Секретная командировка (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 23

Но сейчас, когда в Ярославской губернии развязалась маленькая война, пропускать эшелон нельзя. Вполне возможно, что он мчится на помощь эсерам. Правым, вроде бы? Или дойдет до Вологды, а там именно его и ждут, чтобы поднять еще и Вологодское восстание. А там высадятся «союзники» в Архангельске, соединятся с нашей доморощенной контрой, пробьют себе дорогу к чехословакам. Глядишь, адмирал Колчак пораньше нарисуется. В общем, даже и думать не хочется, какими цветами и красками заиграет гражданская война из-за одного-единственного эшелона, пропущенного нерадивыми череповецкими чекистами.

Июль вообще выдался дурным! Поначалу пришло известие, что в Москве убили германского посла Мирбаха. Ну убили и убили, немцы из-за этого воевать с нами не начнут. Хорошо, что убийцами оказались не большевики, а эсеры (да, правые!), но плохо, что Яша Блюмкин и Коля Андреев были сотрудниками ВЧК. Как ни крути, это бросает тень на всех нас, честных чекистов. А дальше пошло-поехало. Телеграфный аппарат едва успевал выдавать новости – мятеж в Москве, самого Феликса Эдмундовича взяли в заложники наши коллеги из отряда Попова, мятеж в Рыбинске и Ярославле, мятеж Муравьева. Из-за всех этих событий мы были поставлены и кверху репкой. Мне хоть легче по сравнению с остальными, потому что знал, что Феликса освободят, мятежи подавят. Да, а еще и Ленина ранят. И это тоже левые эсеры. Правда, напрочь не помнил, когда это случилось. Не то в августе, не то в сентябре. Знать бы, в какую эпоху меня занесет, подготовился бы заранее. Обложился бы книжками, закопался бы в Интернет. А так, о событиях лета одна тысяча восемнадцатого года помнил из давным-давно прослушанной лекции, да из увлекательной книги Кира Булычова. Однако папа девочки Алисы – не самый авторитетный источник. Игорь Всеволодович, он специалист по Сиаму и Бирме, насколько помню.

Итак, мне, более-менее знавшему будущее, можно бы оставаться спокойным. Но все равно, когда окружающие нервничают, это заразительно. И начинает закрадываться мысль: а будет ли все так, как в моем прошлом или картинка изменится? Ведь бывает такое, когда, пересматривая в десятый раз свой любимый фильм, надеешься, что герой останется жив? А здесь не синематограф, здесь жизнь, все возможно.

А тут еще большую часть отряда было приказано отправить в Вологду, в распоряжение Александрова [4].

Стало быть, любой эшелон с неизвестными вооруженными людьми по определению считается мятежным и подлежит либо разоружению, либо уничтожению.

В Череповце, по примеру прочих городов создали Чрезвычайный штаб по ликвидации восстания, которому и передали всю полноту власти в губернии, а его начальником назначили товарища Лапшина – губернского военкома. Лапшин в империалистическую дослужился до подпоручика, но был не из кадровых офицеров, а из «вольноперов», как и я, только заканчивал не учительскую семинарию, а реальное училище и службу начал пораньше, еще в четырнадцатом.

В обычное время разоружением эшелона занимался бы Есин, но теперь это прерогатива Лапшина. И еще, было у меня некое подозрение, что из-за событий в Москве исполком уже не так доверяет губчека. Не исключено, что это только мои домыслы, но все может быть. Обидно, разумеется, если это так.

Около железнодорожного вокзала выстроились все, кого удалось собрать. Человек пятьдесят бойцов конвойной роты, двадцать красноармейцев из губрезерва и чекисты – оставшиеся ребята из отряда Павлова и мы с заместителем губчека Андриановым. Имелся и резерв, укрывшийся пока за зданием вокзала – кавалерийский полуэскадрон, на тот случай, если мятежники начнут разбегаться. Полуэскадрон должен был отправляться в Вологду, чтобы влиться в состав формирующегося сейчас объединенного Советского кавполка, но ждали прихода еще одного полуэскадрона из Белозерска, чтобы уехать вместе. Так что удачно получилось. Единственные, кого не тронули, это взвод из специального железнодорожного полка, охраняющий мост через реку Ягорбу. Мосты – это святое, а после некоторых событий их взяли под усиленную охрану. Тимохин еще должен поднять весь наличный состав губисполкома, у кого оружие есть, и привести сюда. Но это уже как на фронте, когда в атаку отправляют и штабистов, и поваров.

