Город энтузиастов (сборник) - Козырев Михаил Яковлевич. Страница 52

– А на что нам? Теперь только на Слуховщине и ткут.

На Слуховщине держат больше коров, на Слуховщине строят более основательные по крепости и более обширные избы, на Слуховщине, наконец – и это самое главнее – все плотники, или столяры, или маляры. От них занялись этими ремеслами и жители окрестных «русских» деревень, но куда им в искусстве до слуховщинцев!

Конечно, герой наш не мог заметить столь тонких особенностей края. Да и как он мог заметить эти особенности, если любая деревня показалась бы ему новым царством, новой страной. Он равнодушно шел между двумя порядками высоких из восьмивершкового леса строенных изб, не обращая внимания ни на мальчишек в изумлении останавливающихся посреди дороги, ни на баб и молодок, любопытствующих посмотреть городского гостя, ни на те немногочисленные признаки, которыми эта пореволюционная деревня отличалась от дореволюционной. Он не заметил невзрачной вывески – «изба-читальня», ни запертой на замок лавочки «слуховского потребительского общества», ни избы, на воротах которой начерчено было мелом одно только слово: «комсомол». Он шел через деревню в указанном Михалком направлении и, дойдя до двухэтажного дома с зеленой крышей, где помещался волисполком, поднялся во второй этаж; увидев там за изрезанными ножами столом двух Мальцев, записывающих в толстые исходящие и входящие книги, сразу почувствовал себя в родной обстановке.

– Председателя можно видеть? – спросил он.

– Нету.

– А секретаря?

Ему показали на легкую тесовую перегородку, с закрытой дверью из тонкой фанеры.

– Отдельный! кабинет, – подумал Бобров, – и без предупреждения открыл фанерную дверку.

В тесной комнатушке, которую при всем желании нельзя было назвать кабинетом, сидел секретарь – блондин с отпущенными по-хохлацки длинными махровыми усами. Секретарь поднял голову, посмотрел на гостя с некоторым недоумением – гость тоже посмотрел на секретаря с недоумением, и оба они с минуту молча смотрели друг на друга.

– Бобров, – узнал, наконец, секретарь.

– Самохин, – вспомнил, наконец, Бобров. – Ты как сюда попал?

– Я-то что – а вот ты как? – в свою очередь удивился Самохин.

Оба имели одинаковое право удивляться: пять лет тому назад работали они вместе в политотделе дивизии – с тех пор не встречались ни разу – и вдруг встретились снова при таких необычных обстоятельствах.

– А я тут давно живу, – рассказывал Самохин: – ведь у меня жена с этой деревни. Приехал посмотреть, да и застрял. Время было голодное, подвернулось учительское место…

– А разве ты не секретарь?

– Временный… А главная моя специальность, если хочешь знать, – культурный хозяин. Земледелием занимаюсь.

– Ну?

Делом одной минуты было сложить бумаги и уйти, оставив дверь «кабинета» открытой.

– Если кто спросит – скажите, что секретарь домой ушел, – объяснил Самохин своим делопроизводителям. – Пойдем ко мне. У тебя машина что ли испортилась? На мосту провалился?

Самохин ухмыльнулся:

– Тут всегда так. Ну а пока машину чинят, посидишь у меня, отдохнешь. Я тебе все хозяйство покажу…

XI

Трудно себе представить более разную судьбу двоих в общем одинаковых по образованию и воспитанию людей, как Бобров и его товарищ – Самохин. Недавно построенная изба из такого же, как у всех крестьян восьмивершкового леса, показав на которую, Самохин с гордостью сказал:

– Мой дом. Сам строил.

Обстановка этой избы – стол из необструганных досок, самодельные табуретки, неизбежный портрет всероссийского старосты, помятый, но ярко начищенный самовар, чашки с отбитыми кромками, чайник с луженым носом, рваная не первой чистоты домотканая салфетка.

В самоваре – неизбежное деревенское угощение – яйца.

– Собственные яички – кохинхинок развожу – курица не простая. Смотри, какой вес в яйце, – хвастал Самохин, – только одна беда – болеют очень. Из десятка только две и клались, а остальные испортились почему-то…

В чашки налит чай, природный аромат которого был заглушен запахом деревенской потребилки – т.-е. отдавал не то мылом, не то керосином, не то тем и другим вместе.

