Кошки-мышки - Тимошенко Наталья. Страница 14

– Едва ли черный рынок органов, тогда на голой земле вырезать не стали бы, – покачал головой Никита.

– Вот и мы так думаем. Но кто сказал, что врач не может быть маньяком? Он даже отпечатки пальцев оставил, но в этом направлении пока глухо. Проверяем, изучаем. Однако вот тут еще интереснее.

Леша выудил из общей папки несколько снимков, которые заставили Никиту непроизвольно поморщиться. Он сразу узнал в жутких очертаниях сгоревшие полностью тела. Одно лежало тоже на кладбище, а второе, очевидно, в морге. Однако сюрпризом для Никиты стало объяснение Лосева, что это тело Серегина. Точнее, то, что в морге, Сергеева, а вот чье на кладбище – неизвестно. Тело сгорело полностью, экспертизу не сделать, но лежало оно на том же месте и в той же позе, где нашли Серегина.

– Это тоже он, – сказал Никита, рассмотрев оба снимка подробнее.

По Лешиным глазам понял, что тот примерно такого ответа и ждал, но хотел объяснений, как это может быть. Как одно и то же тело может сгореть одновременно в двух местах.

– На кладбище сгорело не само тело, – не слишком уверенно пояснил Никита, тщательно подбирая слова. Порой объяснить то, что чувствуешь интуитивно, очень сложно. Особенно когда и сам не до конца уверен, что ощущения не подводят. Это как переводить с иностранного языка, который неплохо знаешь, не будучи профессиональным переводчиком. Слушая чужую речь, ты не переводишь ее себе, ты ее и так понимаешь. А потому перевести другому иногда очень сложно. – А как бы проекция, фантом. В то время, когда само тело горело в морге, появлялась и проекция на кладбище. В момент смерти, особенно насильственной, происходит огромный выброс энергии. Невидимой глазу человека, как бы… ментальной. Остается след на ткани мироздания. Возможно, именно этот след и сгорел на кладбище. Думаю, если бы с момента смерти Сергеева прошло больше времени, след бы исчез.

Лосев немного помолчал, глядя на снимки и, наверное, раскладывая непонятную информацию по полочкам, а потом спросил:

– Ты когда-нибудь видел такое раньше?

Никита качнул головой.

– Даже не читал о подобных случаях. Так что считай, это мои догадки и собственные выводы. Не факт, что правильные. Это не совсем то, что я умею. А зачем его сожгли? Я же так понимаю, это не крематорий?

– Не крематорий, – задумчиво подтвердил Леша. – Это морг. Кто и зачем поджег – неизвестно. Лера вообще выдвинула версию, что это самовозгорание.

Самовозгорание! У Никиты засосало под ложечкой, страшно захотелось попросить посмотреть на это тело, хоть по фотографии и было понятно, что смотреть там уже почти не на что. Но когда еще ему представится случай прикоснуться к феномену, задокументированные случаи которого можно по пальцам пересчитать? А уж если Лера предположила самовозгорание, значит, все более или менее реальные версии не сработали, остались лишь фантастические. Потому что Валерия Горяева вовсе не тот человек, который сходу начнет бросаться подобными словами. Никита видел, что даже тем вечером, когда Лера пришла к нему с рассказом о следах в ванной, она так до конца и не поверила в то, что он сказал.

– А что со вторым телом? – спросил он.

– Второе на месте. – Леша взглянул на него с подозрением. – Думаешь, с ним может случиться то же самое?

– Пятьдесят на пятьдесят. Если самовозгорание связано со способом убийства, то произойдет. А если нет, то не произойдет. Честно говоря, я вообще никогда не слышал о случаях самовозгорания уже мертвого тела.

– Так может, это и не оно? – с надеждой спросил Леша. Никита понимал его чувства: лучше бы это был умышленный поджог, с ним полицейский знает, как работать. Но если бы был хоть крохотный шанс, что это поджог, Леша не пришел бы к нему.

– Можно мне взглянуть на тело? – решился Никита.

– На которое?

– На оба.

– Не вопрос. Хоть сегодня.

