Сила, способная изменить мир: Вера - "Элиза Полуночная". Страница 36
Она вообще дышит?
Он подошёл к девушке и присел рядом. Никакой реакции не последовало…
— Искатель…
В ответ тишина, искательница всё так же спала.
Она точно живая?
Когда они шли в Леонхольд, девушка встала сразу, как только он начал первые приготовления к завтраку. А учитывая её тонкий слух, Анью должна была уже давно проснуться.
— Искатель, — Аман легонько потыкал пальцем туда, где, по его мнению, было плечо. В ответ донеслось неясное бормотание и что-то под одеялом дернулось, кажется ухо, но Аман не был в этом уверен. Человек в принципе не мог бы так сложиться, не сломав себе перед этим пару ребер и позвоночник.
— Просыпайтесь, — он, уже не стесняясь, тормошил девушку за плечо.
В одеяле началось шевеление, являя миру сонную мордашку в окружении растрепанных волос. Девушка медленно приоткрыла сначала один глаз, потом второй, пытаясь поймать в фокус то, что перед ней. Медленно осмотрелась, оценивая обстановку.
— Ле манан син экойтабенн? (* Ты почему так рано проснулся? *)
— Уже рассвет, — кажется, его аргумент не произвел должного впечатления. — Истинный жрец встаёт на рассвете, наполняя свою душу Первозданным Светом.
— Я не жрец! — девушка натянула одеяло обратно на голову и снова свернулась клубочком.
Аман непонимающе хлопал глазами. Она что, вставать не собирается?!
— Пора вставать! — он негодующе тормошил девушку за плечо.
— Я тебя сссейчассс прокляну!!! — шипела на него Анью из-под одеяла.
— Вы — стихийный маг, а не чернокнижник, проклинать кого-либо вне Вашей компетенции. Уже рассвет, пора вставать! — жрец попросту сдернул одеяло с растерявшийся от такой наглости девушки.
Аньюриэль села, ошарашенно хлопая сонными глазами. Волосы торчали во все стороны в них искрили маленькие молнии, на щеке остался след от складок одеяла.
— Аман, ты что, бессмертный?
— Вы так даже вторжение демонов проспите! — жрец складывал одеяло, не обращая внимания на негодующую колдунью.
Девушка сидела, поджав к себе колени и зябко потирая руки, обводя сонным взглядом рощу.
И это — спаситель Акрассии…
Он сунул ей в руки тарелку с разогретой кашей и поставил рядом кружку с травяным чаем.
— Завтракайте и в путь.
— У тебя совесть есть? Тоже мне, поборник света и морали… — Анью ковырялась ложкой в тарелке.
Аман улыбнулся, ситуация его забавляла.
Позавтракав и собравшись в дорогу, они сели верхом, снова отправляясь в путь.
***
Дорога на перевал никогда не была безопасной. Торговые караваны и простые путники всегда рисковали, переходя эти горы. Сейчас Аман в очередной раз порадовался, что их кони не обвешаны поклажей. Узкая тропинка, петляя, поднималась всё выше, с одной стороны был крутой обрыв, уходящий далеко и глубоко вниз. Анью на своем Охтаре ехала позади, и Аман периодически оглядывался, проверяя всё ли с ней в порядке. Эта девушка могла устроить любое безумство, которое придёт в её дурную голову… Для самоубийства достаточно было даже просто упасть со спины коня вниз и разбиться о камни.
Ей удобно без седла… А у меня уже шея болит оборачиваться.
Однако девушка вела себя на удивление смирно и даже молчала. Волосы она заплела в две косы, из прически торчали, периодически подрагивающие, кончики ушей.
Опасный участок закончился, и дорога стала ровнее, постепенно расширяясь. Они наконец-то поднялись на Закатный перевал. Девушка поравнялась с ним, занимая привычное положение слева.
— Здесь недалеко должен быть аванпост гвардейцев.
Колдунья молча кивнула.
Что это с ней?
Анью была странно немногословная с того момента, как они начали подъем на перевал. И за последние пару часов Аман не услышал от неё ни слова. Девушка постоянно смотрела по сторонам.
— Всё в порядке?
— Ты не чувствуешь? — она даже не смотрела в его сторону, продолжая озираться по сторонам. Ушки странно подергивались, как будто она нервничала.
— Чувствую что?
— Что-то странное… Не могу понять, что именно…
Аман удивленно смотрел на девушку. Ничего необычного он не чувствовал. Странное здесь было одно — поведение Аньюриэль.
