Гарем и легкость. Книга от депрессии (СИ) - Афанасьев Семён. Страница 7

Пара здоровяков-всадников, увидав в свой адрес непочтительный жест со стороны незнакомца и чужака (сопровождавшийся, к тому же, последней бранью на Всеобщем), моментально направили коней в его сторону.

— Дикие края, до цивилизации далеко, — буркнул Бронкс сам себе после того, как копытные обиженно заржали, загарцевали на месте; и, припадая по очереди на разные ноги, отпрянули назад.

В отличие от степняков, гном прекрасно понимал последствия своих действий: с этой стороны угрозы в ближайшее время опасаться не стоило.

Молниеносно сблизившись со спешившимся здоровяком, Бронкс без разговора пнул его сзади под коленку. Громила в этот момент как раз тянул из-за пояса плётку, вероятно, собираясь использовать её по назначению.

Лежавшая на земле орчанка-мать лишь силилась ползти в сторону своей дочери, видимо, собираясь прикрыть ту хотя бы и собой.

Упавший на колени бандит (а по-другому и не скажешь) удивлённо развернул голову назад, оказавшись лбом уже ниже Бронкса.

Бывший десятник-полусотник, не задумываясь, тут же коротко зарядил кулаком прямо в лоб негодяю, предусмотрительно доворачивая заранее надетую на костяшки металлическую бляху в сторону удара.

Голова обидчика женщин дернулась так, что, казалось, из волос даже пыль полетела.

Вместе с пылью из волос, изо рта детины вперемешку с кровью вылетела слюна, поскольку удар в лоб рукой Бронкс тут же сопроводил ударом колена в висок.

Орк рухнул лицом вперёд.

Беснующиеся сзади за спиной кони, видимо, никак не могли понять, чего от них хотят: чеснок под ногами мешал идти вперёд, а пятиться назад не давали хозяева.

Бронкс вовремя обернулся на шум: не ко времени быстро сориентировавшиеся налётчики уже раскручивали над головой арканы.

[i] АСХАНА = СТОЛОВАЯ на местном языке. Там нет раздельных алфавитов. Оттого надпись Всеобщим письмом может обозначать слово на любом из близлежащих языков.

Глава 5

Откровенно говоря, воевать в данных местах гном не собирался.

Он и ушёл-то сюда только затем, чтобы попробовать начать жизнь заново, да в своё удовольствие. Однако же, обстоятельства порой оказываются сильнее нас.

От пары брошенных арканов он легко ушел, поднырнув под первый и кувыркнувшись по земле от второго. Оказавшись на ногах через мгновение вновь, он чуть озадачился дальнейшим планом.

Пока Бронкс решал, какую тактику в данный момент лучше избрать, степняки подали коней назад ещё на пару десятков шагов, после чего повторили свою попытку захлестнуть проворного малого верёвочными петлями на расстоянии.

Навес, под которым до сего времени наслаждался одиночеством за большим столом бывший то ли полусотник то ли десятник, покоился на основательных столбах, как бы не в него самого толщиной. Проворно скользнув за один такой столб, Бронкс разминулся с напастью в виде арканов повторно, после чего всерьёз задумался.

Мысли его блуждали ровно в одном направлении: а не пора ли доставать из заплечного мешка неучтенный самострел, в бывшей армии списанный как не подлежащий восстановлению, но самим гномом впоследствии заботливо восстановленный.

Откровенно говоря, он находился на откровенном распутье. С одной стороны, не защитить женщин в такой ситуации он не мог. И речь не только и не столько о простой порядочности, хотя и о ней тоже.

Дело ещё было и в конкретных планах на сегодняшний вечер, плавно переходящих на ночь. Во-первых, обе встреченные фемины были более чем достойными потенциальными спутницами для одного деликатного занятия, если судить с точки зрения Бронкса.

Во-вторых, в их глазах вот прямо сейчас он читал немое восхищение вперемешку с тщательно скрываемой, почти бесплодной, надеждой.

То, что пытка надеждой самая страшная, гному рассказывать было ненужно. Ну не мог он разочаровать фемин после того, как на него посмотрели т а к и м и глазами!

