На качелях XX века - Несмеянов Александр Николаевич. Страница 14

К счастью, предметная система не указывала порядка и сроков сдачи определенных предметов. Для перехода на следующий курс необходим был некоторый минимум, да и самый переход этот был в известной мере условен. Просто для окончания университета нужно было получить определенные для каждой специальности зачеты по практикумам и сдать определенные экзамены. Для студентов физико-математического факультета нормальный срок обучения был 4 года, в которые все это можно было успеть сделать.

Где я провел лето 1918 г., с уверенностью не помню. Скорее всего, в Киржаче. Папа, бывший с начала этого года безработным, летом получил предложение занять должность директора коммерческого училища в Щелкове под Москвой. Предложение это было подготовлено в Наркомпросе Николаем Сергеевичем Моргуновым [75] — мужем тети Наташи [76], который «окунулся в профсоюзную деятельность» и имел какое-то отношение к Наркомпросу. И вот папа один отправился в Щелково, где первое время жил в школьном здании и сам себя обслуживал. Я приезжал из Москвы навестить его, мы разводили примус и готовили изобретенное им кушанье — «смешанные овощи», которое я и до сих пор люблю. Это сваренные вместе целиком свекла, морковь, картошка и репа, нарезанные и чуть смазанные маслом (если масло есть, то и большая порция отнюдь не испортит кушанье).

Папа готовил школу к осеннему началу занятий. По-видимому, уже к осени он получил квартиру, вернее одноэтажный трехкомнатный каменный домик — особнячок при школе, и наша семья переехала из Киржача в Щелково, а мебель и книги гужом перевезли из сараев Бахрушинской дачи, где они хранились. Я стал ездить в Щелково на воскресенье. Время становилось все более суровым и голодным. Шла Гражданская война. Немцы оккупировали часть Украины. Контрреволюция старалась задушить нас голодом. А я — странный человек — интересовался только наукой, только учебой. Если рассуждать математически, а не с человеческой точки зрения, пожалуй, можно понять тогдашнего меня. От настроений (достаточно слабо, впрочем, выраженных) либерально-интеллигентских мне надо было пройти через нулевой уровень, чтоб попасть в область положительных величин. Вот я и проходил через нулевой политический уровень.

К началу учебных занятий на втором курсе (фото 11) я вернулся в университет и погрузился в увлекательный качественный анализ. Вели его у нас ассистенты Зернов, Максоров (фото 13), Козлов, Анненков, может быть, и другие. Я работал под руководством Александра Ивановича Анненкова, в прошлом моего гимназического учителя физики, к которому теперь относился с возросшим уважением и нежностью. Основное мое время я отдавал лаборатории качественного анализа, уже не разбрасываясь на слушание лекций. Впрочем, слушал Романова — вторую часть физики (электричество и пр.) и лекции Елпатьевского [77] по генетике, больше не могу вспомнить ничего. Иногда ходил на лекции Глинки по минералогии. Это был просто перечень минералов с их твердостью, спайностью, плотностью. Я решил побыстрее вызубрить наизусть и сдать этот, в таком изложении ни уму ни сердцу ничего не дававший, предмет и так и сделал, получив «в. у.».

Зимние каникулы провел в Щелкове у родителей. Надо сказать, что с городским и железнодорожным транспортом становилось все хуже. Частенько из Сокольников мне приходилось в университет ходить пешком, так как влезать в переполненный трамвай даже на начальной остановке в Сокольниках было подчас не под силу, да и висеть на подножке было утомительнее, чем идти. По дороге временами попадались трупы лошадей. Ездил и в Щелково вечерами по субботам. Поезда ходили с опозданиями и медленно, они не отапливались, но внутри вагона было так набито, так «надышано», что было тепло, и текло не только по окнам, но и по стенам. Однако не всегда удавалось сесть в вагон, и я помню случаи, когда в мороз приходилось ехать на лестнице, ведущей на крышу вагона. Хорошо, что кровь горела, и ноги в сапогах не замерзали. Приехав, почти бегом преодолевал около двух километров, отделявших школу от станции, и оказывался в семейном уюте и тепле до понедельника… В понедельник вставал очень рано и опять на поезд. Поезд на сырых дровах полз медленно, иногда и совсем останавливался. Тогда мужское «население» поезда приглашалось на заготовку дров для паровоза, их приходилось пилить, иногда с корня. Потом опять в дорогу.

