Кока - Гиголашвили Михаил. Страница 11
Лясик и Кока молча наблюдали, как детина управляется с увесистым бутербродом. Покончив с хлебом, Баран облизнул пальцы и нож.
– Чего-то калт [26] стало, нет? – Полез в сервант и достал три вместительные рюмки. – Тяпнем-ка герыч чуток под молчок! Оживимся, тыры-пыры! Таиландец знакомый пьёт – а мы что, хужее?
Лясик безвольно шевельнул рукой. Коке было трудно отвечать – что-то тяжёлое, вязкое, грубое обволакивало его. Веки наливались кипятком. Приливы и отливы плескались в черепе.
– Может, отдохнём, подождём? Попозже? – вяло возразил Лясик.
– А чего, ёптель, хужее не будет! Давай по маленькой! – Баран сыпанул в рюмки порошок и залил водой.
Лясик тупо и недовольно рассматривал рюмки.
– Дружок, почему сие зелье такое жёлтое, как писи тёти Хаси?..
– Хрен знает, – равнодушно ответил Баран, – наверно, дусманы и мохажеды опиух через цитрон [27]-кислота пропустили. Лекарство – первый шорт. Онкель Адам у афганец-поганец прямо первый рука берёт. Ну, чтобы не последний!.. – чокнулся Баран с рюмками на столе и залпом опрокинул свою.
Лясик с опасливым интересом наблюдал за ним. Кока тоже не решался браться за витую хрустальную ножку рюмки, где угрожающе покачивалась желтоватая жидкость.
– Да чего вы дрейфите? Кайне ангст! [28] Я мало сыпанул, чуток…
Пробормотав: “Чем вода мутней – тем рыбка крупней… Ну, если чуток… Червячка притопить…” – Лясик глубоко вздохнул и быстро выпил свою рюмку.
Коке ничего не оставалось, как попытаться разом проглотить раствор. “Желудок запрётся на замок”, – ещё подумал он, морщась от страшной горечи, которая радовала Барана.
– Что, горько? Это да. Раз горько – это гут, про́цент высокий… Онкель Адам не промах, плохой товар не притаранит. Вот, по штюк брот [29] заешьте, чтоб герыч в брюхе хорошо открылся…
И сунул им по куску багета, они покорно сжевали.
– Какой-то обездвиживающий препарат, – пробормотал Лясик, опуская голову на грудь. – Весьма конфликтуально… Концептуально… Одним махом семерых побивахом… Гелиогабал таблетки глодал… Малыши, хотите беляши?..
Посидев немного с закрытыми глазами, Лясик встрепенулся, завозился, стал активно чесаться и искать сигареты. Заметив в телевизорах трёх разнокалиберных гидов, которые водят туристов по собору, возбуждённо заявил:
– Терпеть не могу экскурсий! Все мечутся, как ошпаренные кошки, а чего золотые жопки ангелов фоткать? Христос, кстати, никаких храмов себе строить не просил, а тех, кто золото жрёт и серебром запивает, бичевал…
Кока застыл на стуле, превратившись в глыбу текучего вещества, которое куда-то сползает, утаскивая постепенно ноги, туловище, грудь; голова втягивается в обруч звуков – взлаивание гитары, рокот баса и качельный ритм барабанов: туда-сюда, прилив-отлив, восход-заход, приход-уход…
И опять кто-то вопит:
– Эй! Аллюра! Что с ним? Вас ист дас? [30]
Кока пришёл в себя от вопля Барана и увидел, что Лясик сидит на диване, закинув голову.
– Музыку слушает, не видишь? Не ломай ему кайф!
– Да какой, тудым-сюдым, мюзик, он вайс [31] весь! – Сделав звук тише, Баран стал бить Лясика по щекам. – Эй, братан! Проснися! Очинися! Вассер [32] давай! Умер на хрен, бля буду! – Он стал изо всех сил дуть в лицо Лясика, но оно серело на глазах.
Видя, как безвольно катается по валику дивана чёрная копна волос, Кока поспешил за водой, не очень понимая, в чём дело. “Умер?.. Что за глупость?.. Торчит, как всегда!..”
Баран хлестал Лясика по щекам. Безрезультатно: голова моталась туда-сюда, лицо стало сиреневатого цвета. Кока плеснул водой в лицо, но Лясик не реагировал. Баран начал искать у него на шее пульс, как это делают в кино врачи и полиция, но найти ничего не мог.
