Перегрин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 9

— Да, на рассвете, не опоздайте, — ответил он.

— Мы переночуем на берегу, рядом с галерой, — сказал я. — Подскажи, где можно продать лошадей?

— На рынке, но там уже никого нет. Есть у меня знакомый барышник, могу позвать, — предложил он.

— Зови, — произнес я, догадываясь, что барышник окажется тем еще жуликом, купит лошадей за бесценок, сговорившись с владельцем галеры.

Эти лошади легко пришли, пусть легко и уйдут. Такой точки зрения придерживался, кроме меня, только Гай Минуций. Мы с ним получили за отборных жеребцов по три мины серебра — половину цены, если не меньше. Остальные отказались продавать так дешево, решили подождать утра, продать на рынке и уплыть на другой галере. Не стал их отговаривать. Для кого-то важна свобода, а кто-то готов рискнуть ей ради пары мин серебра.

10

Босфор мне кажется рекой. Может, из-за течения и малой ширины. Один мой однокурсник, русский из Баку, считал, что именно на берегах этого пролива находится земной рай, поэтому купил дом на второй линии и перевез туда семью. После чего устроился на контейнеровоз известной немецкой судоходной компании, который бегал на Стамбул. В двадцать первом веке с зарплатой капитана большого контейнеровоза крупной немецкой судоходной компании рай был везде, даже в Турции на берегу Босфора.

Наша галера неспешно скользит по проливу. Под монотонный звук барабана гребцы поднимают весла, заносят вперед, опускают в воду. Большая часть гребцов — свободные люди, работают по найму. Я сижу на баке, вижу их загорелые мускулистые спины с широкими плечами. Они откидываются назад, загребая, потом наклоняются вперед, занося весла — и так несколько часов подряд. Труд тяжелый, монотонный, рискованный, но зарабатывают раза в два больше, чем разнорабочий на берегу. За навигацию набегает столько, что можно в холе и неге провести зиму. Впрочем, эти люди и зимой не сидят без дела, подрабатывают, где получится. Я бы так не сумел. Кто на кого учился…

Бухта Золотой Рог оживленнее, чем в предыдущую эпоху, в ней больше судов. Да и Византий разросся. Еще не Афины, но уже не захудалый городишко на краю Ойкумены. Он уже начинает напоминать столицу восточной части Римской империи, которую историки назовут в честь этого города Византийской.

Стоило нам приткнуться к берегу, как появился таможенник. Пока он разбирался с хозяином галеры, мы с Гаем Публием Минуцием взяли свое барахлишко и сошли на каменистый берег с клочками бледно-желтой, выгоревшей травы. Собираемся отдохнуть здесь денек-другой, после чего отправимся в Рим. Наступило время, когда все дороги ведут туда.

— Всё, здесь нам не страшны боспорские рабовладельцы! Эта территория под охраной Римской республики! — радостно и торжественно объявил Гай. — Пошли к Марию, — зовет он, уверенно направляясь к ближним городским воротам.

Марий — это его приятель, который служит в местном римском гарнизоне. Византий сейчас находится под покровительством Рима. То есть, на языке двадцать первого века римляне крышуют аборигенов, введя в полис смотрящего с шоблой. Десяток представителей этой шоблы стоит у ворот в роли стражников. На римлян они не похожи, потому что почти все рыжие или светло-русые и довольно высокого роста.

Как мне сказал Гай Публий Минуций, во вспомогательных частях служат в основном перегрины — жители республики, не имеющие гражданства. В частности в Византии это галаты, захватившие эти и соседние земли на противоположном берегу пролива в то время, пока я отсутствовал. Один из гладиаторов Антидия был галатом. Язык, на котором он говорил, напомнил мне кельтский. Скорее всего, галаты или, как их еще называют, галлы — кельтское племя. Аборигены с радостью поступали на службу в римскую армию, потому что за не слишком хлопотный труд получали пусть и в три раза меньше, чем римский легионер, но достойную по местным меркам зарплату в триста сестерциев (серебряная монета весом чуть более грамма, то есть четверть аттической драхмы) в год, примерно половина которых уходила на оплату еды, оружия и доспехов, и такую же одноразовую годовую выплату при зачислении, имели некоторые права гражданина Римской республики, а через двадцать пять лет становились полноправными гражданами и владельцами земельного надела, который модно сдать в аренду и жить припеваючи. В отличие от греческих метеков они были самостоятельны юридически, не нуждались в покровительства патрона из полноправных граждан, но, по словам моего бывшего сокамерника, суды при рассмотрении тяжб между гражданином и перегрином выносили решение, исходя не из норм права, а из здравого смысла и справедливости. А что может быть для римлянина справедливее победы гражданина над варваром?!

