Брюсов Орден. Ради лучшего будущего (СИ) - Кащеев Денис. Страница 42

Вежливый робот сообщил мне, что данный номер временно не обслуживается.

Прямо из аэропорта я поехал в Кузьминки. Дверь квартиры мне открыл какой-то сгорбленный старичок, весело поведавший, что лишь пару недель как сюда въехал. Куда перебрались прежние жильцы, он знать не знал – и все порывался угостить меня наливкой по собственному рецепту, но я сумел сбежать.

Продолжить же поиски украденного Скачком мне не позволили навалившиеся тренировки – неотвратимо близилась миссия.

[1] До свидания, прощай (фр.)

Глава 21

г.Санкт-Петербург, 11 (23) января 1837 года

3849-е санкционированное вмешательство в поток времени

– Я готова, братец, – заявила Полина, запахивая пошитую мехом внутрь каракулевую накидку-пелерину – длинную, до пят, и весьма просторную.

– Что ж, тогда идем, – сверившись сквозь потускневшее от времени стекло с циферблатом массивных напольных часов, притулившихся в углу гостиной, кивнул я.

Поверх темно-зеленого, почти черного вицмундира гусарского поручика на мне была богатая шинель с бобровым воротником, на голове – синяя с красным околышем «фуражная шапка» – бабушка современной фуражки. В руках я держал слегка потрепанный томик стихов – точная копия издания Императорской Российской Академии 1835 года. Думаю, не нужно особо пояснять, за чьим авторством.

«Из пяти последних вызовов на дуэль, сделанных Пушкиным, три были так или иначе связаны с нелестными отзывами о его творчестве, – кстати вспомнился мне инструктаж Виктора. – Еще два – с защитой чести супруги поэта, Натальи. Но это уже будет ваш план «Б». Основной – стихи!»

«Вот с этого места – пожалуйста, поподробнее, – помнится, нахмурился тогда я. – Если вдруг номер со стихами не прокатит – я что, должен соблазнить Наталью Николаевну?»

«А она красотка, – ехидно подлила масла в огонь присутствовавшая при разговоре Полина. – И в 1837-м – всего-то лет на пять старше тебя нынешнего! Правда, уже мать четверых детей…»

«Довольно будет намека Пушкину, что тот, мол – рогоносец, – поспешил успокоить меня Панкратов. – Даже самого легкого и туманного. Но тут как бы он не попытался на месте забить обидчика тростью – или что там ему в тот момент под руку подвернется увесистое. Так что для начала – стихи! Согласно прогнозу Машины – чтобы напроситься на вызов, этого должно хватить с лихвой».

Чинно проследовав из гостиной вниз по широкой лестнице, у самого выхода мы столкнулись со Степаном, крепостным мужиком лет пятидесяти, поставленным хозяйкой – некоей пожилой графиней – следить за своим петербургским домом, пока сама она коротала зиму в Таганроге. В письме за ее подписью – фальшивом, разумеется – сторожу было велено принять и окружить заботой дорогих племянников своей госпожи – поручика Солженицына (фамилия «Ржевский» после Березины сделалась слишком известной и использоваться уже не могла) и сестру его, девицу Анастасию. При первой встрече, нынешним утром, Степан гордо отрекомендовался нам с Полиной «швейцаром» – так мы его про себя теперь и называли.

– В котором часу прикажете самовар ставить, барин? – с почтительным поклоном осведомился он теперь. – Барыня, тетушка ваша, обычно к пяти распоряжалась, но то летом бывало, а нынче холод-то какой! Только чаем горячим и спасаться!

В комнатах и в самом деле было, мягко говоря, не жарко – хоть так и ходи в шинели. Что же на улице-то будет?!

– Держи кипяток наготове, – благосклонно бросил я. – Смею надеяться, мы ненадолго.

– Так, посмотрим на город одним глазком, – простодушно хлопая ресницами, добавила Полина. – А то завтра ввечеру уже уезжать…

– Как вам будет угодно, барин, – покачал головой «швейцар» – странное желание молодых господ куда-то тащиться по январскому морозу, да еще и пешком, он явно не одобрял.

