Кузнец (СИ) - Бляхер Леонид Ефимович. Страница 11

Провожали меня чуть ни всей слободой. Отдельно попрощался с Ленкой. Дал ей вольную, дал денег на то, чтобы жить – все же почти год под одной крышей мыкались. Да и про слова ее про возвращение все время думал. Как бы мне мимо того духа проскочить и с ним не поцапаться. Так она еще на прощанье говорит:

– Помни, дух говорит не просто. Если он говорит уйти, уходи и не спорь. Мне отец рассказывал, как его какой-то старик все из зимовья гнал. Тот и ушел. Кое-как до стойбища дошел. А то зимовье все медведь-шатун разбил, людей загрыз. Слушай духа.

Попрощался с дядькой-десятником. Обнялись. Хорошо попрощался с людьми илимскими. Вроде бы за год ни с кем пособачиться не успел, друзей завел. Со мной и моим новым десятком ехали трое казаков из тех, с кем год назад я прибыл в Илим: Макар, Трофим и Тимофей. С ними сошлись ближе, чем с другими, вот и договорился я с Николаем Фомичом, чтоб они со мной пошли. Алексей, с которым шли с самого Тобольска, женился, обжился, идти незнамо куда не захотел. Ну что ж, нет так нет.

Барахла у меня накопилось изрядно. Но взял я с собой только оружие и приспособы для всяких кузнечных и механических дел. Дом оставил Ленке. Может, она себе еще мужика приглядит. Ну и деньги взял, не без того. Аж тридцать рублей серебром оказалось. По тем временам для казака это были огромные деньги. Их было бы еще больше, только я рублей семнадцать на инструменты потратил и саблю купил. Не понтовую, а такую рабочую. Не любят саблю в Сибири, и ладно, а мне она очень даже по руке. Добро все сгрузили на две телеги, сами одвуконь поехали.

Путь был не близкий, но и не слишком дальний. Еще и недели не прошло, как стали попадаться зимовья, что близь Усть-Кута расположились. Чем ближе к Лене, тем людей попадалось больше. А там и острог показался.

Глава 4. План

Всю дорогу до Усть-Кута я думал про не такое уж отдаленное будущее. Пытался выстроить хоть какую-то программу действий. Просто отсидеться в сторонке было бы самым душевным: засунул голову в песочек, посидел так лет десять, а там, глядишь, все и образовалось. Я жив и, может быть, даже здоров. Не погибну в 1658 году, как оно предписано по прежней истории. В этом варианте целых три недостатка. Первый – не даст мне этот старик, коли он здесь хозяин, так спокойно отсидеться. Вытоптал, гадина, лыжню такую, что и не свернешь. Второй минус – в этом варианте даже на слабой надежде вернуться домой стоит поставить крест. Жить мне здесь, стараясь забыть про Хабаровск, мастерскую, клиентов, Люду. А не хочется. И последнее. Не высижу я. От одной мысли про поход распирать начинает. Хочется идти и делать чего-то. Другой вариант – пойти в поход, но подготовиться получше, подготовиться получше, пользоваться тем, что я о многом заранее знаю. Ну, хотя бы в общих чертах. Не петлять по лыжне старика, а свою лыжню проложить. Пусть и в том же направлении. Идея прикольная. Правда, как ее реализовать, я пока не придумал. Поглядим, время пока есть. Вот на Хабарова и поглядим. Слышал я о нем изрядно, а теперь и вживую познакомлюсь. Насколько я помню, он в Усть-Куте сейчас и живет. Кстати, и острог уже виден.

Усть-Кутский острог был совсем небольшим, гораздо меньше Илимского. Тот по местным меркам был уже городом. Здесь же пара-тройка жилых строений для служилых людей, десяток крестьянских изб и два склада, обнесенные палисадом с одной проезжей башней. Не было даже церкви. Проживало в остроге и слободе полтора десятка крестьянских семей, меньше десятка домов занимали плотники-корабелы, строившие суда на плотбище у слияния рек Куты и Лены. Жил в остроге казачий дозор, что ездил по ясак, целовальники со своими людьми, приказчик над пашнями и солеварнями. Люди, что пахали и соль варили, жили за околицей острога, в слободе или небольших поселениях вокруг. Всего в округе сотни две жильцов.

