Повезло. 80 терапевтических рассказов о любви, семье и пути к самому себе - Савельева Ольга Васильевна. Страница 6

Я слушала. Мне было интересно. Я очень дорожила ее доверием и отношением, всегда рвалась ей помогать.

Однажды мы заехали к тете Оле домой, чтобы она передала мне деньги на завтрашнюю закупку.

– Пойдем, поднимешься на минутку. Посмотришь, как я живу, чаю выпьем по-человечески, не в палатке, – пригласила тетя Оля.

Мы с ней вошли в подъезд и поднялись по лестнице на второй этаж. Вдруг она замерла. Просто застыла как вкопанная. Побледнела. Перед дверью сидел кот. Худющий, подранный какой-то. Я сначала не поняла, почему она застыла, может, кота испугалась.

– Кис-кис, – позвала я непрошеного гостя, который как влитой застыл перед дверью.

Но тетя Оля сползла по стене и села на голую ступеньку.

– Дошел…

Кот обернулся. У него не было глаза и торчал один зуб.

– Это же… Пират?! Как он… – я пораженно смотрела на тетя Олю. Я узнала его по ее рассказам.

– Пешком дошел, – прошептала тетя Оля и сгребла Пирата в охапку.

– А как он понял, куда идти? Как он адрес узнал?

– Любовь привела, – тихо сказала тетя Оля. Она плакала, безостановочно целовала его в морду с подранными ушами и гладила грязный бок в репьях. – Голодный?

А Пират смотрел на нее одним глазом и молчал.

– Мя-мя, – вдруг сказал Пират.

Клянусь, я слышала. Слышала, как кот сказал «мама». Мы вошли в квартиру, Оля нежно несла своего Пирата, прижимала к себе, целовала и говорила безостановочно: «Прости, прости, прости меня». Оля отрезала кусочек мяса, протянула коту.

– Йо-хо-хо, – проворчал Пират, но есть не стал.

Тетя Оля сказала потом, что он спал целые сутки напролет. Устал с дороги, стер лапы.

Дорога любви всегда тяжела, и идти по ней можно годами…

Гвоздь

Валера – боксер. И собака у Валеры – боксер. Зовут Гвоздь, потому что ему плевать на правила.

Гвоздь живет у Валеры. Иногда у Гвоздя бывает такое страшное выражение морды, что мне становится очевидно: это Валера живет у Гвоздя, а не Гвоздь у Валеры.

Валера вечером гуляет с собакой. Я вечером гуляю с детьми. Про других собачек я говорю дочке: «Смотри, Катюня, собачка лает «гав-гав». Хочешь погладить?»

Про Гвоздя я так не говорю.

Валера похож на своего питомца. Он суровый, как Гвоздь, только без слюней. Мы живем в одном доме, но в разных подъездах. На Пасху я пыталась с ними подружиться. Хотела угостить Валеру куличом. Сказала ему:

– Валера, Христос воскрес.

Валера тяжело посмотрел на меня так, как Гвоздь смотрит на любимый мяч, подранный до дыр, и ответил четко и по делу:

– Знаю. Поздравляю.

Я хотела объяснить Валере, что Христос воскрес не только у меня, а у всех, и даже у Валеры, но не стала. Про пасхальные яйца, которыми нужно стучать друг об друга, даже не заикнулась. Валера слишком буквален и прямолинеен для этой информации.

Валера тренирует Гвоздя злобно, но по-дружески. Учит его злости. Накачивает ненавистью. Команды «Сидеть!» и «Встать!» выполняем всем двором.

– Вот мяч, Гвоздь! Мяч – это большой кожаный пузырь. И ты, Гвоздь, большой кожаный пузырь. Фас, Гвоздь, фас!

Однажды мой сосед по имени Иван Васильевич делал ремонт. С 8 утра до 23 вечера. Штробил, сверлил, стучал, громыхал. Выходные его не останавливали. «На проклятом острове нет календаря, ребятня и взрослые пропадают зря». Я позволила себе сделать замечание Ивану Васильевичу. Встретила его во дворе и попросила шуметь в установленное законом время. У меня был маленький ребенок, и я боролась за право спать по субботам хотя бы до девяти. Иван Васильевич громко и визгливо объяснил мне, что я курица, мои цыплята для него чужие и мои проблемы ему неинтересны, а деньги в своем кармане интересны, поэтому если я не могу потерпеть, то могу смело переезжать.

У АНГЕЛОВ-ХРАНИТЕЛЕЙ РАЗНЫЕ ОБЛИЧЬЯ.