– Я тут культурное хозяйство веду, – продолжал рассказывать Самохин, совершенно не интересуясь делами своего гостя: – огород у меня первый на деревне. Сад развел – яблоки скоро будут. Пчелы. Турнепсом целую полосу засеял. Замечательный турнепс!

– Что же – мужики подражают тебе, учатся? – чтобы хоть чем-нибудь выразить внимание хозяину, спросил Бобров.

Самохин нахмурился.

– Как сказать. Чему учатся, а чему и нет. Турнепс тоже некоторые посеяли, – а вот насчет скота не больно. Не верят, ждут, что получится… Они на моих неудачах учатся – а я и сам кое-что от них беру. Книжки тоже помогают… Вон у меня книг-то, – показал он на пачку брошюр по сельскому хозяйству. – Только книга одно, а на практике и предвидеть нельзя, что получается. Я бы тебе рассказал, как обзаводиться начал, – целый роман. Ты не пишешь?

Бобров писать никогда не пробовал.

– Напрасно, – у меня огромный материал. Я и газету писал – кое-что напечатали.

Самохин говорил без устали – долгое сиденье в деревне располагает к разговорчивости: когда-то еще встретишь человека одного с тобой уровня развития.

– Заняться у меня? Подражать? Да меня два года на смех поднимали. Учил бы, говорят, ребят, не за свое дело берешься. А я их в первый же год удивил. Искусственного удобрения достал: где они меру сняли, я – две. Сразу поверили. Сунулись в город за удобрением – а им нос: нету. И я с тех пор, сколько ни хлопочу, достать не могу. Куда только оно подевалось…

– Вот что я скажу, – перебил Бобров: – мне надо ваш лес посмотреть. Я, признаться, за тем только и приехал.

– Дело. Стоит, чего посмотреть. Только на что он тебе?

– Стройка у нас начинается, просили выяснить – годен или нет.

– Как же не годен. Уж если такой лес не годен, какой же годен то? Ведь и моя изба из этого леса. Только одна беда – наши мужички лесок-то своим считают.

– Как так своим? Я в лесотделе справлялся – госфонд!

– То-то и есть, что в лесотделе. А вы бы у наших мужичков спросили. Они лучше знают. Их лесок, заповедный, замоленый, с иконами обхоженный, спокон веку их. Начнешь рубить, так завоют.

Трудно предвидеть, когда и где наткнешься на препятствие. Ты думаешь, что достаточно обломать десятка два советских чиновников, ты думаешь, что достаточно получить согласие земотдела и лесотдела и лесничества, ты думаешь, что эти многоразличные органы вольны казнить этот лес, предоставив его неумолимому топору лесоруба, и вольны миловать, предоставив ему сгнить на корню, – а тут вдруг какие-то «мужички».

– У них не спросят, – ответил Бобров. – Меня другое интересует – сохранился лес или нет. Может быть, миф один – только пеньки торчат.

– Что ты! Пятьдесят лет топор не притрагивался. Разве что какое старое дерево среди леса срубят. Я тебе говорю – заповедник. Тут одна штука затесалась – как бы тебе объяснить – суеверие, что ли.

– Суеверие?

– Я потом расскажу, – а пока пойдем лес посмотрим.

Приятели вышли за околицу. Навстречу им две лошаденки надрываясь тащили выпачканный в грязи, поломанный, хромающий на одну ногу автомобиль.

– Твой что ли? – спросил Самохин.

– Мой, – ответил Бобров, и, обращаясь к шофёру: – Сегодня не уедем?

– Где там, – безнадежно ответил шофёр, и потащился вслед за своей машиной, такой же чужой и ненужной в этой обстановке, как и его заграничный автомобиль.

– Замечательный лесок – тысячу верст пройдешь, такого не сыщешь, – говорил Самохин, обрадовавшись новой теме для восхищений. Все у этого человека было замечательно – начиная с его показательного турнепса до кохинхинок, почему-то не желавших нести яйца, и чайника с отломанным носом. И вместе с полупрезрительным чувством самодовольного горожанина возникало у Боброва и легкое чувство зависти, – вот он, Бобров, человек, казалось бы, поставленный неизмеримо выше на общественной лестнице, чем Самохин, – человек, которого ждет если не блестящее, то во всяком случае хорошее будущее, – доволен ли он? Радуют ли его в такой же степени те успехи, которых удалось достигнуть?