Вкус одержимости (СИ) - Лабрус Елена. Страница 9
Но не в него. А в одного из блондинов, что стояли чуть дальше. В того, что, сложив руки на груди, смотрел, привалившись плечом к стене, как девчонка дёргается.
В тот самый момент, когда с его мерзкого рта сорвалась гадкая ухмылка, дротик и вонзился ему в руку.
Жаль, что не в глаз.
Он охнул, схватился за плечо и начал оседать.
Второй сидел на столе ко мне спиной. Курил, отвернувшись от происходящего. Он как раз сделал последнюю нервную затяжку, когда услышал непонятный звук. Затушил окурок, обернулся. И, спрыгнув со стола, бросился к товарищу.
На это и было рассчитано. Он получил сзади прикладом по голове и растянулся рядом.
Я развернулся к третьему, к кому, который всё это видел, но так и стоял, открыв рот как полный придурок со шлангом в руках. Испуганно бросил шланг, когда я, глядя на него, прохрустел шеей, качнув головой туда-сюда. Но он явно не собирался драться. Трусливо скользнул спиной по стене и пятясь от меня, скрылся в тёмном проёме двери, только пятки засверкали.
И теперь я бы успел зарядить ружьё и даже прицелиться в пустую глазницу окна в соседней комнате, чтобы подстрелить его, петляющего в темноте как заяц. Если бы пришёл сюда за ним.
Но я пришёл сюда за девчонкой.
С тяжёлым сердцем я развернулся и пошёл туда, где свет горел ярче всего.
В этой комнате с обитой блестящей нержавейкой стенами, крюками под потолком, и сливным отверстием на неровном кафельном полу, видимо, когда-то мыли свежевыпотрошенные туши. Сейчас, стоя навытяжку на самых кончиках пальцев с подвешенными на крюк связанными руками, там дрожала обнажённая девушка.
Глаза её были завязаны мокрой тряпкой.
И она испуганно ахнула, когда приподняв, я снял её с крюка и прижал к себе.
— Его надо привить, — сказал я.
— Что? — слепо крутила она головой, стуча зубами.
— Твой лимон. Взять отросток культурного сорта и привить в крону. Даже я это знаю. И зацветёт твоя палка, Ника Тальникова. А, может, даже заплодоносит.
Не хотелось этого делать. Но пока заговаривал зубы, достал из кармана и вогнал ей в плечо содержимое пружинного шприца.
Обнял, когда она обмякла, вдохнул запах её волос, всё также нежно пахнущих ванилью, бережно укутал в старое одеяло, что нашёл тут же, и понёс в машину.
И как бы мне ни хотелось не ввязываться, я не мог иначе.
Сейчас ей срочно была нужна помощь. И мне придётся что-то с этим делать:
на её груди свежими порезами алело слово «СУКА».
Глава 10. Ника
Тишина. Оглушительная тишина. Плотная, вязкая, густая.
Я поняла, что проснулась, когда сквозь неё пробился звук.
Дождь.
Он стучал в стекло, отбивал дробь по карнизам, шелестел листьями за окном.
Успокаивал. Баюкал. Шептал.
Мужчина.
Мне казалось, я просыпаюсь уже не первый раз. Но когда бы я ни открывала глаза, он каждый раз был в комнате.
Красивый мужчина.
В таких влюбляются окончательно и бесповоротно.
Такие любят однажды и навсегда.
Высокий, стройный, широкоплечий, небритый. Загадочный.
Мне казалось, что я его знаю. А может, он мне когда-то уже снился.
Или я о нём мечтала?
На веки, словно наложили камней, но я всё же сделала над собой усилие, чтобы не закрыть глаза.
Во всём чёрном, он стоит, засунув руки в карманы и смотрит в окно.
Полумрак комнаты. Свет белым прямоугольником рамы. Шорох дождя.
Мужчина смотрит на дождь. Но взгляд его блуждает где-то далеко-далеко…
О чём он думает? Кто он? Я его зна…
В памяти замелькали картинки.
И через меня словно пропустили электрический разряд.
Посылка. Особняк. Порезанный палец. Кровь.
Чёрт! Я его знаю. Нет, о нём я точно не мечтала. Это же Алан Арье!
И в тот момент, когда в моей голове прозвучало его имя, с неумолимостью включённого в темноте света я вспомнила всё остальное. И в ужасе зажмурилась.
Боль. Страх. Стыд.
