Город энтузиастов (сборник) - Козырев Михаил Яковлевич. Страница 69

Муравейник, расположившийся на Чортовом Займище, как и подобает всякому муравейнику, прокладывал от себя пути во все стороны. По дороге в город двигалась партия рабочих, спешно перебравшая и расширявшая шоссе для будущего трамвая, другая партия стопудовыми бабами забивала в берега тяжелые сваи, которые должны были удерживать мост, соединявший поселок с фабриками.

По вечерам, на пространстве постройки, горели костры, раздавались то плясовые, то длинные песни и звуки излюбленной гармошки. Здесь, буквально ночуя, в том же самом годном на все сезоны пальто или в русской косоворотке, моталась без устали большая фигура архитектора.

Архитектор не ждал гостей.

Внимательно, по своему обыкновению оглядев Нюру с ног до головы, он спросил:

– Что ж вы ее от меня до сих пор скрывали. А?

И шутливо потрепал Юрия по плечу.

– Ничего не скрывал, – ответил тот, – просто знакомая.

– Город хотите посмотреть, барышня? Что ж вы теперь увидите? Камень да щепки. Это только мы, строители, все видим. Вот это у нас главная улица, – сказал он, указывая на покрытое щепами и бревнами пространство, – а вам кажется, что улицы никакой нет.

Обычно тихий и несколько слащавый голос архитектора стал еще тише в присутствии женщины, которая, очевидно ему понравилась. Он с удовольствием водил Нюру по всей постройке, объясняя, как что называется, что из чего делается: все это интересовало Нюру, как ребенка.

– А тут такую махину взгромоздим – и в самом городе такой нет. Деревянную, правда – а уж за то простор! – сказал он, когда дошли до площади, где месяц тому закладывали первый камень.

– Наверху вышка будет, и с вышки весь город – как на ладони. И тот и этот. Мы уж постараемся так сделать, что те – он указал на город – тоже к нам перейдут. А что ж такого, – ответил он на вопросительный взгляд Бобров: – разве не было случаев? Строиться-то теперь будут только на этой стороне – ну той и крышка.

– А помните, что вы говорили? На закладке-то? – напомнил Бобров.

– Не страшно!

Он зашагал крупными шагами к тому месту, где когда-то впервые показалась вода. Яма была не засыпана, а только покрыта досками.

– Здесь мы славную штуку устроим. Совершенно невероятную, скажете – наш колодец и водопровод, и фонтан. Представляете? У меня проект есть всю эту воду в трубы заключить. Только бы средства позволили…

Нюра интересовалась и ямой, наполненной водой, и водопроводом, и фонтанами, и трубами.

– А вот вам я еще что покажу, барышня, – сказал архитектор, лукаво улыбнувшись Боброву. – Пойдемте сюда.

Он зашагал вдоль реки мимо строящихся домов, мимо моста – Нюра с трудом поспевала за ним. Бобров не понимал, куда он ведет и что хочет показать. Проектированный город уже кончился – начался высокий берег, на котором по первому проекту должно было строиться поселку.

– Вот здесь, – указал архитектор, – мой домик будет. Хорошее место. Вам нравится?

– Какой ваш? – спросил Бобров.

– А такой – надумал. – Надо же и мне что-нибудь… Хорошо? – спросил он Нюру.

– Очень, – ответила она – а почему весь город не здесь?

– Это уж не от нас – мы люди маленькие… Вот Юрий Степаныч…

Юрий Степанович обиделся.

– Вы ведь отлично знаете, что я ни при чем.

Излишняя внимательность к Нюре со стороны архитектора казалась Юрию Степановичу странной. Еще более странным обстоятельством было то, что Нюра слишком прислушивается к словам Галактиона Анемподистовича, задает праздные вопросы. Он был даже доволен, когда, подойдя к мосту, Нюра сказала:

– А можно мне через мостки пройти? Здесь мне ближе.

– Дадим пропуск, – пройдете, – ответил архитектор.

Бобров пытался провожать ее, но она отклонила:

– Я и одна… Прощайте.

– Любопытная – страсть до чего любопытная, – сказал архитектор, когда Нюра спустилась с обрыва к реке. – Молоденькая и много в ней такого всякого – а молодец. Право молодец. А вы как находите, Юрий Степанович?

