Хрустальная волчица (СИ) - Горенко Галина. Страница 17
Я уже чувствовала смрадное дыхание демона и с ужасом читала в его глазах злорадное предвкушение, пред глазами стояло видение смыкающихся на моей плоти кривоватых, желтых зубов. Один из отростков выбил из моих рук меч, и я выхватила последний, оставшийся кинжал, намереваясь продать свою жизнь как можно дороже
Внезапно в бочину твари со страшным ревом врезался медведь, ревущий, клацающий зубами и рассекающий когтями тело кошки. Мгновение, и мне под ноги свалился уже труп
* Кро́млех — древнее сооружение, как правило, позднего неолита или раннего бронзового века, представляющее собой несколько поставленных вертикально в землю продолговатых камней, образующих одну или несколько концентрических окружностей. Часто конструкции такого типа относят к мегалитам.
**Дхол — барабан.
Глава 14.
Жизнь — это загадка; не стоит пытаться искать в ней смысл.
— Ты в порядке? — захрипел Генрих, принимая человеческую форму. Тварь издыхала на глазах, истекая черной, маслянистой кровью.
— Да, да, — засмеялась я с облегчением.
Преждевременно.
Огромная птица, появившаяся из ниоткуда, вновь закричала, деморализуя. Деревья заходили ходуном, земля вздыбилась, снег, припорошивший крупные сосновые иглы, осыпался массивной кучей на мгновение лишая обзора. А затем я увидела, как летающий демон, больше похожий на некрупную виверну, нежели на птицу, подцепив на крючковатый коготь крыла тащит податливое, оглушённое тело Бьерна, пытаясь взлететь.
Но то ли Бладъёльтер был слишком тяжелым для этой твари, то ли у неё были срочные гастрономические планы, а меня она и вовсе списала со счетов, да только отволокла она его не так чтобы далеко, и все же
По дороге я подобрала сакс* мужчины, силясь успеть. Снег ощущался пеплом на зубах, чернильное небо пронзали десятки молний — это маги совместными усилиями стремились схлопнуть бездонный развал, гром, словно удары ритуальных барабанов, отскакивал от далеких гор, возвращаясь гулким, вибрирующим эхом, но мой слух сейчас был сосредоточен на тех звуках, что издавали тварь и её жертва.
Всего на квази я притаилась за деревом оценивая обстановку, не желая попасться в ловушку:
— Хватит трусить, Кай, — шепнула я сама себе, и перехватывая поудобнее тяжелый меч атаковала отвлеченную бессознательной жертвой птицу.
Мне не повезло, несмотря на ранение, птица в дюжину раз была сильнее кошки, и я понимала, этот бой мне не выиграть, но возможно смогу дать чуть больше времени для того, чтобы Генрих пришёл в себя.
Дальнейшее сложилось для меня в череду неудач и крошечных побед, последних было много меньше: израненные руки едва держали меч, но я продолжала атаки, не уступая и пяди, стараясь оттеснить чудовище, способное одним движением нанести смертельную рану Бьерну.
Когти, клюв, крыльяострые пики. Птица взмахнула крыльями, отбрасывая меня к частоколу деревьев и стала судорожно клевать в грудь МОЕГО мужчину.
Я кричала, срывая голос, до хрипа, до боли в ушах
Ледяное копье пронзило солнечное сплетение, выстужая горячую кровь и внутренности, по кончикам пальцев побежали белесые всполохи, вызывающие онемение во всем теле. Сердце перестало биться, ведь вместо крови в моих венах теперь тёк лед.
Я метнулась вперед, и своим же кинжалом, все еще торчащим в груди твари, всего в пару движений вскрыла грудную клетку птице, проникая глубже, пронзая бьющееся сердце для надежности несколько раз. А вытащив руку, с удивлением увидела, как огромная, когтистая лапа с пятью пальцами, покрытыми серой, испачканной темной кровью твари, шерстью, вновь становится моей человеческой ладонью.
Я упала на колени, опасаясь того, что увижу. И встретилась с внимательными глазами цвета нефрита:
— Ты была прекрасна, Кайла, — сказал мне медведь. Над левым плечом зияла рваная рана, которая, впрочем, уже не кровоточила, а медленно стягивалась, подчиняясь законам оборотничей регенерации.
Ледяное пламя, доселе плескавшееся в груди, отступило.
