Вечный воин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 49

Выйдя за ворота, я ускорил шаг и прикрикнул на девушку:

— Не отставай!

Радомира, как обычно, не оказалось на месте. Наши седла, попоны и вещи, сгруженные с двух вьючных лошадей, лежали так же кучей, как и вчера, когда прибыли сюда, хотя я приказывал сложить аккуратно и накрыть попоной. В любой другой день я бы отнесся к этому спокойно, потому что воровать у гуннов некому, но только не сегодня. Сказав Хильде, чтобы села на седло лицом к нашим вьюкам и ни с кем не общалась, пошел искать своего слугу, которого моя жена считает рабом.

Нашел Радомира возле костра в компании молодых парней, слуг и рабов, которые, пользуясь уходом хозяев, распивали вино прямо из бурдюка, передавая его по кругу. Меня словно бы и не видели, по крайней мере, никто не предупредил моего слугу, сидевшего спиной ко мне.

Я отвесил Радомиру подзатыльник, кинул на колени уздечки и поводья и приказал строго:

— Бегом за лошадьми! Одна нога здесь, другая там!

Этого фразеологизма пока нет ни у гуннов, ни у римлян, ни у германцев, но всем он нравится. Кроме Радомира, конечно, потому что часто сопровождается подзатыльником.

Наши кони паслись километрах в трех от городища, поэтому вернулся слуга где-то через час. За это время я напоил Хильду неразбавленным вином из наших запасов и накормил копченым окороком с сухарями. Других продуктов у нас не было, собирался у Атиллы или Эдекона взять на дорогу. Вино девушка выпила жадно. Наверное, слишком много влаги излила из себя за ночь. Кусок окорока и сухари сперва жевала без охоты, но потом голод взял свое, слопала до последней крошки.

Радомир никак не мог понять, кто этот молчаливый раб, а спросить боялся, чтобы не получить по шее еще раз. Я помог Хильде сесть на вьючного понурого мерина, потому что запрыгивать не умела, что удивило моего слугу. Любой пацан сейчас делает это запросто. Седел у нас было всего два, поэтому девушка ехала охляпкой, как и положено рабу. Радомир повел этого мерина на поводу, и девушка, наклонившись вперед, судорожно вцепилась двумя руками в гриву, хотя я советовал откинутся на мешки с нашими пожитками, закрепленными на крупе. Впрочем, боязнь свалиться с лошади вскоре сменилась сексуальными радостями, что стало понятно по потерявшему напряжение, порозовевшему от удовольствия лицу Хильды.

При езде верхом, особенно без седла, у женщин происходит трение клитора, что доставляет удовольствие и даже доводит до оргазма. То же самое и при катании на велосипеде, но обязательно в седле. Начиная с Высокого Средневековья, когда церковь набрала силу, знатным женщинам разрешалось ездить верхом только в дамском седле, на котором сидят боком. В первое время и велосипед был под запретом для женщин. Потом нравы смягчились. В двадцатом веке я заметил, что многие профессиональные наездницы часто остаются незамужними, потому что никакой мужчина не сумеет удовлетворять ее так же хорошо и продолжительно, как скачущий галопом жеребец. Сейчас под влиянием христианства отношение к мастурбации начинает ужесточаться, а в мои предыдущие эпохи, начиная с шумеров, она была обычной частью жизни. Искусственные члены из дерева или камня для одиноких женщин были привычным товаром на греческих и римских рынках, и Диоген, дрочивший на главной площади города, когда мимо проходила смазливая бабенка, был не самым экстравагантным из греков, его современников. В Древнем Египте и вовсе фараон раз в год перед разливом Нила должен был на виду у своих подданных помастурбировать и кончить в реку — совершить половой акт с ней и принести такую вот жертву богам, чтобы не передумали с наводнением.

Мы были не единственными, кто в то утро решил уехать от гуннов. Почти все заезжие купцы быстро собрались и отравились по домам, чтобы сообщить новость международного масштаба, которая прямо или косвенно повлияет на жизнь очень многих людей. Поскольку я помнил, что после смерти Атиллы гунны исчезнут из истории, значит, слепленная им империя должна развалиться, а отдельные ее части будут не так страшны обеим Римским. Сперва мы пристроились к купеческому каравану, идущему по степи в ближний восточно-римский город Виминаций, откуда до Константинополя можно было добраться по хорошей дороге, построенной когда-то давно легионерами. Двигались купцы слишком медленно, однако я не решился обгонять их, чтобы не вызвать подозрения.

