Бабский мотив [Киллер в сиреневой юбке] - Хмелевская Иоанна. Страница 39

Добавьте к этому костюм, сумочку, какой-нибудь шарфик в горошек… Час назад я вижу Борковскую в этом шарфике в горошек, а ещё через час Борковская в этом шарфике устраивает пьяный дебош в кабаке. Причём я узнаю об этом от очевидца. Не я один, ясное дело, — множество людей из суда и из прокуратуры имели точно такое же удовольствие. Ну, естественно, всеобщее возмущение…

— Из того, что я слышала, получается, что эти эксцессы были совершенно не в её духе, — осторожно сказала я.

— Абсолютно, — с готовностью согласился Яцусь. — Вот я и решил поначалу, что с ней какой-то срыв случился, но потом насторожился.

По просьбе Барбары я поговорил с разными людьми, и тут уж сомнений не осталось: кто-то жаждет Баську под землю закопать. Но ведь не давать же в газету объявление, что это просто травля, а на самом деле пани прокурор — человек благородный и морально устойчивый. Никто бы не поверил.

— Даже наоборот, в этом случае безусловно все поверили бы в её полное разложение, — поддакнула я. — Ну хорошо, а та, вторая? Вы что-нибудь узнали о её дублёрше?

Прокурор Яцусь печально вздохнул.

— Фигура довольно известная в определённых кругах уже не один год, но только в последнее время она начала по-настоящему куролесить, и только тогда все услышали, как её фамилия. Что самое смешное, все эти вопли насчёт того, что она прокурор, её приятели сочли шикарной хохмой.

Но мало-помалу дебоширка стала захаживать в самые лучшие рестораны. Явно целенаправленная деятельность против Баськи.

— И зачем ей это было?

— Понятия не имею. Разве что кто-то хотел выжить Баську из прокуратуры. Или мстил.

— А как вы считаете, почему дебоширку убили? И кто?

Жигонь помешивал кофе в чашке и, как мне показалось, добросовестно думал.

— Если бы укокошили Баську, я искал бы преступника, которого Баська упрятала за решётку. Это был бы не первый такой случай и наверняка не последний, мы на передовой невидимого фронта, потому что от прокурора зависит, заводить ли дело и выдавать ли ордер на арест, а Барбара ни на какие комбинации не шла. Есть ещё одна возможность…

Он поколебался и отхлебнул кофе. Я уже догадалась, что он скажет, но предпочитала немного помолчать.

— Потому что если одну принимали за другую, — сказал он наконец, — существует вероятность, что убийца банальным образом ошибся.

Она ведь вроде как ехала к вам за интервью?

Я кивнула с довольным видом, потому что угадала безошибочно.

— То-то и оно. Заранее договорилась. Вопреки моему желанию, но это уже не имеет значения.

— Черт знает, откуда она звонила, но если она так старательно хотела притворяться Барбарой, то звонить могла из какого-то общественного места. Некий психопат в это поверил и воспользовался случаем, уверенный, что убивает именно Барбару. Идиотское дело, ни за какие сокровища не угадаешь, кого искать: врага Барбары или врага этой, второй. Но скорее уж врага Барбары.

Не завидую я сыщикам.

— Я тоже. С удовольствием помогла бы им, поэтому землю рою и всем жить не даю, в том числе и вам. В конце концов, тут замешаны моя помойка и моя ива. Конечно, ни ива, ни помойка от этого не пострадали, но я — очень даже пострадала. Расскажу-ка я обо всем этом моему придворному комиссару.

Прокурор Яцусь посмотрел на меня с неподдельным интересом:

— А у вас есть такой?

— Есть. Завёлся лет пять-шесть назад. Мы оба мечтали разоблачить мерзкие махинации на очень высоком уровне, мафия тогда цвела буйным цветом, может даже колосилась… Мне-то ничего не сделали, а он слетел со своей должности, и долго же ему пришлось отрабатывать свои грехи. Мы с ним бросили действовать в открытую, потому что поняли: надо работать тихой сапой.

Как вы наверняка заметили, один подпоручик и одна я — этого как-то маловато на весь польский народ.

Прокурор Яцусь отлично понимал, о чем я говорю.

— Он уже вернул себе чин?

— Даже повысил его.

