Изоморф. Дилогия (СИ) - Лисина Александра. Страница 83

Шал вытерпел все, что уготовил для него мастер‑маг. И на собственной шкуре узнал, каково это – когда вместо краски тебе под кожу раз за разом загоняют иглу, смазанную специально обработанным соком шеккового дерева. Причем узор набивался неделями. Не только на скулы, но и на лоб, подбородок, шею, веки и даже за ушами. Его единственным предназначением было позволить карателю видеть его же собственные поисковые сети. Чужие, при отсутствии привязки к поисковому браслету, к сожалению, никто из них не распознавал. Ну а чтобы не пугать людей обилием рисунков на морде, краску брали прозрачную. И уже поверх нее на скулы наносили самое обычное тату, смысл которого на древнем ирале означал буквально следующее: «Пусть свет, что есть в нас, да воссияет».

Я, пока чах две недели в карантине, успел во всех подробностях рассмотреть свою хмурую физиономию, украшенную этой пафосной надписью, чем‑то похожей по виду на арабскую вязь. И все остальное детально изучил. Как мог, опробовал возможности нового тела. Не возражал против регулярных осмотров. И растерялся, пожалуй, всего однажды. Этим утром. Когда лесса Майена явилась в мою келью в последний раз и потребовала, чтобы я разделся.

Ну, я разделся. Тело приличное, стесняться тут было нечего. Но когда леди обошла меня со всех сторон, а затем наклонилась, внимательно рассматривая мой во всех смыслах здоровый писюн, будто всерьез ожидая, что там сейчас раскроется зубастая пасть… честное слово, я едва не заржал. И с трудом удержался, чтобы не гаркнуть во весь голос: «Гав!»

Увы. Настоящий мастер Шал никогда себе такого не позволил бы, поэтому и я не стал. А поржал тихо, молча, про себя. Сполна насладившись смущенно заалевшими щечками лессы, когда та выпрямилась и, нервно пробормотав, что со мной все в порядке, почти выбежала из комнаты.

Э‑э‑эх…

Вернувшись к браслету, я стукнул им по лавочке и поморщился, когда веки неслабо обожгло, а вместе с этим перед глазами мелькнула и умчалась прочь поисковая сеть. Находясь в теле карателя, я ее видел несколько иначе, чем когда был нурром и смотрел со стороны. Но все же это было довольно удобно. Если не считать того, что активация заклинания на веках приносила массу неприятных ощущений.

Пока работала сеть, мои глаза нещадно жгло и щипало, словно туда попала жидкость из перцового баллончика. Потом сеть сдулась, и неприятные ощущения ушли. Но я после этого еще пару ун промаргивался, сетуя про себя на недоучек‑магов, которые не нашли способ сделать использование заклинания менее болезненным.

Потом я все‑таки поднялся и потихоньку побрел дальше, заодно опробуя поисковое заклинание в работе и пытаясь к нему привыкнуть. В какой‑то момент даже сумел приноровиться и сделать так, чтобы глаза поменьше слезились. А уже неподалеку от собственного дома совершенно неожиданно увидел, что в нижней части моя сеть потеряла стабильность и, подключив вторую функцию, в полнейшем недоумении уставился на прижатую к земле молодую кляксу, которая невесть каким образом сумела пробраться в подвал весьма небедного особняка.

Хотя о чем я говорю?

Это же мой район патрулирования. За последние две недели его, естественно, никто не проверял, вот и расплодились твари. Ну да ничего. Щас я ее шлепну и заодно проверю работу тагора, на который у меня уже было немало планов.

Тот факт, что на дворе почти ночь и хозяева дома, скорее всего, спят, меня не смутил. Карателям всегда и везде открывали двери; им было даровано право врываться в чужие дома и средь бела дня, и посреди ночи. Так что я решительно направился к примеченным дверям, отыскивая взглядом колокол, дверной молоток или иное средство привлечь к себе внимание. Но уже у самых дверей был остановлен звуком быстро приближающихся шагов и раздраженным ворчанием:

– Так я и знал, что ты больной ублюдок! Ты отстранен от работы, не забыл?!

Я обернулся и непроизвольно скривился: хмурая морда, желтые зубы, кривой нос и нависающие над переносицей черные лохмы… Жош. Ну, конечно. Кого еще магистр Нэш мог отправить за мной следить, как не командира ночной смены?