Во второй половине дня, когда встали на ночь в излучине мелкой речушки без названия, я переправился на противоположный берег, поросший ивами, якобы собираясь переночевать там. Радомир разжег костер и приготовил по-быстрому пшенную кашу с мелко порезанными кусочками копченого свиного окорока. В это время Хильда помылась в реке, охладив растертые во время езды бедра и прочие нежные части тела, и переоделась в мою одежду. Если предыдущая была мала, то моя оказалась великовата, пришлось подкатывать рукава и штанины. Это не должно было вызывать подозрения, потому что раб, донашивающий хозяйские обноски — обычное явление.

Мы поужинали, но спать не легли, двинулись дальше. Не думаю, что купцы утром вспомнят о нас, и смогут ответить, куда мы делись, если вдруг нагонят гунны и начнут спрашивать. Радомир уже догадался, какого пола новый мой раб, поэтому не удивился, когда я соорудил из одеял что-то типа дамского седла и посадил на него Хильду боком, потому что еще несколько часов езды по-мужски — и сотрет кожу на бедрах до мяса и клитор до основания.

До захода солнца ехали быстро, а когда стемнело, перешли на шаг. Ночь была лунная, светлая, дорога, петлявшая по степи между холмами — видна хорошо. Нападения я не боялся. Гунны на своей территории не грабят проезжих, если не считать вымогательство подарков у купцов, а других разбойников здесь нет.

Остановились на рассвете, потому что заметил, что Хильда вот-вот заснет и свалится с лошади. Мы как раз проезжали мимо гряды высоких холмов, поросших лиственными деревьями. По ложбине между двумя холмами переправились на противоположную сторону более высокого, где и расположились на небольшой поляне. Точнее, на поляне остался Радомир со стреноженными лошадьми, а мы с девушкой, перекусив по-быстрому, поднялись выше. Там в кустах я заставил ее переодеться в свадебную белую рубаху и уложил на расстеленную на земле попону. Хильда не сопротивлялась, не пыталась изобразить стеснительность. Мне показалось, что ей не терпелось стать женщиной, чтобы, если уж нас догонят и убьют, познать, для чего родилась. Несмотря на то, что последние часы ехала на лошади боком, дневные наслаждения еще не выветрились из ее тела, завелась быстро. Мне почему-то захотелось, чтобы она видела, как все будет происходить, поэтому встал на колени между ее согнутых, белых ног, покрасневших на внутренней стороне бедер, подняв их и задрав подол, оголивший белое тело с густой белесой растительностью на лобке, и ввел член между покрасневшими и припухшими, растертыми губками, в упругую, девственную мякоть, горячую и сочную. Хильда не вскрикнула и даже не дернулась. Мне показалось, что на лице ее было удивление. Наверное, ждала чего-то другого, более хорошего или плохого, не знаю. Только когда надавливал на клитор, чтобы сделать ей приятно, губы девушки дергались еле заметно. Когда я кончил и вышел из Хильды, улыбнулась счастливо, хотя точно знаю, что до оргазма ее не довел, в отличие от мерина вчера днем.

Поправив подол рубахи и закрыв нижнюю часть тела и бедра, она спросила:

— Зачем ты спас меня?

— Понравилась, — коротко ответил я, ложась рядом.

Ответ пришелся девушке по душе, прильнула ко мне всем телом.

На самом деле это не вся правда. Наверное, сыграло роль и жлобское желание получить все-таки обещанное вознаграждение, и хулиганское — украсть невесту у самого Атиллы. Если окажусь в Западной Европе, когда там будут называть предводителя гуннов Бичом божьим, у меня появится причина улыбнуться высокомерно и даже презрительно.

Переправившись через Дунай и оказавшись на хорошей римской дороге, мы поехали днем. Присоединились к большущему купеческому каравану, который следовал на ярмарку в Фессалоники, начинавшуюся в конце октября. Хильду, сменившую амплуа с раба на жену богатого воина и одетую под стать положению, благодаря визиту на рынок Виминация, я пристроил пассажиркой на арбу, нагруженную овечьей шерстью. Лежать и сидеть в любой позе на мягком все-таки удобнее, чем трястись в седле, пусть и дамском. Хозяин арбы был рад, что рядом с ним едет хорошо вооруженный и защищенный, конный воин, который уж точно не даст в обиду свою жену, а заодно и его товары, если нападут разбойники.