Кузнец (СИ) - Бляхер Леонид Ефимович. Страница 48

Пока брел, увидел тропку. Не дорога, но видно, что бегают по ней. Трава повытоптана, чьи-то следы видны. А деревья вокруг не как в тайге стеной стоят, а как-то весело, словно приглашают пройтись. В само деле, почему бы нет. Кого мне, орясине почти двухметровой здесь опасаться. Медведей крестьяне да охотники вблизи всех перебили. Только если зайцы встретишь. Так он не хищный. Можно еще на стадо набрести. Но, думаю, что от коровы меня пастухи спасут.

Так, иду себе, о всякой глупости думаю. Любуюсь всякими травками, деревьями, кустами. Они у меня все без названия проходят. Ну, не знаю я их. Дерево бывает, твердым и мягким, прочным и не очень, легко поддающимся обработке и трудно. А еще горючим и не особенно. Как оно в живом варианте называется, я не в курсе. Вдруг сообразил, что вижу что-то не то. Тропинка выбежала на небольшую поляну, где высился строящийся дом. Пока готовы были только стены и крыша. Дверей не было, ставень тоже. Зато уже высился колодезный сруб с привязанным ведром. Два паренька вытесывали дверь около дома. О, у меня появилось самовольное строительство. Прикольно.

Я сделал морду кирпичом и подошел к паренькам:

– Кто такие? Почему здесь строитесь?

– Дак, это. Мы деду старому помочь. Он старый сам. Один с девкой-внучкой. Мы только избу сложить и изгородить.

– Что за дедок?

– А вот и он.

И правда. Из избы вышел дед, весь измазанный глиной. Да не просто дед, а знакомый дед.

– По добру ли живешь, Кузнец? – проговорил дед – Не построился я еще, а ты уже в гости зашел. А на ребятишек не серчай. Это они сами из соседней деревеньки мне вызвались подсобить.

– Ну, и ладно, – немного растеряно отвечал я – Коли уж явился незваным, так хоть с гостинцами. Может пополдничаем, да поговорим.

– Можно и пополдничать. Как, парни?

У парней было кредо: всегда!

Я скинул арбалет и колчан с болтами, развязал мешок и стал доставать припасы.

– Найдена, – позвал старик – Готовь-ка на стол.

Из дома выскочила… Людка. Нет, все же у моей кисы буйная фантазия. Увидев меня, она смутилась. Покраснела. Не от того, что попался ее любовник или, может быть, возлюбленный – все же это разные вещи – просто потому, что мужик незнакомый. Хотя, стоп. Почему я решил, что она Людка? Мало ли похожих, ну очень похожих людей.

Девица, ну, предположим, что Людка, так же молча приняла у меня ковригу хлеба, куль с копченным мясом и салом, пироги с капустой и брюквой. Спокойно так приняла. А почему иначе. Коли это неведомая мне Найдёна, да еще на голову ушибленная, то, чего ей дергаться, что к деду гость пришел? Посмущалась и за дела. Если это Людка неведомо как тоже оказавшаяся здесь, то я ведь не Андрей, с которым они миловались в Хабаровске, а вполне себе Онуфрий. Да еще и местный начальник. Тоже дело не ее. Ладно, поглядим.

Вошли в будущую избу. Дед, видимо, складывал печь. Потому и был весь в глине. Да, не вовремя я пожаловал. Чего там. Приперся и приперся. Стол был. Найдена в сенях хозяйничала. Интересно, на тарелках на столе аккуратно, не по-здешнему появлялись разрезанные, не разломанные пироги, разложенные куски мяса и сала. Я водрузил четверть. Из мешка достал куль медовых пряников, думал, ребятне раздам. Не раздал. Протянул девице.

– А это тебе подарок, красавица!

Вспыхнула, как будто разозлилась, потом наклонила голову, взяла. Прижала к себе, убежала. Странно все это. Зверек какой-то недрессированный.

В тот день ни о чем толком не договорились. Выпили, посидели, я и ушел. А на следующий опять закрутился. Прилетели вести со всех сторон. В основном, хорошие. Во-первых, прибыл гонец из стольного града. Ну, не гонец из приказа, а десятник казачий из Тобольска грамоту передал. По той грамоте разрешалось мне, приказному Онуфрию Степанову возить ясак или в Тобольск-город, или до Москвы. Ну, и всякие слова к тому причитающиеся. Подпись стояла не князя, но дьяка приказного. На современный лад, замминистра. Это дело. Обломится воевода Ленский. Конечно, путь туда и обратно не близкий. Считай, месяцев пять-шесть. Но политически – это очень круто. Воевода почти всякую власть надо мной теряет. Было и письмо от Хабарова. Тот писал, что в Москве ушло большое войско брать Смоленск. С войском государь. И как доносят его люди, денег в казне почти не осталось. Потому всякий, кто деньгу приносит, будет там принят и обласкан. Это тоже было хорошее известие.