– Вы не влюбились ли?

– А что ж, – поглаживая бороду, ответил Галактион Анемподистович, – я еще не старик.

Расчеты Боброва оказались правильными. Муся узнала о поездке в тот же день и в тот же день прислала записку.

– Что так долго тебя нет? Приходи.

Записка была короткая, пожалуй даже деловая, но от нее пахло ее, Мусиными духами, ее воздухом, почерк был ее – мелкий неразборчивый, торопливый. Может быть, на такое приглашение следовало бы не отвечать, может быть, следовало бы выдержать характер, но Юрий Степанович был так обрадован, что тотчас же бросился к ней.

– Стыдно забывать старых друзей, – сказала Муся, протягивая ему руку. – Нехорошо.

Отвернулась, сделала вид, что очень недовольна им, а вслед за тем – примиренным тоном:

– Я тебя прощаю. Мы будем ужинать вместе. Да?

После долгого, как ему казалось, перерыва Муся стала как бы чужой, но за то еще более неотразимой в своей деланной наивности, в кокетстве, в ежеминутной смене настроений.

В городском саду на открытой веранде они ужинали, пили вино. Муся смеялась, неосторожно прикасаясь к нему, говорила таинственным шёпотом о вещах, ничего таинственного в себе не заключавших, и потом оставила его у дверей своего дома, задав на прощанье коварный вопрос:

– А вы меня скоро познакомите с вашей… женой?

Это «вы», и еще более коварный смех, и то, что она убежала, не дождавшись ответа, переполнило Юрия Степановича досадой.

– Какая жена? Откуда она взяла?

Ему казалось, что отношения с Мусей окончательно испорчены, и прежнее мучительное состояние усугубилось сознанием своей ошибки.

– Она любит меня. Или любила. А я все испортил. Сам…

Три дня после этой встречи он никуда не выходил – и только на четвертый, не дождавшись приглашения со стороны Муси, пошел не к Мусе – а на Гребешок. Нюра не ждала его и встретила, пожалуй, несколько холодно. Он был еще холоднее с ней и ни одним словом, ни одним намеком не напомнил о том, что было так недавно у кладбища.

– А кто это мне ваш город показывал? – спросила Нюра – и засмеялась.

– Архитектор. Я тебе говорил о нем.

– Видно, большой чудак.

XX

Единственно встречаться с Мусей, вдыхать запах ее любимых духов, слушать ее тихий придушенный голос, сухой взрывчатый смех, держать в руке ее маленькую сухую руку становилось потребностью для Боброва. Иногда нежные, сказанные как бы в шутку, слова, иногда колкие, тоже сказанные как будто в шутку, замечания, лукавые улыбки, обещающие улыбки, улыбки просто кокетливые, вдруг нечаянно упавшее с плеча платье, взгляд, тайком брошенный из-под ресниц – без этого нельзя было жить, с этим – нельзя было чувствовать себя ни счастливым ни спокойным.

– Как поживает ваша… жена?

– Что вы? Откуда вы взяли! У меня нет никакой жены!

– А вот та самая… Шатенка… Ведь она очень, очень интересная… Мне нравится твой вкус…

Бобров не мог понять, знает ли она что-нибудь о Нюре, кроме того, что вместе с Нюрой он приезжал на постройку, но чувствовал, что она мучает его намеренно, и понимал, что ничего другого он и не заслужил.

Поездка на постройку, которой он думал возбудить ревность Муси, обратилась против него самого: он оправдал до тех пор ничем неоправдываемое поведение Муси.

Встречались они по-прежнему только на людях – или в ресторане, или на прогулке, или у нее дома, но опять-таки при знакомых, которых опять-таки было больше, чем нужно. Однажды он пробовал дать ей понять, что встречи на людях ему надоели. Она ответила:

– А что будут говорить обо мне? И так уж слишком много говорят. Неужели ты не знаешь?

Заметив, что этот ответ не удовлетворяет Боброва, она пояснила:

– Ты думаешь, что мне безразлично? Веришь сплетням? Ведь я знаю, что обо мне говорят, не хуже твоего знаю…