На головах у стражников круглые кожаные шлемы на железной основе, напоминающие немного вытянутый котелок с наушниками и называемые галеа. Одеты в длинные шерстяные накидки сагума, поверх которых лорика — доспех из кожаных полос внахлест. Обуты в калиги — сандалии с шипами в толстой подошве, из-за чего напомнили мне футбольные бутсы. Вооружены копьем длиной метр восемьдесят, гладиусом, висящим на портупее справа, и ножом, подвешенным к ремню слева. Как мне рассказал Гай Минуций, офицеры носят оружие наоборот — гладиус слева и кинжал справа, а еще алый плащ с пурпурной каймой. Щиты стражников, выгнутые, неправильной овальной формы, деревянные с кожаным верхом, усиленным железными полосами вверху и внизу, без номера легиона, но с нарисованной волчьей мордой в том месте, где должен был бы быть умбон, стояли у стены в ряд, словно товар на продажу.

Один из стражников, самый рослый, преградил нам путь и сказал на корявом греческом языке:

— С оружием в город нельзя.

— Я — гражданин Рима! — важно заявил Гай Публий Минуций.

— Здесь не Рим, здесь Византий, — спокойно уточнил верзила.

— Я служу в Пятом легионе! — еще надменнее поставил в известность мой попутчик.

— А где твои калиги? — поинтересовался стражник.

— Сняли, когда взяли меня в плен, — признался Гай.

— И где это случилось? — продолжил допрос верзила.

— Какое тебе дело?! — возмутился мой попутчик. — У вас тут служит в римской манипуле деканом Марий Пинарий. Позови его. Он расскажет тебе, кто я и откуда.

— Это толстый такой? — спросил стражник.

— Если Марий толстый, тогда мы с тобой и вовсе не должны в ворота пролезать! — насмешливо бросил Гай Публий Минуций.

— Точно, худей его во всей манипуле не найдешь, — согласился верзила. — Ладно, проходите. Только, если что, не говорите, что зашли через наши ворота.

— Само собой! Как будто я службы не знаю! — произнес Гай.

Манипула располагалась в казарме возле северных ворот Византия, так что нам пришлось пересечь весь город. Удивился количеству трехэтажных домов, особенно в центре. Видимо, Византию на роду написано тянуться к небу. Здание казармы было двухэтажным и явно великоватым на двести человек и имело одноэтажную пристройку, в которой жили оба центуриона, старший и младший, и оба опциона, их помощники. Два легионера стояли на посту у открытых широких ворот. От солдат из вспомогательного войско, охранявших ворота, они отличались только кольчугой у одного из легионеров, более зрелого. Номера легиона на щитах тоже не было. Видимо, эта фишка появится позже, а сейчас вместо нее был нарисован пегас. Что именно символизировал крылатый конь — Гай Публий Минуций не знал. Остальные легионеры занимались своими делами на территории большого двора, огражденного трехметровой каменной стеной: один штопал порванную тунику, другой точил гладиус, третий лудил медный котел, четвертый плел корзину из ивовых прутьев… В римской армии военнослужащие в свободное время могли заниматься подсобными промыслами, зарабатывать на масло к куску солдатского хлеба.

Внутрь нас не пустили, хотя Гай Публий Минуций убеждал часовых, что он такой же легионер, как и они. Пришлось нам подождать минут двадцать, пока позовут декана (десятника) Мария Пинария. Он, действительно, был худ, как щепка, но при этом производил впечатление человека сильного не только духом, но и физически. Я всегда опасался таких людей, хотя среди них редко встречаются подонки. Кстати, разговор шел на латыни, которую я научился понимать, после интенсивного общения с Гаем Публием Минуцием. При моем знании романских языков это было не сложно. Тем более, что латынь — один из самых легких для изучения языков.