Вкус одержимости (СИ) - Лабрус Елена. Страница 13

— И я рад тебя видеть, подружка Федэ, — гаденько улыбнулся я.

Она фыркнула, как запачкавшая лапы кошка, проходя мимо меня в дом.

Как говорится, вот и обменялись любезностями. 

— Ну, рассказывай. Она хорошенькая? — чертила Зои по стене своим чёрным акриловым стилетом с замысловатыми медными узорами, издавая противный скрежещущий звук, пока спускалась по лестнице.

— Она подавлена. И она злится, — шёл я следом, уже жалея, что её позвал.

Во-первых, я не хотел говорить о девчонке. Она мне надоела хуже горькой редьки.

А во-вторых, обтянутая чёрным кожаным платьицем упругая задница и плавно покачивающиеся стройные бёдра Зои — не то, от чего легко оторвать глаз. И то, что мы друзья уже лет десять, а она даритель, донор и любовница одного из самых влиятельных людей Семьи, её главы — Федэ, (в миру известный как Феликс Делоне, разменявший шестой десяток лет владелец одного из французских концернов, объединявших производителей предметов роскоши), не отменяло того факта, что мы с Зои стали близки после смерти Киры, в моём доме была бомба замедленного действия в лице плачущей блондиночки и секс мне сейчас был нужен больше, чем воздух.

— Гнев, мой дорогой, — обернулась Зои на последней ступеньке, — вторая стадия принятия неизбежного. Я бы на твоём месте ему радовалась, скоро она будет торговаться и спорить, потом впадёт в депрессию. Вот это дерьмо так дерьмо. А гнев, — задрала она голову, — ты не вышел из этой стадии до сих пор.

— Как ты жива до сих пор? С твоей-то способностью говорить «приятные вещи».

— Признайся, именно за это ты меня и любишь.

Она замерла в такой опасной близости, что я чувствовал всё: лёгкий фужерный запах её духов, скрип резинок тесного бюстгальтера, стянувшего рвущуюся наружу грудь, масла, которыми пахла кожа её платья и кожа её тела, увлажнённая выскобленная и натёртая до блеска. Кашемировая мягкость её богатых каштановых волос, пахнущих дождём тоже не осталась не замеченной ни одним из моих органов.     

— Не провоцируй меня, Зои, — зная, что сегодня вряд ли смогу остановиться, я обогнул совершенное тело этой дьявольски красивой женщины и пошёл вперёд ровно в тот момент, когда после обязательной прелюдии с колкостями, она потянулась бы к моим губам.

— А чего ты ждал? — полетел мне в спину обиженный возглас женщины отвернутой.

— Ты сейчас о себе или о девушке, для которой мне понадобилась твоя профессиональная помощь? — не обернулся я, продолжая свой путь. — И если о ней, то я точно ждал не того, что мне придётся столько с ней возиться. Единственное, чего я жду сейчас — чтобы она убралась отсюда как можно скорее.

— Ей не понравился мой рисунок? — Застучали вслед каблучки.

— А тебе бы понравилось, если бы у тебя на груди вырезали нечто вроде пентаграммы, какой бы небесной красоты она ни была?

— Я художник, а не волшебница. Я создаю крокѝ, рисунки для тканей. Иногда балуюсь мехенди, рисунками хной на коже.

— Боюсь, как бы не был эстетически совершенен любой твой эскиз, она всё равно предпочла бы нетронутую белизну даже рисунку хной, не говоря уже о шраме.  

— Хочешь, я с ней поговорю?

— Нет. Хватит о ней, — толкнул я дверь в лабораторию. — Я позвал тебя не за этим. Ещё два-три дня и её здесь не будет.

Я развернулся так резко, что Зои врезалась в мою грудь. Но именно на это я и рассчитывал. Мои пальцы скользнули сквозь мягкие локоны её волос, подхватили за шею. И наши губы встретились. Её несдержанный стон завибрировал между нами, ещё больше разжигая огонь.

Подтянув за талию, я прижал её к себе.

— Алан, — выдохнула Зои, подчиняясь, когда её спина упёрлась в стену. Её полынные глаза потемнели до цвета мха. И тлеющее в них желание вспыхнуло пожаром.

Этот жар опустился вниз от покалывающих губ до настойчивой выпуклости в моих штанах.

— Хочу тебя, — прошептала она, оставляя дорожку горячих поцелуев на моей шее, груди, животу, расстёгивая пуговицы рубашки.