Впереди показалась дозорная башня аванпоста. Въехав на территорию, Аман остановил коня, удивленно смотря на открывшуюся картину. Четверо дозорных лежали в бреду прямо на земле. Жрец спешился, подходя к ближайшему из них и пытаясь исследовать его магией. У мужчины был жар и странная сыпь. Аман пробовал заклинания и молитвы одну за другой. Не помогало ничего.
Не понимаю… Что же с ним?
Рядом присела Анью, внимательно смотря на больного светящимися от магии глазами.
— Он странно пахнет…
— Что значит «странно пахнет»?
— Я не могу объяснить. Неправильный запах. От них всех так пахнет. Сладковато-тошнотворно…
Ситуация становилась всё подозрительнее. Теперь Аман воспринимал беспокойство девушки всерьёз. Они переглянулись.
Она почувствовала это ещё во время подъема?
— Грета, это ты? — дозорный открыл помутневшие глаза. — Милая Грета… Подай водицы, умоюсь и морок спадет…
Мужчина очевидно бредил. Аман потянулся к поясу, но девушка перехватила его за руку и вложила в неё свою флягу. Жрец приложил ёмкость к губам дозорного, вливая воду ему в рот, и с удивлением смотрел, как чернеют на ней камни-кристаллиты…
Анью задумчиво забрала флягу и закрепила её на ремне своей мантии. Пить из неё было уже не безопасно.
— Я не знаю, что с ними и не могу помочь, — признавать свою беспомощность было неприятно. — Севернее должна быть большая застава гвардейцев. Нужно узнать, что тут происходит и рассказать об этих бедолагах. Чем бы это ни было — оно, очевидно, заразно.
Девушка молча кивнула. Сейчас она была поразительно серьезной и собранной. Аман аккуратно переложил дозорных под навес и поставил рядом с ними ведро с водой. Больше ничем помочь беднягам он не мог.
Они снова сели на лошадей, направляясь в сторону северной заставы. Аман внимательно следил за девушкой, та в свою очередь озиралась по сторонам. Кончики ушей постоянно поворачивались то в одну сторону, то в другую, судя по ощущениям, она прощупывала окружающую местность даже магически.
Что бы это ни было, оно заставляет Аньюриэль нервничать…
Они молча ехали уже почти час, как вдруг конь под девушкой резко остановился. Аман натянул поводья, останавливая Тайфуна. Искательница внимательно смотрела на дорогу, уходящую левее от их маршрута.
— Там люди. Вроде разговаривают адекватно, не бредят.
— Там прежде был храм, но от него остались одни руины, там никого не должно быть… Давайте проверим?
Анью внимательно прислушивалась к тому, что происходило дальше на дороге и медленно кивнула. Аман поражался её чувствительности к звукам — он слышал лишь шелест листвы на ветру.
Путь до руин занял минут пятнадцать. В развалинах старого храма суетились солдаты, таская крупные камни и обломки, некогда величественного сооружения, пытаясь сложить из них подобие стен. Двое дозорных смотрели на подъезжающих путников с явной настороженностью
— Ещё хворые? — один из мужчин перегородил им дорогу своим копьем.
— Нет, вроде, язв не видать. Глянь, это же жрец Руфеона!
Их пропустили внутрь, провожая искательницу особенно заинтересованными взглядами, но ничего спрашивать не стали.
Аман спешился, осматриваясь. Всюду были больные, кто-то сидел, облокотившись на остатки стен, кто-то лежал на каменных плитах. Многие бредили.
Что тут происходит?
Один из гвардейцев подошел к нему.
— Вы прибыли из Леонхольда на помощь? Я — лейтенант Тобиас.
— Я проезжал мимо по поручению ордена. А что здесь происходит?
Лейтенант окинул взглядом Аньюриэль, стоящую неподалёку возле своего коня. Могло показаться что она просто безучастно осматривается, но Аман уже не сомневался — девушка внимательно слушает их разговор. Два десятка шагов не были для её слуха проблемой.
— Мор происходит. Вы хвори не боитесь? А я, сказать по правде, ужасно боюсь. Больше, чем капитана. Хотя… Капитана, пожалуй, всё-таки больше. От хвори хотя бы кашица мандрагоровая помогает, а капитан если разгневается — ничего не поможет. Приставил он меня к сестре Грете. Говорит, святая женщина, целительница, и чтобы волос с её головы не упал. Это-то нам не сложно. От разбойников уберегли, от зверья лесного уберегли. Она поохала, поохала и велит камни расчищать, будем тут размещать больных. А они же все в сыпи, нарывы уже пошли. Святую-то понятно, хворь не возьмет, её сам Руфеон бережет. А мне помирать неохота.