделали это с помощью наконечника копья. Зачем так было издеваться над волосами и, уверен, над головой, мне никто не смог объяснить. Такой у римлян обычай. В присутствии десяти свидетелей, двое из которых — Гай Публий Минуций и Фест Икций — были с моей стороны, а остальные — со стороны невесты, был зачитан брачный контракт. Кстати, показания свидетелей, поклявшихся богами, в случае развода более важны для суда, чем контракт, написанный на папирусе. После чего я еще раз заявил, что согласен взять в жены девицу Элисию Стритан.

— Где ты, Гай, там и я, Гайя! — произнесла невеста в ответ традиционную фразу согласия.

Я бы перевел эту фразу на русский, как «Куда конь с копытом, туда и рак с клешней».

Затем к нам подошла гостья, замужняя женщина, игравшая роль богини Юноны, и соединила наши руки. После чего мы пошли в сакрариум (молельню), где у стены с рисунками цветов и виноградной лозы и небольшой нишей на уровне моей груди, возле которой была сложена подставка из необожженных кирпичей, принесли домашним богам, ларам и пенатам, в жертву подсвинка. Точнее, мы с невестой сидели напротив ниши на двух составленных табуретках, застеленных и связанных овчиной, а бедное животное прикабанил длинным тонким ножом один из гостей, мастер на такие дела. Подсвинок только раз взвизгнул, зато так громко, что невеста вздрогнула, а потом тихо засмеялась.