Вечный воин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 44

— Ранен? — спросил кто-то из них.

— Руку сломал, — ответил я.

— Это ерунда, лишь бы член не сломал! — бросил насмешливо другой, и несколько человек заржали.

Смех был надрывный, не назовешь веселым. Наверное, им страшно, но стараются казаться крутыми.

Я добрался до края верхнего яруса пристани, сел там боком к городским воротам и свесив ноги. Большая часть факелов на городских стенах сгорела, а новые почему-то не зажигали, поэтому видно было плохо, но, судя по звукам, взобраться на сторожевой ход пока у нас не получалось. Одна группа зашла в тоннель надвратной башни, перебила оставшихся там врагов и начала колотить лестницей по воротам, надеясь выбить их. Звуки ударов были глухие. Наверное, с противоположной стороны уже навалили камней и бревен, подперли ворота. Судя по всему, к ним по тревоге прибежало много аквилейцев, смогли отразить нападение.

Выше по течению реки, там, где был наведен мост, бой, судя по крикам и звону оружия, шел жарче. Пусть они и сражаются. Боль в руке сделала меня пацифистом. В то же время переправляться на левый берег до рассвета не собирался. Командир, даже раненый, должен быть если не на поле боя, то рядом, но ни в коем случае в тылу.

Аквилея все-таки пала до рассвета. Первыми были преодолены ее северные стены, где атаковали гепиды, после чего оборона посыпалась. Видимо, аквилейцы решили, что основные силы гуннской армии брошены на ворота, ведущие к реке, и перекинули туда лучшие подразделения, ослабив другие участки обороны. Так что не зря старался мой отряд, и шаман, в общем-то, оказался прав. Самые шустрые горожане, пользуясь темнотой, смогли удрать через южную стену в том месте, где она шла по краю лагуны. Им пришлось отмахать километра три по вязкому, топкому дну, а глубина местами была по шею взрослому человеку. Остальные превратились в добычу гуннской армии, причем всех взрослых мужчин забрал Атилла.

Мой отряд попал в город не в числе первых, а я и вовсе ждал, когда откроют ворота, потому что опасался с одной здоровой рукой лезть по лестнице. В результате добыча нас досталась не ахти. Зато не пришлось отстегивать шаньюю. В придачу каждый воин из тех, кто переправился вместе со мной в первых двух партиях, получил от него по сто солидов, а мне отвалилось восемь тысяч.

Не знаю, почему именно столько. Было бы понятно, если бы Атилла дал мне десять или двенадцать тысяч, потому что гунны, те немногие, кто умеет, считают десятками или дюжинами, причем исключительно на пальцах. В первом случае используют десять пальцев рук, а если надо, то и ног, своих и собеседников, когда требуется больше двух десятков; во втором — по три фаланги каждого из четырех пальцев, от указательного до мизинца, а большим пальцем этой руки пересчитывают их. Римские купцы разработали более сложную систему пальцевого счета, благодаря чему на пальцах двух рук могут показать любое число до десяти тысяч, а использую другие части тела — до миллиарда. Они внедрили ее на всей территории империи и сопредельных государств, благодаря чему носители разных языков, могли без проблем договориться о цене и количестве товара. Первый мой работодатель в этой эпохе именно так и вел дела с покупателями, пока не узнал о моих лингвистических способностях. Такой счет продержится на этих и прилегающих территориях, включаю Русь, где-то до середины семнадцатого века. Потом, наверное, появление дешевой бумаги, на которой можно было написать цифры и показать, победило пальцевый счет.

В захваченной Аквилее мы отдыхали три дня, сожрав и выпив все, что горожане припасли на длительную осаду. Я все это время отлеживался. Атилла прислал мне своего костоправа-гунна, такого чахлого, что его самого надо было лечить, который осмотрел опухшую в районе локтя руку, помял, подергал легонько, что-то прошептал, поплевав на нее, после чего заявил, что скоро сама заживет. Я тогда подумал, что имею дело с шарлатаном. Как ни странно, к третьему дню боль почти ушла, и рука заработала нормально. Тогда я понял, что, видимо, был не перелом, а сильный ушиб, и костоправ это сразу определил, после чего совершил пару ритуальных действий, понадеявшись на мою внушаемость. Часто мы болеем потому, что внушили себе болезнь, и лекарю надо всего лишь разубедить нас в этом.