Иван Васильевич громко и унизительно кричал на меня на пятачке двора, доступном для обзора всему дому. Я растерялась от чужой наглости, выпяченной так бесстыдно, и понуро молчала. Со стороны мы выглядели как отец и дочь, которая принесла в подоле. Я отошла в сторону, присела на скамейку, готовая заплакать. Меня оглушили наглостью, а муж на работе и защитить некому.

– Хочешь, мы его накажем? – спросил Валера, внезапно возникший передо мной. У него играли желваки. Гвоздь тяжело дышал рядом, готовый к мести. У меня сердце ушло в пятки. Я испугалась, хотела сказать «не надо», но Валера не стал ждать моего ответа.

К Ивану Васильевичу подошла процессия из Валеры и Гвоздя. Случилась экспрессия. Иван Васильевич сразу сменил профессию. И агрессию на депрессию. И вероятно, конфессию, ибо стал молиться.

Я не знаю, что сказал ему Валера. Может, он сказал не ему, а Гвоздю. Сказал Гвоздю, что Иван Васильевич – большой кожаный пузырь. И что фас. Не знаю, но с того момента я спала по субботам, сколько хотела.

Вчера вечером мы гуляли на площадке при свете фонарей. Весь день мы были заняты и только в девять вечера вышли на променад. Сын увлеченно бегал по площадке, сбрасывал перебродившую мальчишечью энергию. Я отвлеклась на дочь в коляске, потеряла его из виду. Вдруг я увидела, как к сыну приближается стремительная тень, и через секунду поняла: это Гвоздь. Сын бегал, чем дразнил Гвоздя, и тот бежал его наказать. У меня от ужаса пропали голос и здравый смысл, и я бросилась наперерез вместе с младшей спасать старшего. То есть у Гвоздя могло быть сразу три кожаных пузыря: огромный, нормальный и маленький пузырик. И тут раздался стальной голос Валеры, четкий, командный, резкий:

– Свои!

Гвоздь врезался в это слово и мгновенно выстроил новый маршрут, взяв влево.

Я застыла на месте. Меня обдали ужасом, и я была овеяна паникой. Ко мне сзади неслышно подошел Валера и приказал в затылок:

– В этом районе никого никогда не бойся! Никого. Никогда. Поняла?

Я кивнула и прошептала пересохшими губами: «Спасибо».

Ангелы-хранители всегда являются в разных обличьях.

Епитимья

Слово «епитимья» у верующих людей означает наказание за совершенный грех или неправедную жизнь. Епитимья – это, например, пост как воздержание от вкусной и разнообразной еды или длительные молитвы.

Наше общество – это люди. Их много, и они очень разные. Помимо заповедей, которые придумал Бог, очень много правил для выживания в социуме придумали люди. Некоторые правила обозначены в законах, некоторые – только в поле здравого смысла. Ну, например, нельзя радоваться на похоронах – нужно скорбеть. Этого нигде не написано, но это так.

Тот свой грех я помню в мельчайших подробностях. Моя дочь сильно болела и цеплялась за жизнь. Выжила, но в бою потеряла слух. Передо мной как матерью стояла задача прорваться в тыл врага и отвоевать слух: организовать операцию.

Те дни я помню смутно. Я не жила – продиралась сквозь время. Нужно было выкарабкаться из вторника и как-то дотянуть до среды. Со стороны я выглядела вполне собранной и целеустремленной женщиной, решала вопросы с предстоящей операцией, вникала в специфику высокотехнологичных имплантов, которые заменят дочери слух, составляла документы. Только глаза всегда были опухшие и заплаканные.

«Ну мало ли… – думали люди. – Ну, аллергия…»

Однажды я пришла домой раньше обычного.

Что-то там у меня не получилось, ерунда какая-то – справку мне не дали, что ли, или печать не поставили. В любой другой момент это была бы просто жизненная рутина, но именно в тот день это была трагедия вселенского масштаба.

Я поняла, что больше не могу. Я рыдала со всем отчаянием, на которое была способна, до икоты, трясущихся рук и нервного срыва. Я закрыла дверь в комнату, где истерила, но плакала так громко, что все равно все было прекрасно слышно. Муж у меня не железный.

Он больше не мог выносить моих слез и «выгнал» меня.

– Сходи на маникюр, я тебя умоляю, – сказал он. – Или в магазин. Или в кино. Куда угодно. Купи себе чертовы туфли, платье. Что-нибудь. Тебе необходимо развеяться. Ну что ты как загнанный зверь?! Я не могу видеть и слышать твои слезы.