Первая работа

По возвращении с зимних каникул я с ужасом узнал, что университет замерз. Дров не было. Батареи отопления лопнули, казалось, вся жизнь прекратилась. Конечно, можно было учиться по книгам и сдавать экзамены. Но надо было работать, служить. Уже не меня следовало содержать родителям, а мне им помогать материально по мере сил. Тот же Н.С. Моргунов — художник по профессии — устроил меня «на службу» в отдел изобразительных искусств Наркомпроса, начальником которого был его друг темпераментный брюнет Аверинцев. Сначала, насколько помню, этот отдел помещался на Пречистенке, позднее в здании Наркомпроса на Крымской набережной. Напутствуя меня на новом поприще, Аверинцев сказал, что в мои обязанности будет входить связь с профсоюзами. Из предыдущего изложения должно быть ясно, что вряд ли можно было для такой функции найти человека менее подходящего, чем я, тем более что Аверинцев сам не умел объяснить, в чем должна была заключаться эта связь. Что-то делать, однако, было надо, и я избрал более ясную для меня деятельность — сел на регистрацию «входящих» и «исходящих».

В наш отдел заходили художники, больше все «левых» направлений — Малевич [78], Родченко [79], его жена — маленькая женщина в ягуаровой шубке — и многие другие. Устраивались конкурсы, помню конкурс на проект камина с расписанными изразцами. Первую премию получил проект в стиле русской сказки с Иванушкой-дурачком. Но что в целом делал этот отдел, для меня было так же мало понятно, как для питекантропа жизнь современной столицы. По-видимому, мыслилось поощрение кустарных художественных ремесел. Я чувствовал себя утопающим. Однажды в дверях отдела показалось знакомое лицо старика с наружностью ученого. Боже мой, это был профессор МГУ геолог А.П. Павлов [80] (брат Ивана Петровича Павлова — физиолога) [81]. Меня осветило как солнечным светом. Оказалось, что ему нужен мольберт. Я тотчас заказал его и сказал, что мольберт будет доставлен. Действительно, я сам отнес А.П. Павлову домой этот мольберт. Он жил в двухэтажном жилом корпусе рядом с замерзшим, казалось навеки, зданием химического факультета МГУ. Блаженно-грустное видение кончилось.

После работы в отделе изобразительных искусств я шел репетировать двух старшеклассниц — сестер, или кузин, в один из кривых арбатских переулков. Одна была крупная и вялая, другая — подвижная и кокетливая, вероятно «осколки старого мира» и редкостные оболтуски. Довольно скоро они мне надоели «до страсти». К моему счастью, объявили допризывную подготовку, под которую подпадал и я, и под этим предлогом я отказался дальше совершенствовать знания обеих девиц. Я уже проходил в старших классах гимназии допризывную подготовку, нас обучали строю и винтовке, и я отправился в мою гимназию. Разыскал Петра Николаевича Страхова, который жил в доме во дворе гимназии. Он расспросил меня о жизни, мне хвастаться было особенно нечем. Зато он похвастался Викторовым (Кторовым) [82], сказал, какой из него получается актер. По поводу же требующейся справки отослал меня к тому самому Андрею Кузьмичу Голубкову, который экзаменовал меня при приеме в первый класс. Сам он в школе не работал. Я получил справку за столь знакомой с детства подписью «А. Голубков» и был избавлен от новой допризывной подготовки.