Я опустилась на колени перед Бьерном и поцеловала бледные, сухие губы, со всей страстью, со всем отчаяньем, на которые была сейчас способна, вминаясь в обнаженное тело. Мои пальцы запутались в длинных волосах мужчины, я тянула и комкала их с такой силой, что Генрих застонал, но меня это не остановило. Я оседлала мужчину проникая языком сквозь преграду отвечающих мне с такой же страстью губ.
Горячая, золотистая кожа согревала мои ледяные пальцы, распаляя, обжигая, руки мужчины поддерживали меня под попку, мяли её, вызывая гортанные стоны и древние как мир желания, я двигалась на встречу ему, а он мне. Отстранившись, когда и у меня, и у него закончился воздух, мы замерли, соприкасаясь лбами и тяжело втягивая живительный морозный воздух.
А дальше
Дальше всё происходящее было словно в вязком, хмельном тумане. Я рывком стянула с него остатки белья, дернула пару скрытых, кожаных хлястиков, удерживающих мою жесткую броню и нижнюю сорочку, приспустила брюки, обтягивающие меня, как вторая кожа. Под горящим возбуждением взором я особенно остро ощущала сейчас свою уязвимость и наготу, мужчина выпростал из своих волос мою руку, и поцеловав кровоточащую от ранок сердцевину ладони, притянул меня еще ближе.
Он поймал мой взгляд, убеждаясь, я кивнула, и вновь приникла к его губам, не желая расставаться с ним хоть на мгновение, и почувствовала, как плотная, твердая головка скользит меж влажных складок, без напора, осторожно, но решительно. На лбу у мужчины проступили мелкие бисеринки пота, а движения были так аккуратны и деликатны, что я не выдержала и сама опустилась на твердокаменный ствол.
Мгновенная острая боль сменилась тянущей, а затем и вовсе присмирела, теряясь на фоне остальных, неведомых до селя впечатлений. Я поднималась и опускалась, поймав тот самый ритм, умирала и возрождалась, кричала и царапалась, билась в экстазе взлетая к звездам.
Я не помню как, но я оказалась спиной на земле, а мой мужчина, жестко вбивался в меня, вторя моему ритму, подчиняясь моим приказам и мольбам. Я рычала, ощущая всё возрастающую огненную вспышку, зародившуюся так давно или всего мгновение назад, и укусила сочленение мышц у плеча и шеи, с ревом капитулируя и ощущая на своем языке солоноватую кровь.
Но мне было мало, я хотела еще. И я вгрызалась в теплую плоть, силясь не причинить боль, а заклеймить. И я двигалась и двигалась в первобытном ритме, подаваясь на встречу, сжимала ноги желая больше и глубже, подбивала пятками, вминая их в упругие ягодицы, раскрываясь на встречу. Я охрипла, но не могла не кричать, я царапалась, не в силах больше шевелиться, я разлеталась на крошечные частицы, наслаждаясь соитием и тем безумным финалом, что настигал меня, словно хищник жертву.
И да, Генрих был тем, кого стоило подождать.
В сознание я приходила с трудом.
Фенрир настойчиво тыкался влажным, холодным носом в мою раскрытую ладонь, бережно прикусывая кончики пальцев. Я отдернула руку, оттолкнув слюнявую морду и отвернулась, уткнувшись носом в подушку, свежий запах штормового моря обрушился на меня, а примятая постель всколыхнула приятные воспоминания.
Я было вновь провалилась в сладкую дрёму, но пробивающийся сквозь неплотно сомкнутые шторы свет полуденного солнца безжалостно щипал глаза. Со стоном натянув одеяло на голову, оголяя враз заледеневшие пятки, я резко подскочила на кровати, шипя и морщась от боли в мышцах.
Обрывочные, клочковатые как прибрежный туман, воспоминания о долгожданной близости, как нитки за иглой потянули предшествующие ей события, в обратном порядке, разматывая клубок воспоминаний. Пред глазами мелькали картинки: вот Генрих кладет меня на постель, клацающую зубами от пронзающего всё тело холода, вот обмывает кровь и грязь в натопленной до красна купальне, вот несет обессиленное тело сквозь лес, вспоминаю тяжесть и немощь, навалившуюся после соития, невиданное до сей поры удовольствие, даже сейчас пронзающее отголосками молний, битва с тварями, преследование, бои, Робби