Никита взглянул на часы, прикидывая, сколько времени займут занятия с Яной и успеет ли он посетить морг. Леша предупредил, что сгоревшее тело находится в другом городе, значит, сегодня туда съездить они уже не успеют, а вот увидеть тело ведьмы вполне возможно. Пожалуй, часа с Яной хватит за глаза. Леша заверил, что у него как раз есть несколько дел неподалеку, а через час он заедет за Никитой и они вместе отправятся в морг. Только после этих слов Никита наконец понял, что за этим полицейский и приходил: не услышать экспертное мнение, а заинтересовать, заставить незаметно самому попросить взглянуть на тело. То есть это не он, Лосев, попросил Никиту поехать, а Никита сам захотел. И вроде как Лосев после этого ему ничего не должен. Не то чтобы Никита обязательно потребовал бы что-то за услугу, скорее, он сделал это машинально. Что ж, хорошая привычка, сильно облегчает жизнь.

За Лешей закрылась дверь, а Никита все еще мысленно рассматривал фотографии, прислушиваясь к ощущениям и намечая план действий, когда увидит тело ведьмы, поэтому не заметил, как Яна закрыла конспекты и подошла к нему. И только когда она окликнула его, поднял голову и встретился с ней взглядом. И сразу понял, что заниматься теорией в ближайший час они не будут, а в морг он поедет не один.

Яна никогда не была любительницей подслушивать чужие разговоры; если и случалось стать их невольной свидетельницей, то абсолютно без злого умысла и предварительного сговора с совестью. Как и в этот раз. Когда к Никите Андреевичу пришел неизвестный мужчина, она лишь скользнула по нему взглядом и, не узнав, вернулась к конспектам, пытаясь вникнуть в сложную тему, чтобы потом, когда Кремнев начнет объяснять ей более подробно, не показаться совсем уж глупенькой дурочкой. Хватит и того, что зачет не сдала, позорище. Однако, когда она поняла, что посетитель – полицейский и пришел он, чтобы о чем-то посоветоваться с преподавателем, слух сам собой обратился к их разговору.

Яна хотела расследовать преступления с самого детства, хоть для этого ей и пришлось выдержать настоящую битву с отцом. Тот, сам бывший следователь, наотрез отказывался видеть дочь своим преемником. Кем угодно: переводчиком, преподавателем, хоть физиком-ядерщиком, а иногда Яне казалось, что он согласился бы даже на стриптизершу – только не следователем. На то у него были причины. Когда-то из-за его работы погиб сын, Янин младший брат. Жена забрала Яну и ушла, не простив его. Затем, правда, бросила и ее, отослав обратно к отцу, но папа даже в этом умудрялся себя обвинить. Дескать, из-за него, из-за его работы бывшая жена и дочери жизнь сломала. Яна сначала не понимала этого бичевания, и лишь год назад Элиза по большому секрету рассказала ей, что, возвращая дочь отцу, ее непутевая мамаша заявила, что Яна напоминает ей о случившемся и причиняет этим боль. И если до этого Яна, не видевшая мать с десяти лет, еще втайне мечтала съездить к ней в гости, посылала открытки на праздники и писала длинные письма, то теперь оборвала всякое общение. Если у этой женщины хватило совести бросить не только мужа в трудную минуту, но и дочь, то о чем с ней вообще можно разговаривать? Как можно считать ее матерью? Лучше уж никакой, чем такая. И – вот ведь странность – после принятого решения Яна внезапно почувствовала, что стало легче дышать. Думала, что будет наоборот, что будет страдать, но оказалось, что это давно отболело, а она все еще продолжала тащить чемодан без ручки, стирая в кровь ладони.

В общем, поскольку работа в полиции Яну очень интересовала и после университета она собиралась идти работать в Следственный комитет и раскрывать преступления, она не удержалась от того, чтобы немножко послушать, о чем говорят преподаватель и его гость. И чем больше слушала, тем сильнее кровь отливала от ее лица, собиралась в животе и завязывалась в тугой узел страха. Того страха, который преследовал ее во снах, выжигая все вокруг. Яна пробовала отвлечься, снова погрузиться в конспекты, но ничего не выходило. Мужчины говорили тихо, и она едва сдерживала себя от того, чтобы не заорать: «Да говорите вы громче!»

Наконец незнакомец собрал бумаги, сказал Никите Андреевичу, что будет его ждать, и вышел. Яна сразу же поднялась и, не думая о том, что собирается признаться в некрасивом поступке, направилась к столу преподавателя. Кремнев этого даже не заметил, пришлось его позвать.