Зерно Граната. Возвращение домой (СИ) - Юраш Кристина. Страница 21

Танатос тяжело вздохнул и закатил глаза. Вот по лицу прямо вижу, что он обо мне думает в данный момент. Я тоже сделаю вид, что думаю о нем еще хуже…

— Какая красавица, — ласково начал Танатос, опускаясь на колени перед ребенком, придерживая мечи, которые едва не вывалились на пол. — Разве можно такой красавице плакать? Скажи мне, маленькая царица, кто посмел тебя обидеть?

Ребенок шмыгнул носом, затем ещё раз и ещё и почти перестал плакать, зато лицо стало суровым и девочка надулась, как хомяк Леонид. Кстати, где он? Мне показалось, или в цветах что-то шуршит? Не пробирается ли там про мою попу вооруженное пушное восстание против моего произвола?

— Вы — злые, все боги злые, — насупилась маленькая “царица”, а затем тыкнула в меня пальцем. — Особенно этот.

Спасибо, добрый ребенок. Я тебя никогда не забуду. Танатос перевел очень тяжелый взгляд на меня, я пожал плечами, как бы намекая, что к этому ребенку я вообще отношения не имею.

— А что он сделал? — сурово поинтересовался мой друг, изо всех хмуря брови и всем видом показывая, что чтобы я не сделал, он не одобряет, — Если он тебя обидел — мы его сейчас накажем.

Отшлепайте короной по попе. Я уже морально готов к такому повороту событий….

— Правда? — заинтересованный детский голосок раздался под сводами дворца, а ребенок посмотрел на Танатоса с такой надеждой, что мне стало страшно, — Ты правда-правда его накажешь? И он больше не будет делать людям гадости?

Откуда она знает про мои гадости? Кто успел рассказать? И про рощу девственниц она тоже в курсе? Как там про меня говорят? “Его девиз всегда при нем! Интригуем, не берем!”. А ведь предлагали!

— Дитя моё, — рассмеялся Танатос, сощурившись в мою сторону. — Делать гадости и создавать проблемы — это основная задача Гадеса… Но я не оставляю надежды на то, что рано или поздно мы его перевоспитаем. Так что он сделал?

Если она сейчас скажет, что “этот злой дядя сделал меня”, то я пойду проситься к Кроносу в уголочек. Я видел! У него есть местечко в уголке камеры.

— Когда мама заболела, и почти не вставала, папа сказал, что её хочет забрать Гадес, — голос ребенка снова задрожал, а на ясные глаза набежали слезы. — Он — плохой, зачем он хотел забрать маму? Все боги плохие! Все!

— Нет, не все плохие, — насупился я, задумавшись, как бы объяснить ребенку, что чем меньше душ попадает в Аиду, тем меньше мне работы. — Танатос, например, недавно персики брил.

— Персики, — ребенок снова сделал перерыв своих рыданий и громко сглотнул, — Мама любила персики, и я тоже… Вот только у нас неурожай, и мы все должны были умереть с голоду… Я хочу к маме! Отведите меня к маме!

Ребенок снова залился плачем и уже никакие увещевания Танатоса не спасали! Я материализовал игрушки, платья, цветы, украшения, чтобы как-то успокоить ребенка. Танатос показывал фокусы с мечами, пытался плести венок, но ничего не помогало.

— Я начинаю понимать, почему у меня нет детей, — осторожно начал я, стряхивая ногой букеты асфоделей со ступенек.

— Мама! У меня была самая лучшая мама! — кричала малышка, пока мы судорожно соображали, что же нам с ней делать. — Я хочу к маме.

— Мне кажется, Гадес, у нас с тобой не осталось выбора, кроме как… — со скорбью в голосе проговорил Танатос, а на моем лице отразилась паника. Я резво замотал головой из стороны в стороны, пытаясь предотвратить следующий шаг бога смерти, но не смог. Над сводами Аиды раздался громогласный крик Смертного бога. — Ма-а-а-а-ама!!

Глава восьмая

Когда двухметровый детина с перепуганными глазами протяжно орет: “Мама!”, обычно это вызывает улыбку, но в моем случае это наводило на мысль о подкопе под троном.

— Не мамкай! — раздался в дверях суровый голос “ спартанской матери”. Так, где полотенце? На руку наматывает! Фуууух! Жизнь спасена… Наверное…. — Итак, мои близкие по родству и недалекие по сообразительности, что произошло у Вас на этот раз?