Вопреки предупреждению Степана, да и моим собственным опасениям, за порогом оказалось почти терпимо – если, конечно, надолго не поворачиваться лицом к ветру, так и норовившему швырнуть в глаза очередную порцию колючей снежной крупы. До места, выбранного нами для «засады» – на набережной Мойки, у горбатого мостика через скованную льдом речушку – от «тетушкиного» парадного было едва полсотни шагов. Ежась, мы с Полиной остановились у металлической ограды – я постарался встать так, чтобы хоть как-то прикрыть спутницу от пронизывающих питерских порывов – и, переминаясь с ноги на ногу, принялись ждать намеченную жертву.

Минут через семь-десять из-за завесы начинавшей уже, кажется, понемногу уставать метели показался наконец одинокий прохожий в черном пальто-«крылатке», высокой шляпе-цилиндре и с обещанной «добрым» Панкратовым длинной тростью в руке. Оной владелец время от времени лихо сбивал с гранитных столбиков ограды набережной высокие снежные шапки – однако, заметив на пути посторонних, занятие это поспешно оставил. Лица прохожего было пока не разглядеть, но мы и так прекрасно знали, кто именно направляется в нашу сторону. Точно по графику направляется.

– Нет, милая Настенька, как хотите, но читать эту невероятную пошлость далее – свыше моих сил! – громко заявил я, подгадав момент, когда прохожего будут отделять от нас едва полдюжины шагов, и, не глядя, швырнул припасенную книгу через плечо – аккурат под ноги человеку в «крылатке», о приближении которого я якобы до сего времени и не подозревал.

– Ой! – картинно вскрикнула Полина, испуганно проводив глазами улетевший томик.

Я обернулся – и напоролся на холодный, словно зимний питерский ветер, пристальный взгляд блекло-голубых глаз на сосредоточенном, напряженном лице.

Ростом «Наше Все» был невелик – немногим выше моей миниатюрной напарницы. Всклокоченные бакенбарды и выбивающиеся из-под цилиндра не слишком аккуратно уложенные кудри придавали его облику толику варварской дикости – того и гляди, в самом деле оприходует тростью.

– О, прошу меня извинить, милостивый государь! – выразительно всплеснул я руками. – Я вас не заметил. Полагаю, мне следовало бросить сей образчик прискорбной бездарности прямиком в Мойку – там ему самое место!

Смерив меня долгим, тяжелым взглядом – при своем незавидном росте поэт как-то ухитрился проделать это будто бы с высоты – Пушкин молча наклонился и поднял с оледенелой мостовой книгу. Отряхнул ее перчаткой от снега… Внезапно глаза его яростно сверкнули – он прочел титул на обложке.

– Кто вы такой, сударь? – яростно воззрился на меня поэт.

– Поручик Солженицын, к вашим услугам! – браво представился я. – А это, – указал на Полину, – моя юная сестра Анастасия… Позвольте поинтересоваться, с кем имею честь?

– Александр Пушкин, – совсем недружелюбно буркнул мой собеседник. – Автор этого, как вы изволили высказаться, образчика бездарности.

– О! – как мне кажется, правдоподобно изобразил я смесь удивления и смущения. – Весьма сожалею… Но вы не огорчайтесь, милостивый государь: у всех случаются творческие неудачи. Я читал ваши старые произведения – ну, там «Руслана и Людмилу»… «У Лукоморья кот ученый, златая цепь на том коту…» – ну, что-то вроде того. Гениально ведь, просто гениально! Но уже «Евгений Онегин» – простите, книга ни о чем. Где там сюжет? Где развитие характера героя? Да на него даже убийство друга толком не повлияло! Евгений ваш как скучал, так и продолжает. И читатель скучает вместе с ним! Но даже в этакой пустышке чувствуется ваш недюжинный талант, чувствуется! Но в сих, прости Господи, виршах, – мотнул я головой на книгу в руках собеседника, – нет и его!

По мере того, как я разливался соловьем – ну или вороном каркал, тут как посмотреть – кровь постепенно приливала к лицу поэта, превращая то из просто несимпатичного в вовсе уж безобразное.

– Боюсь, молодой человек, что вы ни бельмеса не смыслите в литературе! – сквозь сжатые зубы процедил Пушкин, стоило мне сделать малейшую паузу.

– Быть может, папаша, просто ваши пути с ней разошлись лет этак пять-семь назад? – поддал жару я.