Записки сотрудницы Смерша - Зиберова Анна Кузьминична. Страница 16

Вечерами молодежь ходила на танцы в ближайшие деревни, чаще всего в деревню Овсянниково. Однажды взяли с собой и меня. Когда возвращались ночью домой, то я увидела сзади огоньки. Вася взял меня на руки и сказал, что это волки, но бояться их не надо, они не тронут, потому что нас много.

Такие мои воспоминания деревне, а с третьего класса я уже ездила в пионерские лагеря. Помню, как мы добирались до деревни Большие Сальницы. По железной дороге до станции Чернь, там нас встречали на повозке.

Мы собирались с Михаилом Ивановичем Зиберовым проехать по тем местам, откуда родом наши родители. Его отец в 1912 году выехал из Орловской области на заработки на Украину, да так там и остался. Собирались-собирались мы, но это оказалось только мечтой, потому что первое время работали, а когда Михаил Иванович вышел на пенсию, то стал болеть и было уже не до поездки в Тульскую и Орловскую области. В 1987 году Чернский район вообще был заражен Чернобылем. А какой был красивый район!

Тетя Феня часто приезжала к нам из Нагатина, жила по несколько дней, они с мамой были очень дружны, никак не могли наговориться. Однажды приехала к нам в слезах. В то время Нагатино было деревней; Вася получил комнату в общежитии, а остальные дома почти все были частными, где держали коров и птицу. И вот тетя Феня во дворе вешала сушиться белье, к ней сзади подошел бык и осторожно поднял ее на рогах вверх, а она, как и все бедные женщины в то время, была без трусов. Собрался народ, смеются, она перепугалась, да и стыдно было. Потом бык так же осторожно поставил ее на землю. Народ посмеялся и забыл об этом, да и она успокоилась.

Дочь тети Фени, Фрося, что-то не поладила с женой Васи и уехала с подругой в город Орск Оренбургской области. Первое время она писала письма матери, а после смерти тети Фени переписка прекратилась. Михаил Иванович Зиберов по моей просьбе разыскал Фросю в Орске, переговорил с ней, и она просила передать брату, что у нее все в порядке, живет хорошо. Затем связь с ней опять прекратилась, а потом и Василий умер.

Брат мамы Дмитрий Осипович, дядя Митя, тоже приехал из деревни в Москву, долго жил у нас, потом получил от работы комнату в районе Малой Калитниковской улицы, всю жизнь проработал завхозом, но где — не знаю. Во время Великой Отечественной войны помогал нам материально, особенно семье Шуры. Женился на падчерице своей сестры Татьяны, тоже Татьяне Борзенковой, с ней до конца жизни и прожил. Любил мою маму, старался как-то помочь ей. Знал, что мой отец любил выпить, но как его отучить? И вот дядя Митя с мамой договорились: пришел как-то вечером к нам, принес поллитровку, и они с отцом сели за стол, мама поставила закуску. Отец открыл бутылку, разлили по стаканам. Дядя Митя выпил, поморщился и закусывает. Отец немного отпил, посмотрел на маму и дядю Митю, а те никакого внимания на него не обращают. Допил стакан и спрашивает:

— Это что?

— Ты же видишь, что это водка! — отвечает дядя Митя.

— Это вода! — и папа пробурчал что-то про себя (дома мата мы от него никогда не слышали).

— Нет, водка! Ты же видишь, что опечатана сургучом.

Оказывается, мама с братом договорились, что запечатают воду. Что подумал отец, так и не узнали. Но с того времени он не стал пить дома, приходил уже выпивший и только пел: «Сухой бы корочкой питался…», а потом и вовсе пить перестал. Умирал он очень тяжело — от рака желудка. Его не стало 4 января 1945 года, провожали на кладбище всем двором. Мама перед его смертью спросила, с кем ей жить, и он сказал: «Только с Нюрочкой». Так мама и прожила со мной до своей смерти.

Меня в детстве и юности звали Нюрочкой, даже Анатолий подарил мне в 1940 году пудреницу, на которой сделал гравировку: «Нюрочке от Анатолия». В Магнитогорске стали звать Нюсей, а с 1942 года — Аней. Родилась я блондинкой, но примерно к тридцати годам волосы стали темнеть, а после шестидесяти лет — седеть.