– Зеркало надо! – вспомнил Кока.
– Да на хер оно! Его встряхануть надо. А ну! – И Баран, приподняв Лясика, начал его трясти.
Но нет – покорное бездвижное тело! Словно спит с перепоя, никак не проснётся.
– Что вы тут ма́хали [33], пока я хавал? – взъярился Баран на Коку, массируя Лясику мочки ушей.
– Музыку слушали. Я там сидел, он – тут.
Стали опять трясти, но тщетно: Лясик недоступен, как мертвецки пьяный.
– Надо скорую вызывать! – сказал Кока минут через десять, когда стало ясно, что ничего сделать нельзя. – Ты же по-голландски кумекаешь?
– Да, можу малость. Но какой лапса им весать? Здесь со скорой вместе менты приканают стопро, а тут… – Баран обвёл рукой комнату, где был полный раскардаш. – И брики всюду!
– Какие брики?
– Ну, эти, цены. Да, бирки. Видно, что всё покрадено…
– А что делать? Не бросать же его так? Звони в скорую! – приказал Кока, а сам начал соображать: гашиш у него в кармане, фальшивые деньги, ворованные вещи, они с Бараном в диком кайфе, языком ворочать сил нет, сушняк долбит, старые проколы на руках, мозоли на венах… И труп в придачу!
Баран не знал номера скорой:
– То ли 333, то ли 999… Хрен знает – я их зову когда?
– Попробуй 112, по всей Европе идёт…
Баран негнущимся пальцем тыкал в аппарат, а Кока в страхе смотрел на Лясика – тот, казалось, безмятежно спит. Кожа отсвечивает лиловым. “Ну, всё, умер!” – понял вдруг Кока, не в силах совладать с тёмной бездной, куда поминутно проваливался сам и был выводим оттуда только криками Барана на смеси неизвестных наречий – тот пытался объяснить по телефону суть дела. На том конце провода его, очевидно, поняли. Баран довольно внятно продиктовал адрес.
Встал вопрос: что говорить ментам? Куда деть кайф? Ведь будут всё шмонать!
Баран предложил: лучше, если он, Баран, вообще уйдёт, у него проколы на руках, а Коке что? – пришёл в гости из Франции…
“Ага, в гости пришёл, из Парижа! И проколов не меньше, чем у тебя! И мозолей полно!”
И Кока возразил, что куда лучше будет, если он, Кока, собрав все факты, уйдёт, а Баран останется ждать скорую. Всё равно Кока голландский не понимает – зачем ему тут мельтешить? Тем более что Баран – свой, а Кока – чужой, иностранец. Ещё обвинят, что он отраву привёз:
– У тебя же голландская виза? Прописка? Паспорт голландский? Говорить умеешь по-ихнему? Ну вот! А я что? Без языка, чужак, откуда ни возьмись. Я на флажке у Интерпола! Меня ищут!
– Да иди ты, тыры-пыры, Интрепол! – заныл Баран. – Не уходь, я боюся! – И обернулся на недвижного Лясика, который сидел со зловещим лицом смертельно уставшего человека.
– Чего ты боишься? – возражал по инерции Кока.
– За шкирдык возьмут, вот чего…
Но вдруг пелена спала: Коке стало стыдно уходить (хотя он и считал это самым разумным – какая разница, кто встретит скорую). Только надо спрятать факты. Зарыть под фикусом!
Кока скомандовал:
– Версия такая: мы только что пришли в гости, видим – дверь открыта, а хозяин – вот он. Мы сами ничего не знаем, только вошли – и сразу позвонили!.. Вот, поставим на стол эту дырявую бутылку с фольгой, типа он что-то курил, ему стало плохо…
И Кока, напялив тишотку и куртку, взял у Барана пакетик с героином, вытащил остатки своего гашиша, стал по-собачьи рыть сухую землю в кадке под фикусом. Его била дрожь, секундами он не понимал, что́ с ним, где он, что делает. Тело чесалось, рот пересох до невозможности звука. Его шатало и тошнило. Вырыв углубление, он запихнул туда факты и завалил землёй, утрамбовав поплотнее.
В комнате Баран намеревался снять с Лясика Rolex:
– Ур [34] снять! А то пропадут в этой мяука!
– Оставь! Никто их не тронет! Это не Казахстан. Оставь!