Вообще-то, окажись в досягаемости даже самая обычная оглобля подлиннее, он бы на раз-два ссадил всадников с их коней, а уж после надругался б над ними по всем правилам, как Бог на душу положит. К сожалению, ничего даже отдаленно напоминавшего оглоблю в пределах видимости не обнаруживалась.

Бронкс уже всерьез подумывал, не выломать ли одно из брёвен, подпиравших навес — но те в обхвате были изрядны даже для него. Орудовать таким стволом свободно нечего было и надеяться.

Плюнув в итоге на соблюдение своих же собственных правил, Бронкс решился и споро извлек из мешка самострел. Проверив его на предмет готовности к предстоящему противостоянию, гном уверенно зашагал вперёд, оставляя за спиной такой гостеприимный навес и имея впереди по курсу загарцевавших коней да неожиданно занервничавших орков.

Увидав непустые руки гнома, а также разглядев их содержимое, отважные конные бойцы с женским полом тотчас поворотили коней. И, нахлёстывая их, моментально скрылись за холмом, оставив за собой лишь облако пыли плюс валяющегося кулем товарища-заводилу.

Бронкс вздохнул, вернул оружие обратно в заплечную котомку и возвратился на подворье, где первым делом связал давешнего смутьяна его же кушаком, мстительно забив его рот при этом оторванным от его же штанов куском материи. Поглядев на дело рук своих, Бронкс не ограничился предпринятыми мерами.

Решительно оторвав вторую штанину бузотёра, он поверх его же рта, замкнутого тряпкой, повязал полученную импровизированную повязку.

— Чтобы кляп не выплюнул ненароком! — радушно пояснил он слегка удивленным феминам, с толикой неловкости обозревая заголившиеся до самого неприличия ноги смутьяна.

Орчанки в этот момент заохали, заворочались и застонали, пытаясь вздеться на ноги.

— Стойте! Помогу, не надо самим! — обеспокоился неподдельными женскими вскриками боли гном, подскакивая сперва к дочери.

И заботливо подхватывая её под руки; так, что его ладони совершенно случайно оказались поверх уже налившихся молочных желез девушки.

— Сейчас и тебе помогу! — успокоил он удивлённо поднявшую правую бровь вверх мать. — Она ж дитя ещё, её первую! Всё лучшее — детям, — добавил он, после чего пробормотал уже сам себе, имея ввиду исключительно ощущения в ладонях. — А тут изрядно. И не скажешь, что она не нашего племени…

Дочь-орчанка благодарно кивнула, поворотилась к спасителю и, склонившись вперёд (поскольку ростом была ощутимо выше него), коснулась на десяток мгновений его щеки своей. Что-то сказав парой или тройкой фраз (тут гном не понял, ибо сказано было по-орочьи), она выпрямилась и споро бросилась к очагу: видимо, провизия требовала её внимания.

Повторив с матерью тот же фортель, Бронкс снова оказался на распутье.

Мать, в отличие от дочери, не касалась его щекой, но зато на те же десять секунд от избытка благодарности крепко и искренне прижала его к себе, выражая крайнюю степень доверия.

Голова Бронкса, в силу перепада их высот, оказалась предсказуемо на уровне пары полукруглых подушек, не меньших размером, чем таковые у дочери. А дыхание гнома перехватило из-за более чем пристойной их упругости.

— КИСЛОРОД!!! — захрипел гном через какое-то время, лишённый дыхания весьма интересным способом.

Хотя-я-я, и неприятными ощущения было не назвать.

— Спасибо, — коротко и веско кивнула орчанка-мать, чуть отстраняясь и глядя поверх головы героя. — Теперь хоть какое-то время от них отдохнём.

Её взгляд задумчиво скользил по связанному пленнику, не подававшему признаков жизни.

Бронкс вернулся под навес и не на шутку призадумался. Никакого намёка на приоритет любой из фемин не обнаружилось. Ни по размеру, ни по упругости, ни по прочей совокупности причин, которые к одной фемине направляют даже сквозь стены (и могут заставить мужа даже пройти сквозь оные), а от другой, на первый взгляд сходной, отворачивают раз и навсегда.