Преступный викинг - Хилл Сандра. Страница 52

Рейн отвела виноватый взгляд, и Селик подумал, что его ждет, по крайней мере, еще один сюрприз.

— Говори, — приказал он.

— Это дети.

— Какие, черт побери… дети? — старательно выговаривая слова, спросил он, заставляя себя не давать волю чувствам.

— Сироты, — еле слышно пробормотала Рейн.

Он ничего не сказал. Тогда Рейн крепко сжала пальцы в кулаки.

— Мне нужно было прикрытие на случай, если сюда заявятся саксы, поэтому я открыла сиротский приют.

— Я хочу удостовериться, что правильно тебя понял. Ты решила, будто я не знаю, как мне жить дальше, поэтому усыпила меня, привезла в мое поместье, куда я запретил кого бы то ни было пускать, связала меня и натащила сюда детей, хотя, как тебе известно, я ненавижу этих безродных ублюдков.

— Примерно так, — признала она со слабой улыбкой.

— И кто, скажи честно, помог тебе приволочь меня сюда, ведь не тащила же ты меня сама, как лошадь.

— Не надо говорить гадости. Убби помог мне…

— Убби! Ты и моего преданного друга настроила против меня.

— Это не так, Селик.

— Я хочу помочиться, — внезапно рявкнул он. — Развяжи меня.

— Ой, мне бы надо было догадаться…

Рейн кинулась в глубь чердака и, вернувшись с глиняным горшком, пристроила его сбоку, собираясь развязать шнурки на штанах Селика.

— Даже не думай, — предупредил он ледяным тоном.

— Но, Селик, я же врач. Я ухаживала за моими больными…

— Да я лучше намочу штаны, как ребенок, чем позволю тебе возиться со мной. Воистину, ты перешла все границы приличия, женщина. А что ты придумала для другой… нужды?

— Постельный лоток, — объяснила Рейн как что-то давно известное. — Я сделала его из старой сковородки, которую мне дала Гайда.

— Постельный… постельный лоток, — гадливо произнес Селик. — Если ты посмеешь подойти ко мне с этим, клянусь… Ты меня слышишь, полоумная сука? Ты пожалеешь, что родилась на свет.

Рейн хватило ума отойти от него. Она поняла, что его терпение исчерпано.

— Убби! — заорал он, и мгновенно все стихло внизу. — Убби! Немедленно иди сюда! Немедленно! Я хочу помочиться! А тебе лучше исчезнуть, женщина, — прохрипел он в ярости. — От твоего вида меня тянет блевать.

Она вздрогнула от его грубых слов, лицо ее исказилось от боли, прекрасные золотистые глаза затуманились и задрожали губы. Однако она ничего не сказала и послушно оставила его одного. Плевать! Женщина оскорбила его мужское достоинство и еще, надо же, ждет благодарности!

Внезапно, словно заподозрив вышнюю волю, он обратил взгляд к потолку.

Это ты так шутишь, Господи? Если да, то, пожалуйста, обрати внимание, я не смеюсь.

Еще посмеешься.

Селик почувствовал, что кто-то стоит у него в ногах, но не открыл глаза. Господи, все пять дней он только и делал, что уговаривал Рейн освободить его. Если он еще хоть раз услышит, что она это сделала из любви к нему, то его, наверное, стошнит. А Убби… вот тоже придурок… верит, что Бог лично его попросил открыть приют для сирот.

В сарае было на удивление тихо даже для раннего утра. Рейн, конечно же, отправилась в больницу в Йорвике показывать свои замечательные приемчики монахам. Ха! Когда его руки будут свободны, он ей покажет такие приемчики, о которых ни один медицинский трактат еще не написан. И с Убби, в обязанности которого входило заботиться о его естественных потребностях, он еще тоже поговорит по-свойски за все свои унижения.

Наконец любопытство победило, и Селик чуть-чуть приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть, кто осмелился нарушить его покой.

Господи Иисусе! Сиротка, которую Рейн притащила на его землю. Маленькая девочка, которую они встретили около больницы.

Селик обратил внимание на лохмотья, все так же прикрывавшие ее худенькое тельце, но Рейн отмыла малышку, и на ее смешном носике стали видны веснушки. Белокурые волосы заплетены в длинную косу.