– Я сам все зачищу, – приглушенно рыкнул Жош, нагнав меня и сделав недвусмысленный жест правой рукой с надетым на нее поисковым браслетом. – Магистр сразу сказал, что ты, придурок, все равно на рожон полезешь. И не ошибся. Так что проваливай отсюда, или, светом клянусь, я доложу ему о нарушении приказа.

Вот же козел! И этого человека я собирался благодарить?!

Ах да, Шал же его терпеть не мог. Какие‑то у них с Жошем были терки, причем не первый год. Ну да и хрен с ним. Не с руки сейчас выяснять отношения. Да и копаться в деталях я пока был не готов.

Молча развернувшись, я потопал прочь, на всякий случай положив ладонь на левую сторону груди, где во внутреннем кармане пальто встрепенулась маленькая нурра. Еще вылезет, вцепится кому‑нибудь в горло, а мне потом объясняйся со службой внутренней безопасности… а в Ордене и такая была, ага… по поводу внезапно всплывшей собственности одного придурочного тана, который, я так полагаю, не месяц и не два выносил мозг начальнику городской стражи, требуя вернуть украденное.

Жош пробормотал мне вслед что‑то не особенно лестное, но я не стал заострять на этом внимание. Просто ушел. Еще через пол‑рина добрался‑таки до своего нового дома. Скептически оглядел скромный двухэтажный домик, притулившийся в конце длиннющей улицы. Пихнул ногой давно не крашенную дверь. С немалым трудом поднялся на второй этаж. Уже там, наверху, отдышался, чувствуя, как от стремительно наваливающейся усталости пляшут в глазах разноцветные звездочки. Но все же добрался до погруженной в тишину спальни, окинул ее мутным взглядом и, рухнув на постель, мгновенно отрубился.

***

Утро для меня наступило примерно в полдень. И то, если бы не насущные потребности и не проснувшийся аппетит, я бы, наверное, до следующей ночи продрых. А то, может, и дольше.

За эту ночь я умудрился отлежать себе… все. И морду, которой с размаху впечатался в подушку, и ухо, которое попало на неудачно заломившуюся наволочку, и руки с ногами, и даже хвост… о, Изя!

Открыв глаза и увидев перед лицом беспокойно раскачивающийся хвост, я слабо улыбнулся и, почувствовав от соседа мысленный отклик, с облегчением выдохнул. Ну слава богу! Похоже, поглощенных за эти две недели монет и бриллиантов хватило, чтобы Изя очнулся от комы и выбрался из‑под пальто.

Рядом на подушке в напряженно‑встревоженной позе сидела Пакость. Вся какая‑то взъерошенная, прижавшая уши к голове и беспокойно принюхивающаяся к новой части моего тела, которая умудрилась очнуться раньше меня. Изя тем временем ободряюще толкнулся носом и выразительно щелкнул пастью, намекая, что уже пора бы перекусить.

Я с облегчением рассмеялся. Сел. А заметив на подушке целую россыпь горошин из фэйтала, подхватил обеспокоенную нурру на ладонь. Мелкая аж зашипела от возмущения, когда хвост метнулся к ее сокровищам и принялся жадно их пожирать. А я погладил серебристую чешую и легонько щелкнул по крохотному носу.

– Не ворчи. Он переварит их гораздо быстрее.

– Мя! – сердито вякнула нурра и, молниеносно взобравшись на плечо, настойчиво протянула мне чудом сбереженную горошину.

Я благодарно кивнул, позволил закинуть кусочек металла мне в рот и, дождавшись, когда Изя жадно проглотит все остальное, отправился изучать свое новое жилище.

Мастер Шал, как ни удивительно, жил достаточно скромно. Дом, хоть и в два этажа, был невелик по площади, очень скупо обставлен и снабжен лишь самым необходимым. На втором этаже располагалась только спальня и уборная. На первом – узкий коридор, выполняющий роль крохотной прихожей, такая же небольшая кухня, вторая уборная, кладовка, совсем уж невзрачный кабинетик и… в общем‑то, это и все, чем владел один из лучших карателей Ордена.

Имея зарплату почти в три золотых молга в месяц, Шал мог себе позволить гораздо больше. Но вместо этого он платил пол‑серебрушки в месяц девушке‑служанке, которая раз в неделю приходила сюда убираться. И совсем немного тратил на еду. Жилье было служебным, поэтому платить за аренду ему не требовалось. Одежду и амуницию каратель получал в Ордене. Роскоши он не терпел. Жил как аскет. И я откровенно порадовался, когда зашел на кухню и обнаружил на столе увесистый мешочек, откуда через старательно проделанную дыру на боку успело вывалиться несколько золотых.