— Значит, неглупый мужик. Очень хорошо, вот и расскажите ему все. А я помогу найти дела, которые вела Барбара. Один уголовник грозил ей в открытую, но он, по-моему, ещё сидит, что не мешает ему иметь сообщников.

— А вы не могли бы бросить взгляд на материалы этих дел и сами сделать выводы? — попросила я. — К тому же, помимо служебных дел, может, вы что-нибудь знаете о её частной жизни?

— Чьей?

— Живой Борковской, естественно.

— Довольно мало. На интимные признания у нас времени не было, да Барбара и не очень общительна. У неё двое детей, брак казался вполне счастливым, только под самый конец мне почудилось, что там что-то нечисто. Лично я, будь её мужем, встал бы на её сторону, потому что женщина она замечательная, но у меня такое ощущение, что муж сплетням поверил. Баська это пережила тихонько, про себя. И все. Больше я ничего не знаю. Нет, знаю — она не выносит чеснока, любит дождь, не любит маниакальной чистоты, не реагирует на навязчивые ухаживания, а в отпуске с удовольствием ловит рыбу. Незаурядное хобби для женщины. Но вряд ли вам эти сведения пригодятся?

— Кроме отношения к чесноку, которое мне решительно нравится. Хотя общеизвестно, что чеснок — панацея от всех болезней и его надо есть за обедом на первое, второе и третье, но неужели панацея должна так кошмарно смердеть?!

— А если есть только на ночь?

— Куда там, воняет и наутро! Человек им просто пропитывается!

— Но доживает до ста лет.

— Тогда почему болгары и греки не доживают до ста лет?

Не успела я оглянуться, как наш разговор перерос в дискуссию о чесноке. Оказалось, Яцусь чеснок очень любит, а Барбара резко ограничивала его аппетиты по этой части, решительно требуя, чтобы на работе он не вонял. Я даже начала подозревать, что Яцусь мог поспособствовать убийству коллеги, дабы жрать чеснок в своё удовольствие, но вовремя вспомнила, что Борковская прокуратуру давно покинула. Не в чесноке тут дело.

— Ну хорошо, лопайте этот ваш чеснок на доброе здоровье днём и ночью, но что вы об убийстве думаете?

— А я вам уже сказал. В прокуратуру дело ещё не передали, да оно к нам и не попадёт, уедет в городскую прокуратуру, потому что занимается им главный спец по таким вот камерным убийствам, инспектор Бежан…

— Это для меня не новость, — буркнула я.

— Но в прокуратуру его не передадут, пока не решат основной вопрос. У Баськи, безусловно, был мотив, но лично я в её вину не верю…

Я тоже отказывалась и думать о каком-либо участии настоящей Борковской в кошмарном преступлении, пусть даже косвенном. Что-то нечисто было с этой дублёршей, которая полжизни глушила меня музыкой из окошка…

Я оставила Яцуся в покое и вернулась домой, зная ненамного больше, чем раньше.

Около девяти утра Бежан получил сигнал, что сожитель покойницы возвращается к жизни.

Бежан сперва намеревался несколько углубить свои знания о месте работы бывшего мужа живой Борковской, но решил, что место работы не убежит, а сведения о покойнице просто бесценны.

Наплевав на рациональную организацию труда и времени, они поехали туда вместе с Гурским.

Вышепоименованный Веслав Выдуй являл воплощение полного отчаяния. Чудовищное похмелье сжигало его нутро. Проявив смекалку и махнув рукой на расходы, Бежан прихватил с собой четыре бутылки пива и четвертинку водки.

Вместе с этими припасами его встретили как ангела-спасителя. И сердечная дружба возникла сама собой.

Без малейшего давления, только периодически подстёгиваемый вопросами, несчастный вдовец выплакался в полицейский мундир, после чего поделился воспоминаниями о покойнице. Уже лет семь, как это чудо красоты, эта небесная богиня, эта самая замечательная женщина на земле позволила ему себя соблазнить, неведомо почему. Он ведь что? Ну мускулистый, ну не трус, ну не бедняк, ну квартира есть, ну работящий и любящий, но ведь не Аполлон Полуведерский, орлы покруче на каждом шагу попадаются. А она, божество, с ним осталась! И что только она в нем нашла, а ведь осталась! Он ей пятки целовал и в глазки заглядывал, кабы решила город подпалить, он бы ей спички принёс, и вот — нет её, умерла!