Кстати, из Якутска вести как раз в тему. Воевода велел бить смертный боем того, кто на Амур бежать решит. Фишка в том, что если уж он решит, то ты, родной, его не поймаешь. Сибирь это. Кроме того, народ сюда не только с Лены идет. Идут люди со всей Сибири. Не бурно, но идут. Так мне здесь мегаполиса и не надо.

За рекой Буреей, в стране дючеров, тех почитай, почти не осталось. Шархода их всех по Сунгари и далее переселил. Я же не зря посылал вниз по Амуру каждый месяц пару-тройку кораблей с пушками. Те вели себя, как казаки, собирающие ясак у мирного народа. Бедокурили у его соседей. Ясак, кстати, тоже собирали, если выходило. У натков, у очанов, у гольдов. Меняли меха на железные топоры и ножи. Дючеров же просто гоняли, порой жгли. Если тех собиралось слишком много, то стреляли из пушки. Словом, не хотите жить в мире, выдавим. И, кстати, почти выдавили. Теперь можно спокойно дальше остроги и деревеньки ставить. Землю к рукам прибирать.

Отписал я письма и Хабарову, и его покровителю в Москву. Отправили в Москву и ясак за тот год. С тем караваном и гонец поехал. И не просто с ответным письмом. К нему прилагалось два мешочка с серебром. Поменьше – для гонца, побольше – для столичного радетеля. Хабарову я тоже серебро отправил. Не много. Но внимание проявил. Осталось только дождаться весточки от Ердена из богдойской сторонки, тогда можно и дальше жизнь мыкать. Пока ждал, все думал про Людку-Найдену. И даже не то, Людка она или не Людка, а просто, что девочка красивая. Что зря я тогда, дома, выпендривался.

Одним словом, через три дня я опять к деду Лавру заявился. Чтобы как-то оправдать свой приход, привел ему трех девчушек-сироток в ученицы. Тот их принял. Дом уже был слажен. Парни, что ему помогали, уже изгородь городили. Найдёне принес сладостей привозных, которые маньчжурские купцы на торг везли. Сам не пойму, насколько это вкусно? Необычно, да. В этот раз она взяла спокойнее, голову склонила, типа в благодарность, улыбнулась. Нет, точно Людка. Может, маленько ушибленная, но она.

А потом уже стал ходить едва не через день. Ближники мои даже диву давались. Чтобы я пропустил испытания второго гатлинга, фальконетов? Раньше об этом и речи быть не могло. А теперь, пожалуйста – возьмите и распишитесь. В какой-то раз дед Лавр все более подозрительно на меня глядящий, взял за руку, посадил за стол. Выгнал всех из дома и начал:

– Я же вижу, Кузнец, по какому ты делу сюда ходишь? Послушай, она девка чудная, может больная, может юродивая. Стати бабские – так себе. Тебе оно зачем? Ты – приказной на целую страну. Под тобой города и села, войско, почитай, самое сильное в этом краю. Зачем тебе юродивая девка? Ты позовешь, много красавиц сбежится. А ее потом куда, в Амур бросишь?

Я немного опешил. Почему в Амур? Да и не собирался я красавиц коллекционировать.

– Послушай и ты, дед Лавр! Я не всегда приказным был. Казак я прирожденный. Отец мой казаком был. Бедовый был. И девок целовал вдосталь. Только, что целовал, что стопку выпил. Сейчас здорово, а утром тошно, голова болит. А тут чую, нужна мне эта девка. В первый раз чую. Я ее хоть силой, хоть по добру. Она моя.

Не скажу, чтобы все это было правдой. Но и нормальным мое состояние тоже назвать трудно. Я ее хотел, и не просто хотел. Жаждал, алкал. Не знаю какие еще есть слова на этот счет.

– А не передумаешь после, не пожалеешь? – все еще сомневался дед.

– Пожалею, так то, моя печаль.

– Тогда давай, чтобы все, как у людей. У нее родни только я. Вот и посылай сватов. Пусть поп Фома вас и обвенчает. Тогда и будь со своей Любой. Пойдет так?