Опороченная (Карнавал соблазнов) - Хилл Сандра. Страница 29

Несмотря на страшную усталость, Эйрик не спал всю ночь. Он пил отменное вино франков кубок за кубком, но не мог достичь благословенного опьянения. Мозг его непрерывно работал, взвешивая факты, ища ответа, делая выводы. И постоянно возвращался к двум доказанным фактам: Идит по меньшей мере жестоко дурачила его, а то и, вполне вероятно, участвовала в заговоре с целью убийства.

К тому времени, когда рассветные лучи проникли в узкие, стрельчатые окна его спальни, Эйрик превратился в сгусток ярости, удерживаемой за холодным, каменным фасадом. Он спустился в большой зал и направился в сторону кухни, где уже вовсю хлопотали слуги.

Несмотря на гнев, он повсюду видел следы рук Идит. В замке пахло свежестью после многочисленных уборок, все деревянные поверхности сверкали чистотой. Он заметил в большом зале две новые трубы — уже много лет он и сам собирался их поставить, но кочевая жизнь заставляла его все время откладывать свои планы.

Хрусткие стебли тростника источали сладкие травяные запахи, когда он давил их ногами, шагая по залу. На кухне Берта работала перед очагом в чистой рубахе, спрятав волосы под белый плат и опрятный чепец.

— Господин, — чинно поклонилась она, — не желаешь ли плошку каши либо хлеба с сыром на завтрак?

— Нет, — ответил он, открыв от изумления рот при виде сверкавшей чистотой кухни. С потолочных балок пучками свисали длинные стебли ароматных трав и сушеных цветов. С каменного пола были выметены стебли тростника, а сам пол отмывала песком и мыльной водой рабыня, стоя на коленях.

Годрик, сирота, которого он видел накануне с Джоном и Ларисой, шелушил фасоль перед огнем. Он робко поклонился.

Внутрь влетела Бритта с ворохом постельного белья, весело распевая непристойную песенку. Увидев хозяина, она остановилась и вспыхнула от смущения при его внимательном взгляде, а потом стремглав понеслась в сторону прачечной.

Пробормотав какие-то распоряжения, Эйрик ретировался в зал и вышел на стену крепости: стена близилась к завершению под руководством Иеремии, каменщика, которого Идит привезла как часть своего приданого. Как далеко может простираться коварство Идит? — подумалось ему. Иеремия может класть в раствор слишком много песка, чтобы стена раскрошилась при первом же приступе. Ему нужно будет все как следует проверить.

Только он собрался направиться в конюшню, чтобы распорядиться о погоне за сбежавшей женой, как часовой, стоявший на стене, зазвонил в большой башенный колокол, извещая о появлении на горизонте визитеров. К Эйрику присоединился Вилфрид. Вдвоем они смотрели с нараставшим ужасом, как леди Идит, со свойственным ей бесстыдством восседая на белоснежной лошади, ехала по дороге, поднимавшейся к стенам замка. За ней следовал караван телег, до краев наполненных всевозможной утварью — дюжинами огромных конических корзин, деревянными ящиками, сотнями чугунов и глиняных горшков.

В довершение кошмара и она, и возницы были укутаны с ног до головы той самой прозрачной тканью, которую она так любила. Глаза у Эйрика зловеще сузились. Святой Себастьян! Может ему задушить ее одной из таких полос, разрубить тело на куски, чтобы оно поместилось в одну из этих корзин, да и послать в дар любовнику в Грейвли?

Он усмехнулся при этой мысли.

Идит была удивлена и, как ни странно, обрадована, когда, направляя телеги во внутренний двор замка, увидела своего супруга на ступенях вместе с Вилфридом и другими рыцарями из свиты. Она не ожидала его прибытия раньше следующего дня, но хорошо, что он появился. Поможет ей разгрузить телеги и поставить ульи на задах сада.

Но потом она заметила, как он широко, с каким-то вызовом, расставил ноги. На нем были облегающие штаны, прикрытые черной шерстяной рубахой. Видимо, он только что проснулся, потому что кожаные завязки на груди открывали восхитительную полоску загорелой кожи и курчавых волос. Однако ее внимание тут же переключилось на его кулаки, которые все время сжимались и разжимались.

О Господи. Она ведь знала: ему не понравится, что она уехала из Равеншира вопреки его воле, но неужели он рассердился до такой уж степени?

