Скандальная мумия - Хиршфельд Корсон. Страница 60

– Приятный городок, – подтвердил Мори. Он наклонил голову набок и спросил у бармена: – Вот этот Музей Библии Живой, что вы говорили, – он напротив той церкви с ангелом-дирижаблем, где заправляет – как его зовут-то… Дун?

Вторая бутылка фермера зазвенела о стойку. Он чуть не опрокинул и эту. Видно, не привык к алкоголю этот человек.

– Извиняйт, – пробормотал он.

Вошел новый посетитель – ухоженный молодой человек лет тридцати с черными волосами до плеч и золотистым загаром – и сел с другой стороны от фермера-амиша. К нему повернулись все головы, так как одет он был только в просторную розовую блузу с фиолетовой отделкой по краю, килт той же ткани и сандалии с перекрещенными ремешками на икрах. Бармену он сказал:

– Пива, Карлос. Ох, как оно мне нужно.

Мори приподнял бровь. Это был тот же фейгеле, которого он видел, когда встретил этих чертовых мальчишек. И одет в тот же бабский наряд. Мори с отвращением выдохнул – не при виде молодого парня в юбке, а при мысли об этих троих негодниках. «А я еще им пиво ставил, разговор завязывал. Ну и дурак же я».

– Держи, Джимми. – Бармен поставил перед ним бутылку. Бармен и этот фейгеле – друзья, отметил про себя Мори.

Если не считать серьги в ухе, обтягивающей футболки и прически «Кармен Миранда», бармен вполне натурал с виду, но… Он оглядел заведение, думая, не превращается ли «Пончо» в определенные часы в гей-бар. Этот амиш, конечно, разницы не заметит. И даже на краткий миг Мори подумал, что эти вот трое негодников – ведь все-таки здесь он их впервые увидел, – может, тоже малость того. Этот здоровый, голем, весь такой накачанный, в обтягивающей рубашке-сеточке, а жирный – что-то в нем от куклы есть. А тощий весь в коже. И обнимаются все время.

Нет. Мори заключил, что эти несомненно неотесанные мальчишки совсем не подходят в геи по параметрам, а этот молодой в юбке, если посмотреть на прочих посетителей «Пончо», как раз четвертый лишний, так сказать.

– Дун? – говорил бармен. – Говорят, что этот Дун вознесся – ну, в смысле, Бог его взял к себе, оставил душу, а остаток бросил обратно на землю высушенный. Вроде как мумию. Он в этом музее в Пиджин-Фордже.

– Это не Дун, – возразил фейгеле.

– Да? – спросил Мори.

– Да? – спросил фермер.

– И он уже не в музее.

– Не в музее, – вздохнул Мори.

– Не музее? – спросил фермер.

– Это мумия индейца, – сказал фейгеле. – Древнее захоронение.

– Джимми сам индеец, – вставил бармен.

Индеец-фейгеле, заметил про себя Мори. Как из Гринвич-Вилледж.

– А где эта мумия, кто бы он ни был? – спросил амиш.

– Если подумать, – обратился Мори к Джимми, индейцу-фейгеле, – так откуда вы знаете, что он уже не в музее? Он у этих ребят? Такой один большой, мускулистый, другой с маленькой головой и третий такой жирный?

– Безбожники? – спросил Джимми.

– Они безбожники? Вы их знаете? Они ваши приятели?

– Кто? – спросил фермер. – Кто?

– Они не мои приятели, и не знаю, как он мог бы у них оказаться, – ответил Джимми. – Они напали на Джинджер, и я ее спас. Больше я про них ничего не знаю.

– Джинджер? Джинджер Родджерс? – спросил Мори. – Вы знаете Джинджер Родджерс?

– Джинджер Родджерс? Из «светляков»? – спросил фермер.

– Ага, Джинджер Родджерс, – кивнул Джимми. – Вы ее тоже знаете?

– Джинджер Родджерс – подружка Джимми, – пояснил бармен.

– Мы просто друзья, – сказал Джимми.

«Вот в это я могу поверить», – подумал Мори. А индейцу-фейгеле он сказал:

– Позвольте старому человеку дать вам совет. Если вы думаете ввести в свою жизнь женщину… будьте осторожны. Она вас предаст. Отдайте женщине свое сердце, и рано или поздно она из него сделает гамбургер. Думаю, так оно было еще в пещерные дни. Мужчина добывает, женщина режет и жарит. Такова их природа.

– Поддерживаю тостом, – сказал фермер-амиш.

– Спасибо за совет, сэр, – ответил Джимми. – Я его запомню.