Только значил этот небольшой острожек совсем немало. Во-первых, через него шел самый удобный путь на Лену с Енисея. Во-вторых, стояло тут плотбище, где делали суда для перехода по рекам. Суда строили большие и малые, грузовые и военные, что, впрочем, не особенно отличалось. Главное же, хлеб в тех местах родился. С хлебом в Сибири было плохо. Хлебные или житные отпуска везли издалека, часто с самой Руси. Здесь же свой хлебушек. И немало его. Конечно, больше рожь, чем пшеница. Но все же. То же и с солью. Здесь ее было в достатке.

Основал острог все тот же Иван Галкин и другой знаменитый атаман, Петр Бекетов. Но, если Галкин отличался какой-то невероятной удачливостью и лихостью, то Бекетов был, судя по рассказам, дядька мудрый, хоть и не такой удачливый. Впрочем, ни того, ни другого в Усть-Куте не было. Люди они были военные, не администраторы. Шли туда, где жили немирные народы, приводили их под высокую государеву руку. В острогах же и острожках, особенно, если там было что-то кроме «примиренных народов», начиналась мирная жизнь.

В месте, где стоял Усть-Кут, кроме «примиренных народов» много, что было. Лет за пять до того, как меня занесло в этот мир, распахали здесь первое поле покрученники промышленного человека Ерофея Хабарова. Ему же принадлежала первая солеварня, стоявшая близ острога, у соленого озера. Правда, потом солеварню у озера у него воевода Головин, тот самый «злой воевода», отжал. Пришлось промышленнику новую солеварню ставить на соленом ручье. Но мужик, видно, был кремень. Упал, поднялся, опять пошел в гору.

Соль добывали совсем диким способом. Из озера черпали ведрами воду, выливали ее в деревянный ящик. Оттуда вода стекала по желобу, когда поднимали заслонку. Той водой наполняли железный чан, выпаривали воду на огне. А соль потом ссыпали в мешки и отправляли в Якутск по реке Лене. Из воеводских кладовых соль шла по всем острогам. Часть уходила даже в Енисейск. Что-то оставалось в Илиме. Смотрящим над этими солеварнями меня и назначили. На мое счастье, предшественник со своими людьми, спокойно передал мне дела и отбыл в Илим. Даже саблей трясти не пришлось. При солеварнях остались работные мужики и один грамотей, который вел учет полученной соли.

Соль была здесь штукой дорогой, редкой. Потому на солеварни могли и налететь лихие люди. А таких здесь было почти все, у кого оказывалось хоть какое-то оружие. И понятно. Не лихие сидели за Большим камнем, как в те годы называли Урал, или гибли по дороге. Добирался народ умелый в работе и в ратном деле, в нужной мере безбашенный. Казаки и должны были защищать солеварни, сопровождать грузы по реке и по волоку до Илима.

Вообще, насколько я знал по прошлым поездкам в Якутск, которые шли через Усть-Кутский острог, власть здесь была интересная. Был приказчик над острогом. Но его власть была только в остроге. Да и то, больше над его десятком, который, если что, должен был острог защищать и собирать ясак с ближних стойбищ инородцев. В книгах так и писали, что в остроге стоит десяток казаков. По учету больше и не было. Мы по другим книгам проходили. Он же следил за плотбищем. Отдельная власть была у смотрящего (приказчика) над пашнями, отвечающего за поставку зерна в Якутск и Илим. У него тоже были свои люди, охраняющие хлебопашцев и караваны. Были здесь и целовальники, которые ведали сбором подати с проезжающих по волоку торговых и промышленных людей. У тех тоже была своя сила. При всем том, жили вполне мирно и дружно. Друг друга не задирали, в чужие дела не лезли.

В первый же вечер по прибытию, едва успели мы разместиться в остроге, как прибежал молодой казак с сообщением, что десятника (меня) приказчик зовет. Ну, зовет, так пойдем. Надел я кафтан понаряднее, нацепил саблю. Хорошо помню, что встречают по одежке. Покажем, что и мы не кухаркины дети. Собрался и пошел. Благо идти было до соседнего дома.

Там уже собрались местные большие люди: сам приказчик, смотрящий над пашнями, старший над целовальниками, два казачьих десятника, еще какие-то люди. Словом, местный бомонд. Стол, как и положено, что на Руси, что в Сибири был изобильный до неприличия. Правда, в отличие от обычной русской кухни преобладали рыбные и мясные блюда. Собственно, не жрать я пришел.