Оруженосец шагнул вперед и помог ей слезть с лошади. Шесть телег остановились позади нее, возницы ждали ее сигнала к выгрузке.

Эйрик не сошел ни на пядь со своего места наверху ступенек, ведущих в зал. Вероятно, он ожидал, что она сама поднимется к нему, чтобы поздороваться. Она скорчила гримасу, однако решила, что ей придется это сделать, раз уж она ослушалась его приказа.

Поднявшись до половины каменной лестницы, она заметила застывшую в его голубых глазах ярость и невольно остановилась. Взгляд его презрительно блуждал по ее фигуре, укутанной прозрачной сеткой для пчел. Святая Мария! Неужели он думал, что она сможет перевезти пчел, не защитив себя от их укусов?

Когда она подошла ближе, он схватил ее за локоть и, притянув к себе, прорычал:

— Миледи, сука, где ты шлялась, черт побери?

Идит отшатнулась от него и попыталась вырваться из его хватки, но безуспешно.

— Я была в Соколином Гнезде, — пробормотала она, смущенная его неистовой злобой.

— А кто был там с тобой? Твой любовник?

— Мой — кто?! — взвилась она. — Ты с ума сошел? Да любовник мне нужен меньше всего на свете! Ни ты, проклятый зверь, ни какой другой мужчина.

— Да, твой любовник так и назвал меня — Зверь из Равеншира — в письме к тебе, как мне помнится. Это прозвище, которое вы вместе придумали для меня?

Тревога огнем обожгла Идит. О чем это он говорит? Какой любовник? Какое письмо?

— Эйрик, давай пойдем внутрь и поговорим. Тут какое-то недоразумение, которое я наверняка…

— Нет, единственное недоразумение тут — это ты сама. Я предупреждал тебя перед свадьбой, что не потерплю от своей жены никакого обмана.

Вилфрид шагнул вперед и положил Эйрику на плечо ладонь:

— Милорд, не стоит продолжать этот разговор на глазах у слуг и свиты.

Эйрик оглянулся вокруг и потряс головой, словно стряхивая с себя дурман. Не отпуская ее руку, он потащил ее в зал.

— Подожди, — сказала Идит, упираясь. — Сначала надо разгрузить телеги.

— Зачем? — подозрительно спросил Эйрик. — Или там дары от Стивена, которые ты хочешь спрятать от меня? Или, может, особый яд, который собираешься добавить мне в медовую брагу?

— Стивен? — переспросила Идит, с изумлением понимая, что ее обвиняют в сговоре с графом Грейвли. Пока она пребывала в растерянности, Эйрик успел сбежать по ступенькам и стал выбрасывать на землю плетеные конические ульи. Грязно ругаясь, он расшвыривал кладь в поисках чего-то, что бы доказало ее вину.

Он уже собрался было взломать один из ящиков, когда Идит пронзительно завизжала: «Нет!» Но его взгляд с презрением прошил ее насквозь, и Идит поняла, что своим протестом подливает лишь масла в огонь.

Да и было уже слишком поздно.

С громким стоном бросилась она вперед, когда он открыл первый ящик и сотни злых пчел вырвались наружу, закружились вокруг его лица и шеи, забрались под свободную рубаху, облепили тугие штаны.

— Ох, Боже мой! Стой тихо, Эйрик! Ради всех святых, я не смогу помочь тебе, если ты будешь так прыгать!

Эйрик громко и яростно ругался на нескольких языках, используя такие слова, от которых ее лицо стало ярко-пунцовым, и при этом совершал немыслимые телодвижения, пытаясь сбросить с себя жалящих насекомых. Но пчел было слишком много, а его дикая пляска лишь еще больше злила их.

Она позвала на помощь Эдгара и Ослака, двух возниц, которые были защищены сеткой и кожаными перчатками. Выбрав несколько ценных пчеломаток, которые легко различались по цвету и величине, она положила их в распечатанный улей. Затем два ее помощника взялись за дымящиеся факелы и, отпугнув оставшихся пчел от Эйрика, загнали их на место.

Когда все пчелы были водворены в ящик — кроме тех, что лежали мертвые на земле, Идит оглянулась на Эйрика. Слезы катились из его глаз от дыма, а лицо и руки и, конечно же, вся кожа под туникой и штанами были покрыты крошечными белыми пятнами.