Селик нахмурился, стараясь вспомнить, что тогда говорил ее полоумный брат. Ах да, Аслам, торговец рабами, он хотел продать брата и сестру восточному султану. В своих путешествиях он не раз слышал о людях, которые занимались такими делами. Наверное, должно быть стыдно видеть невинных детей, предназначенных для подобного, но это не его дело. На свете много ужасов, а он вовсе не рыцарь, сражающийся с мировым злом. Пусть Рейн и не мечтает.

Подойдя поближе, босоногая девчушка лет четырех уставилась на него огромными небесно-голубыми глазами, не вынимая изо рта крошечный пальчик.

— Уходи, — прорычал он, открывая оба глаза.

Девочка подпрыгнула в испуге, но не убежала, а, наоборот, подошла еще ближе. Ее страх выдавал только пальчик, который она стала сосать еще быстрее. Она влезла на кровать рядом с ним и не сводила с него обожающего взгляда.

Селик опустил веки, борясь с наплывом забытых чувств. Холодный пот покрыл его всего с головы до ног, а в душе зазвучала скорбная мелодия, как бывало всегда, стоило ему близко столкнуться с маленькими детьми и вспомнить прошлое. Он не мог позволить себе думать о своем умершем сыне и о том, каким был бы Торкел, проживи он столько, сколько проклятый ребенок, попавшийся ему на пути.

Он почувствовал прикосновение маленькой ручки к своей груди и в негодовании открыл глаза. Неугомонная малышка, все еще зажимая пальчик между пухлыми губками, другой рукой толкала его в грудь.

— Осторожно, дурочка, я кусаю таких маленьких, как ты. Разрываю на кусочки и бросаю на корм птицам.

Он постарался сказать это как можно свирепее.

Однако вместо того чтобы в страхе убежать, девочка захихикала. В самом деле, захихикала.

Господи, это не жизнь, а страшный сон. Я гордился своей славой храброго воина, а теперь не могу испугать даже это крохотное существо.

— Рейн! Убери! — закричал он. — Убери от меня проклятого ребенка!

Девочка молча придвинулась ближе и улеглась щекой ему на грудь. Тогда он стал крутиться из стороны в сторону, стараясь скинуть ее, но она с такой силой вцепилась в его тунику, словно от этого зависела ее жизнь. Ему показалось, что он слышит тихий смех. Конечно, она думает, будто он с ней играет.

Наконец, отказавшись от мысли избавиться от маленькой пиявки, он улегся на спину и увидел, что у нее сонно закрываются глаза. Однако перед тем как уснуть, она еще крепче прижалась к нему и с обожанием прошептала:

— Папочка.

Клянусь всеми богами и чертями! Девочка думает, что я ее отец.

Младенческий запах навеял на Селика воспоминания о самом счастливом времени в его жизни, и он почувствовал, как на глазах у него выступают слезы. Он быстро мигнул, смахивая их, и снова недобрым словом помянул Рейн. Больше часа он пролежал совершенно неподвижно, боясь разбудить тихо спавшую на его груди малышку.

— Адела! Адела! Где ты?

Селик быстро открыл глаза. Он, должно быть, тоже заснул.

На лестнице послышались шаги, а потом показалось грязное лицо мальчишки, которого он видел на ступеньках собора.

— Что ты делаешь с моей сестрой, проклятый…

— Адам… — просыпаясь, пробормотала девочка. Она села и протянула к брату ручонки, а когда он поднял ее, вновь засунула в рот палец. Святой Тор! Мальчишка едва не падал под тяжестью сестры, обхватившей его руками и ногами.

— Если ты, вонючий изгой, обидел мою сестру, клянусь…

— Заткнись, — раздраженно рявкнул Селик, считая, что с него хватит детей на сегодня. — Убирайтесь, и не вздумайте вернуться.

— Адела, он трогал тебя? — спросил Адам, и девочка отчаянно закачала головой из стороны в сторону.

— Трогал ее?..

— Тебе лучше убраться отсюда, помойная крыса! — заорал Селик. — Если ты еще раз скажешь что-нибудь такое, клянусь, я…

— Что? — с вызовом спросил малыш, поставив Аделу на пол и подойдя к кровати, как заносчивый петух.

Его каштановые волосы… Селик предположил, что под слоем грязи они каштановые… торчали во все стороны и были разной длины после плохой стрижки. Многомесячный слой пыли коркой покрывал его лицо и руки, а туника и штаны были жесткими от жира и Бог знает чего еще.