— Ну ма-а-а-а-ам, — жалобным хором выдали мы с Танатосом, а женщина усмехнулась, глядя на наше дендрарий. — Вот!

Мы с двух сторон указали на плачущего ребенка, всем видом показывая, что сделали все возможное, а результата нет…. На всякий случай я еще всем видом намекал, что я здесь совершенно непричем, и к соплям, текущим из носа никакого отношения не имею.

— Скалы подходящей для вас нет! А то быстро бы учились летать! — беззлобно пробубнила женщина и направилась в нашу сторону, а мы с богом Смерти инстинктивно отступили на несколько шагов, понимая, что в ее понимании учиться никогда не поздно, однако, нежелательно. — Сын, ты решил вопрос с моей внучкой и невесткой? Нет? А чего стоишь? Кого ждешь?

Танатос отхватил полотенцем, шутливо вскрикнул и потер ушибленное место. Я — древний Бог, я — титан… Да! Я — титан! Так почему я в последнее выгребублик от всех, кому не лень?

— Скажи мне, моя девочка, что произошло? Мне ты можешь рассказать, мальчишки всегда нас не понимают, — произнесла спартанка, надевая на голову ребенка венок из асфоделей и присаживаясь на корточки перед нашей плаксой. — А я наведу тут порядок! Ух, всех их полотенцем!

— Мама… — жалобно пискнул ребёнок и кинулась на шею матери Танатоса, обнимая изо всех своих маленьких сил. — А ты отведешь меня к маме?

— Я сделаю все, что в моих силах, — пообещала мать Танатоса, нежно поглаживая ребенка по спине и глядя в мою сторону нехорошим взглядом. — И Гадес тоже сделает, я тебе обещаю.

Я замотал головой, понимая, что уже никак не смогу вернуть душу ребенка. Прозерпина и так разрушила столь хрупкое равновесие между мирами, что еле смог залатать… Нет, я не смогу этого сделать. Риск слишком велик. Из-за нарушенного равновесия Гера смогла освободить Кроноса, сила держащая его в оковах ослабла и чуть не начался хаос… У меня нервов не хватит еще раз повторить этот трюк. А ведь где-то, среди цветущей долины, одна сопливая “душемучительница” обильно жалуется своей мамашке на вселенскую несправедливость. Я прямо слышу, как зубная крошка сыплется на смертных с неба, а они бегают и орут, что это чудо!

— Я дружила с Персефоной, пока она была в храме своей мамы, — еле слышно причитал ребенок, утирая маленьким кулачком слезы с призрачных щечек. — Мы весело играли с ней, плели венки и пели разные песни… Только Персефона не была похожа на себя, она выглядела по-другому, но все равно красиво. Я знала, что она — богиня. Все об этом говорили. Однажды… Однажды она мне даже подарила цветочек… Мама сказала сохранить его, ведь это подарок настоящей богини!

Мама Смертного Бога кивала на рассказ девочки, призывая ее продолжать, а мы с Танатосом замерли и старались не шелохнуться, чтобы не спугнуть мгновения блаженной тишины.

— Пришло время сбора урожая, а собирать оказалось нечего… — проговорило дитя ещё тише, а потом снова шмыгнула носом, — Совсем-совсем нечего, понимаешь?

Девочка положила руки на плечи спартанской матери и заглянула ей в глаза, что-то ища в них… Такой маленький ребенок, а так много понимает… Нет, я определенно не готов к детям! Я и к взрослым в последнее время не готов…

— Не вижу логики, — шепнул я на ухо старому другу, окончательно потеряв нить повествования. — Она же не умерла от голода… При чем тут неурожай?

— Тихо ты, — отрезал мой друг и для большего эффекта отмахнулся от меня, внимательно слушая рассказ ребенка. Да, выслушивать детский лепет — это моя основная работа. Как хорошо, что я не покровитель всех детей!

— Кушать стало нечего, старые запасы кончились… — всхлипывал ребенок, жалуясь матери Танатоса, пока та высмаркивала ее в полотенце. Все! Не трогайте меня им больше! — А потом мама слегла, и папа сказал, что ее хочет забрать злой Гадес…

Ребенок снова заплакала, спрятав лицо в маленьких ручках. Мама Танатоса поднялась с колен и направилась в мою сторону, угрожающе размахивая полотенцем. Эм… Как-то неловко получилось… Я что? Лично пришел, ткнул пальцем и заорал, что без этой бабы никуда не пойду? Зачем на меня всех персефон вешать?