– Погодите-ка, – попросил фермер-амиш. – Вы минуту назад говорили про Дуна. Про эту мумию. Он где?

Джимми пожал плечами и влил в себя треть бутылки.

– Он появляется и исчезает, – сказал он голосом человека, только что потерявшего лучшего друга. – Пуф! – Он сделал еще один глоток. – Мой босс бросил фургон и уехал на три дня в горы. Ящик пуст. – Он допил остаток и уставился на пустую бутылку. – И я понятия не имею, где он. Ну никак.

Мешугене индейцы, подумал Мори. Ужас что алкоголь с ними делает.

45

Нежные воспоминания Хорейса Дакхауза о прошлой ночи были прерваны шагами, донесшимися из лаборатории. Он быстро запихнул свежекупленную коробку (дюжина профилактических средств с резервуарами на конце) в самую глубину ящика стола и посмотрел на часы. 8.20. Двери не откроются до десяти, сотрудники никогда раньше девяти не приходят, значит, это Платон Скоупс – явно снова сердитый, если судить по темпу шагов.

Главный научный сотрудник ворвался в кабинет, не здороваясь:

– Мой слон! Кто-то украл моего слона. Это вот тот уборщик с хитрой рожей, он здесь ночью убирал. Притаскивает с собой детишек, и один из этих мелких мерзавцев…

– Тпру-у-у! Что за слон?

Скоупс заходил из угла в угол, совершенно выведенный из себя.

– Игрушечный розовый слон, вот такого размера. – Он развел руки. – Для диорамы с мумией. Я нашел в этом городе сапожную ваксу правильного оттенка и отличную пару бивней и…

На краткий миг вместо раздражающего и физически не вдохновляющего Платона Скоупса перед взором директора явилось видение гологрудой Марии.

Он моргнул, и вместо Марии увидел Скоупса, рычащего насчет своего игрушечного слона.

Мысль о Платоне Скоупсе даже в мимолетной сексуальной близости с пылкой Марией была весьма огорчительной.

– Сядьте, ради Бога, – сказал Дакхауз. – Вы меня нервируете.

Скоупс сел.

– Кто-то из вороватого отродья этого уборщика…

– Отис, – с нарочитым спокойствием перебил его Дакхауз, – работает в музее более семнадцати лет. Его дети помогают ему бесплатно, и работа Отиса обходится нам дешево. У нас ни разу даже медный крючочек для пуговиц при нем не пропал. Вы, наверное, куда-то сами своего слона положили. И чем беспокоиться о вашей никчемной игрушке, вы бы лучше больше внимания уделяли своей драгоценной мумии.

– Мумии? А что с ней?

– Ваша мумия ушла отсюда сегодня ночью. -ЧТО?

Скоупс бросился из офиса прочь. Слышно было, как открылась и захлопнулась стальная дверь лаборатории.

Через тридцать секунд дверь снова клацнула, и Скоупс, отдуваясь, снова появился в кабинете.

– Мумия там, где я ее оставил, но эти чертовы дети простыни перепутали.

Дакхауз поправил:

– Мумия снова там, где вы ее оставили, и я уверен, что это не дети Отиса ее трогали. Как обычно, я вчера уходил последний. И считал, что мумия на столе, где вы ее оставили, когда уехал доктор Финкельштейн – кажется, в половине четвертого? – Скоупс кивнул, и директор продолжал: – Охранник проверил помещения и закрыл их в семнадцать тридцать. Я оставался здесь… – снова головокружительное видение Марии с дрожащими грудями, -…гм… где-то до после шести. Вчера вечером кто-то постучал в окно. Оказалось, что это помощник менеджера из Музея Библии Живой. Ваша мумия оказалась у него, и он был столь любезен, что ее привез.

– Что? Как она у него оказалась? Это невозможно!

– Тем не менее верно. Он ее нашел в багажнике музейного фургона. Очевидно, она туда попала в результате совместной доставки либо из склада сувениров на Ривер-Роуд, либо от их поставщика в Гатлинбурге. Мы тоже используем обе эти службы, и каким-то образом она попала отсюда в одну из этих компаний, а оттуда – в фургон музея Библии, не надо мне тут качать головой, молодой человек! Я сам вынес этот предмет из грузовика, и он был завернут в ваши простыни, и я его положил на тот стол у вас в лаборатории.

– Не может быть!

– Но было. Двери лаборатории были заперты. Ни следов взлома, ничего больше не тронуто. Это второй раз уже мумия исчезает и возвращается, почти чудом. Это, можно сказать, похоже на заявления тех религиозных фанатиков – что этот Дун был вознесен с земли и…