Стыд. Боль. Страх.
Три всадника моего личного апокалипсиса.
Пережитое затопило сознание. Понеслось по венам расплавленной лавой. Добралось до каждого уголка, нерва, клеточки. Ударило. Опрокинуло. Брызнуло, полоснуло осколками воспоминаний. И заставило мучительно скорчиться.
Если бы могла, наверное, сейчас я бы затрепыхалась в подоткнутых под матрас простынях как птица в силках птицелова. Взвыла. Зарыдала. Забилась как сумасшедшая в смирительной рубашке.
Если бы могла, наверное, это выглядело бы именно так.
Я проснулась, я всё вспомнила…
Но тот, что стоял в комнате, скорее увидел, что я проснулась, чем услышал, ведь всё, что я смогла — только закрыть и снова открыть глаза.
Я всё вспомнила. Всё…
Кроме того, как оказалась в одной комнате с Аланом Арье.
— Доброе утро, — прозвучал в тишине его глубокий сильный голос.
Как же хотелось снова уснуть. Впасть в беспамятство, бешенство, идиотизм. Раствориться. Исчезнуть. Провалиться сквозь землю. Спрятаться. Но почему-то я была уверена, что это не поможет. Он всё равно никуда не денется.
— Сейчас два часа дня, — он посмотрел на часы по-хозяйски, так, словно обед я проспала и второй раз слуги стол для меня накрывать не будут.
Ваше Сиятельство, граф Алан Генрихович Арье. То ли из Тюдоров, то ли из Цепешей, мысленно язвила я.
Он подошёл, встал в ногах кровати.
Святая инквизиция, спаси меня! У него всё тот же чертовски сексуальный голос. На нём всё так же чёрная одежда. Он всё так же дьявольски хорош и, наверное, как обычно, адски зол.
Но что-то изменилось. Что-то незримое.
В его взгляде. Он словно ожил и даже потеплел.
— Я… — прошептала я беззвучно.
Он предупреждающе поднял руку, заставив меня замолчать.
Упс! «Потеплел» вычёркиваем.
— Ты не привязана. Ты не пленница. Тебе ничего не угрожает, — ледяным тоном сообщил он.
— Где… я? — прошептала я с большим трудом.
Горло пересохло. Руки не слушались. Всё болело. И во всём теле была такая слабость, что я скосила глаза в одну сторону, потом в другую и уже устала.
— Что же тебе сказать? — пожал он плечами. — В аду. Обители зла. Логове чудовища.
— Так я и подумала, — едва слышно прохрипела я, рассматривая тёмную мебель, на удивление вполне современную, а не сошедшую со страниц модных журналов пятнадцатого века. И гробы по углам не стоят, и паутина не висит. И то ладно. — Это ваш дом?
— Да, ты в моём доме, — усмехнулся он. — Вижу, напрасно я надеялся, что это неочевидно. И всё же предвосхищая остальные твои глупые вопросы, — не дал он мне возразить, — отвечу сразу. Я понятия не имею как ты оказалась на заброшенной скотобойне. Добровольно ты туда приехала или просто заблудилась. Знакома ты с этими парнями или нет. Всё это меня не касается и не интересует. Я просто ехал мимо. И нечаянно попал к концу представления, когда тебя подвесили как мясную тушу на крюк и поливали из шланга ледяной водой. Мне показалось умереть там не входило в твои планы. Поэтому, к сожалению, я вмешался. К ещё большему сожалению, пришлось оказать тебе посильную помощь, а для этого привезти тебя в свой дом, что, поверь, не привело меня в восторг и доставляет крайние неудобства, — он снова предупреждающе поднял руку, не позволив мне сказать. — Благодарить не надо…
— Я хотела извиниться, — всё же вставила я.
— Тоже лишнее. Но пока ты здесь, тебе придётся выполнять ряд правил.
— Нет, нет, я больше вас не задержу, — попыталась я потянуть за одеяло, которым была укрыта.
Но два одновременных открытия заставили меня остановиться.
Во-первых, у меня не было сил на то, чтобы встать.
А во-вторых, за исключением моих же трусов, я лежала совершенно голая.
И я точно помнила, что одежды на мне быть не могло.
Это он надел на меня трусы?
Он меня спас и…
— …он видел меня голой? — в ужасе спросила я у крошечной дырочки на пододеяльнике. И накрыла её пальцем, как закрывают глаза тем, кому не следует что-то видеть.