Папа, когда уже болел, сказал мне: «Когда будет трудно, прочитай молитву: «Помяни, Господи, сына царя Давида и всю кротость его. Ныне и присно, и во веки веков». И когда мне бывает тошно на душе, я произношу ее, но не ведаю даже, из какого он завета [5]. Других молитв не знаю.

Мама очень любила своих сестер, брата и их семьи, все делала, чтобы вытащить родных из деревни, устроить в Москве. Это ей удавалось, несмотря на то что и у самой семья была немаленькой — четыре дочери и сын.

Старшая моя сестра, Мария Кузьминична (1911 г.р.), красавица, вышла замуж за Константина Павловича Лунькова, который жил в нашем же доме, в квартире номер один. Он ходил за ней по пятам, отгонял от нее поклонников, которых было множество, даже угрожал им, и многие боялись зайти к нам в квартиру. Он рано остался сиротой, жил со своими сестрами Елизаветой Павловной и Марией Павловной. Семья была бойкая, в доме их даже побаивались. Константин Павлович работал в милиции, в уголовном розыске, откуда был переведен в центральный аппарат НКВД. Во время Великой Отечественной войны был заместителем начальника Управления по делам военнопленных и интернированных. Успешно справлялся со своей работой, очень хорошо излагал свои мысли, несмотря на то что окончил только четыре класса. После войны в звании подполковника уволен в отставку и стал работать начальником охраны: автозавода имени Сталина, велозавода, а в последнее время на мясокомбинате имени Микояна. Все эти предприятия когда-то находились в его оперативном обслуживании. Луньков был награжден орденами и медалями, знаком «Почетный чекист». Он с гордостью подчеркивал, что этот знак ему вручил лично Лаврентий Павлович Берия. Но после того как в 1953 году Берию арестовали и расстреляли, Константин Павлович больше о знаке не вспоминал. В молодости он увлекался голубями. Во дворе построили голубятню, и все дети дома с его разрешения размахивали шестом: или разгоняя голубей, или их созывая. Все свободное время Константин Павлович проводил на голубятне, его даже называли Костя-голубятник. Но в начале войны он разобрал голубятню и выпустил птиц. В нашем «форпосте» играл в городки, всегда был на соревнованиях победителем. Очень любил футбол, болел за команду автозавода «Торпедо». Если она проигрывала, то был зол, к нему боялись подойти. Если выигрывала, то каждый гол приветствовал криками «Ура!». Мама всегда молилась за эту команду, чтобы Костя не ругал Марию за проигрыш «Корпеды», как она ее называла.

Константин обладал хорошим голосом, во всех компаниях был запевалой, исполнял песни Петра Лещенко, в общем мог себя показать. Любил только себя и свою семью, а остальных, можно сказать, и не признавал. Мария Кузьминична тоже окончила всего четыре класса, работала кондуктором в трамвае, затем продавцом в магазине «Детский мир», что на Таганской площади, а в 1937 году, когда родилась Галя, уволилась и уже до конца жизни нигде не работала, растила Галю, затем Володю.

Долго не забывали свадьбу Марии и Константина в 1930 году, когда весь дом гулял три дня и три ночи. Праздновали во дворе, расставили несколько столов, водку и закуску несли сами жильцы. Приходили с работы и, не заходя в свою квартиру, садились за стол, потом шли на сеновал: одни засыпали, другие просыпались и опять гуляли. Шум, музыка, даже трамваи останавливались, идущие по Большой Калитниковской улице, и пассажиры спрашивали, что за праздник. А Мария в 1930–1931 годах работала в этом трампарке, но на время свадьбы ушла в отпуск, а затем и вообще уволилась оттуда.

Толкование имени Мария — госпожа, преподобная. Общительна, хоровод поклонников обеспечен с ранней юности. Обидчива, своенравна, верна своим детям. Дети Марии и Константина: старший сын Костенька (1931–1935); дочь Галина (1937–2003), работала на велозаводе, была делегатом одного из съездов КПСС, окончила Московскую городскую партийную школу. Последнее место работы — отдел кадров велозавода; младший сын Володя (1945–1981) — светлое пятно в семье. Все члены семьи кремированы и похоронены в одной могиле на Калитниковском кладбище.