Дальше был парад капитуляций: нам сдались без боя города Конкордия, Алтинум, Верона, Бриксия, Пергамум, Тицинум, Медиоланум (будущий Милан)… Никто не хотел умирать во славу римского императора Валентиниана Третьего. Ходили слухи, что мы вот-вот пойдем на Равенну, а потом на Рим. Не подтвердились. Атилла явно тянул время, не спешил переправлять армию на правый берег реки По. Только несколько конных отрядов переплыли ее и ограбили прилегающие территории.

Все это время целые толпы гонцов сновали между ставкой Атиллы, расположившегося в императорском дворце в Медиолануме, и Равенной и Римом. Приезжали самые разные делегации, даже от Папы Римского Льва. Последний якобы хотел выкупить христиан, но, как я догадался, выторговывал особые условия для себя и Церкви. У шаньюя были какие-то поводы недолюбливать христианских священнослужителей, из-за чего их убивали чаще и изобретательнее, чем обычных христиан, а храмы и сравнительно недавно появившиеся мужские монастыри, один из которых был возле Медиоланума, разграблялись подчистую. К предложению Папы Римского предводитель гуннов отнесся с интересом — позволил выкупить несколько знатных пленников.

Видимо, император Валентиниан Третий наконец-то понял, насколько важная птица Флавий Аэций, и послал его отражать нападение гуннов. Римский полководец первым делом известил об этом своего другана Атиллу. Гонцом был тот самый Констанций, что ездил к шаньюю на Каталаунских полях. Я встретил его неподалеку от города. Римлянин возвращался к своему командиру в окружении гуннов и был доволен собой, о чем-то весело переговаривался со Скотом, скакавшим рядом.

— Возвращаемся домой? — спросил я командира гуннского отряда.

По тому, какой удивленно-испуганный взгляд кинул Констанций на Скота, я понял, что догадка моя верна.

— Он всегда знает больше, чем остальные, — беззаботно улыбаясь, сообщил командир гуннского отряда римлянину, — поэтому Атилла очень ценит его.

— Не бойся, не проболтаюсь, — заверил я Констанция.

Помощник Флавия Аэция изобразил улыбку, но моя проницательность явно не понравилась ему, а заверению не поверил.

На следующий день Атилла издал приказ о возвращении на левый берег Дуная. Шаньюй якобы вынужден был сделать так потому, что в армии слишком много больных. Пусть подлечатся, а на следующий год наведаемся сюда еще раз, тем более, что дорога знакомая.

На счет больных он был прав. Половина гуннской армии, если ни больше, дрыстала в семь струй под каждым кустом. В день умирало по несколько десятков человек, в основном германцы, вынужденные пить воду, не разбавленную вином. Гунны болели реже. У них и вино было, и кумыс, так что подхватить заразу имели меньше шансов. Так что приказу были рады. Награбили меньше, чем в прошлом походе, но и сражений кровавых не было, только штурм Аквилеи.

У моего константинопольского клана все еще продолжалась черная полоса. Со службы вылетел отец мужа второй сестры моей жены. Он заведовал сбором налогов в провинции Европа. Чем он не угодил, не знаю, но ему срочно потребовалось много денег. Получил от меня шесть тысяч солидов под залог своего имения, расположенного неподалеку от моих и намного большего по размеру. Мы договорились, что в течение трех лет он или возвращает долг, или имение становится моим, а все доходы за этот период будут считаться процентами на вклад. В придачу со службы вылетели и его сыновья, поэтому скидки по налогам мне больше не светили. К счастью, тесть мой усидел на своем месте и взял на службу детей свата.

Третье имение мне было нужно, потому что в мое отсутствие Ирина родила еще одного сына, получившего имя Флавий в честь деда. Если родня не выкупит свое имение, то оно достанется старшему сыну, второе по размеру — младшему, а третье — дочери в приданое. Дети, как обычно, росли очень быстро. Вроде бы Луций только недавно бороздил комнаты на четвереньках, а в этом году уже пошел в, так сказать, среднюю школу, то есть к грамматику. Начальное образование он получил дома от приходящих учителей, которые научили его читать, писать, считать и петь. Последнее, по мнению его матери, было самым важным. Теперь в частной школе Луция научат красиво говорить и дадут поверхностные знания по истории, географии, арифметике, геометрии, необходимые для поступления в высшую школу, которая в Константинополе называлась Аудитория. Там его научат красиво врать и жонглировать законами — и чиновник готов. Пацану хотелось стать военным, как отец, но мать была против. Я не возражал ей, потому что слишком хорошо знал тяготы военной жизни. Пусть сын стрижет баранов с помощью стилоса (костяного стрежня для письма), а не меча. К тому же, главное в жизни — добиться большего, чем сыновья маминых подруг, которые у Ирины были только из чиновничьей среды.