Дьявол! Я покачнулся, упираясь руками в стену, когда она опустилась на колени и её ловкие руки дёрнули вниз молнию на брюках. Её острые зубки прошлись по конкуру возбуждённого члена, и легонько прикусили головку сквозь тонкую ткань.

Дыхание перехватило.

— Я не смогу остановиться, — прошептал я между рваными вдохами.

— Я знаю, — прошептала она, затаив дыхание. Оттянула резинку. — Я так хочу.

Я содрогнулся всем телом, когда её мягкие губы коснулись горячей возбуждённой плоти.

— М-м-м, — застонала она, облизывая головку.

Обхватив ствол пениса руками, она заскользила по нему вниз, потом вверх, размазывая влагу. С каждым движением заглатывая его всё глубже, двигаясь всё быстрее, издавая сладострастные звуки всё громче.

Я импульсивно потянулся к её затылку, задавая темп. Ввергаясь в неё всё активнее, буквально насилуя, я всё сильнее терял связь с реальностью, погружаясь в плотный горячий туман приятнейшего из удовольствий. И когда он вдруг вздрогнул и рассыпался на мелкие искрящиеся цветные осколки, кончил ей в глотку.  

— Дьявол! — содрогнулся я в последней мучительной судороге, когда Зои, сочно чмокнув, слизала и проглотила всё до капли.

— Плохой мальчик, — улыбнулась она, поднимаясь с колен. — Надеюсь в следующий раз тебе захочется большего?

— Боюсь, в следующий раз, я не соглашусь на меньшее.

Её возбуждённые соски буквально вспарывали кожу платья, пока я застёгивал одежду.

— О, Федэ будет счастлив, — проследив за моим взглядом, сжала она грудь ладонями. — Давно я не приходила к нему настолько мокрой. Она предупреждающе подняла руку. — Считай, что ты сделал ему подарок. В последнее время он предпочитает удовлетворять меня только пальцами, пока «кормится» моей кровью, радуясь, когда я так теку. Говорит, чем сильнее возбуждение, тем кровь вкуснее.

 Мне ли не знать этого о крови. Я сдержано вздохнул, заглушая тоску по жене. Тестостерон, эстрадиол, окситоцин — мощный секс-коктейль, возводящий вкус крови на уровень полётов на воздушном шаре. Но сейчас я работаю над тем, чтобы уносило в стратосферу.      

— А свой вялый член он всё чаще теперь толкает в узкие щёлочки «ноликов» или узкие задницы сладеньких мальчиков, — вздохнула Зои, знакомо назвав «ноликами» девственниц. — Так что это подарок, Алан.     

— Как скажешь, моя неволшебница, — улыбнулся я. Приятная лёгкость разлилась по телу как хорошее вино. — Но у меня для Федэ есть настоящий подарок.

Пока Зои осматривалась, я достал из холодильника и засунул в бумажный пакет пыльную бутылку с залитой сургучом пробкой:

— Для Федэ.

— С твоих виноградников? — Зои оценивающе изогнула бровь.

— Столетнее. Но это на десерт. А вот это — то, о чём я говорил.

В её руку лёг тёплый вакутейнер с кровью.

— Свежая?!

Я многозначительно пожал плечами.

— Я же сказал: настоящий подарок. Хочу услышать его мнение.

— Ну если эту кровь презентуешь ты, боюсь, чёртов гурман оценит. Ты знаешь толк в такого рода извращениях, — усмехнулась она.

— Как и он, Зои, — грустно улыбнулся я. — Как и он. Мы разбираемся во вкусе нашей одержимости.

Поэтому Федэ так важна Зои, а мне — как воздух была нужна моя жена. Да, мы мерзкие извращенцы, пьющие человеческую кровь. И несчастнейшие из людей, что рады бы избавиться от своей зависимости и жить как нормальные люди. Или хотя бы глотать для облегчения симптомов таблетки. Но увы. Если ты родился сангвинаром, ты умрёшь сангвинаром. Есть жажда, что делает нас вялыми, раздражительными и немощными. Есть голод, что не утолить едой. У каждого глотка крови есть вкус. Но нет лекарства, способного избавить нас от этой болезни.

«Возможно, пока — нет», — добавил я, оглянувшись на свою лабораторию.         

 — Подожди, ты снова работаешь, — проследив за моим взглядом, спрятала Зои пробирку с кровью на груди, чтобы не остыла, и оглянулась. — Ты два года сюда не заходил, — ревниво обвела она взглядом помещение, похожее сейчас на внутренности большого животного. В каждом уголке что-то происходило: кипело, шипело, испарялось. Чавкало, пульсировало, тряслось. Превращалось. — Это она тебя вдохновила? Эта девчонка?