План был прост. Пока паровоз набирает воду, мы захватываем руководство мятежников и разоружаем солдат. Вначале увещеванием, а коли что-то не так, то силой, для чего на втором этаже вокзала поставлен «Максим». Лучше бы пулеметов поставить два, да где их взять-то? Все, что у нас было, уже отправлено на фронт. Зато целых четыре пулеметные ленты!

Вдали послышался гудок паровоза, а потом из утренних сумерек начал пробиваться желтый огонь. Вначале он походил на светлячка, потом на далекую звездочку и наконец превратился в яркий столб света. Как там у классика? «Три ярких глаза набегающих, нежней румянец, круче локон». Да, а почему три, а не четыре? И отчего сейчас вижу только один «глаз»? Неужели остальные выбили в порыве пролетарского гнева? Еще бы спросить у кого-нибудь, зачем паровозу фары, если он едет по рельсам? Боится задавить какого-нибудь зайца или пропустить завал?

Да, а еще, что там (то есть, у Блока) делал жандарм? Сколь помню, жандармов было всего ничего на всю Россию (в том же Череповецком уезде всего два, и оба обеспечивали порядок именно на железной дороге), а в стихотворении идет речь о каком-то захолустном разъезде.

Стоп. Коли начал вспоминать классику, это нервное. Надо смотреть и слушать, а не ерундой страдать.

Паровоз медленно приближался, моргал желтым глазом (да, только один!) и пыхтел, словно сказочный великан, обдавая нас терпким дымом.

Я до сих пор смотрел на паровозы с толикой восхищения и испуга, потому что действующие паровики видел в той жизни не то один раз, не то два, когда их куда-то перегоняли. На переплавку или на консервацию. В детстве, помнится, еще катались тепловозы, сменившиеся электровозами. Экономично, конечно, рационально, но не так красиво.

Паровоз поднатужился и подтянул к платформе десяток теплушек, но классный вагон отсутствовал. А мы-то рассчитывали, что в нем и будет сидеть «верхушка». Что же, это очередной заблудившийся поезд с демобилизованными солдатами? Тогда оно к лучшему.

Сколько их тут? Стандартная теплушка, как помнилось, вмещает сорок человек или восемь лошадей. Вряд ли тут есть лошади, стало быть, четыреста человек. Многовато. Получается, по четыре человека на брата? Ну, полуэскадрон еще, сабель тридцать.

Поезд еще разок дернулся, громыхнул, опять обдал паром и остановился. Железнодорожный рабочий загремел чем-то железным (а что, автосцепка еще не изобретена?) и паровоз, перейдя на запасной путь, направился к водокачке.

– Пора! – махнул рукой Лапшин, выходя с десятком бойцов на платформу. Поднеся к губам жестяной рупор, военком прокричал: – Товарищи солдаты! С вами говорит военный комиссар Череповецкой губернии! Ваш эшелон окружен! Приказываю всем выйти из вагонов и сдать оружие! В противном случае вы будете уничтожены.

Эх, как любят писатели вставлять в строчки фразу «Но что-то пошло не так». Глаз всегда «зацеплялся» за эту фразу, и я мысленно упрекал автора (или авторшу) за очередной штамп.

Потому напишу просто – произошло то, чего мы не ожидали. Неожиданно дверь первой теплушки отошла в сторону, и оттуда уставились дула винтовок и рыло небольшой пушки, отчего-то без орудийного щитка.

– Господа-товарищи, – насмешливо сказал один из обитателей вагона, поигрывающий маузером. – Если вы через две минуты не уберетесь с вокзала, я начну обстрел вашего сраного городишки. Уберетесь, ничего вам не будет.

«Трехдюймовка» – ахнул за моей спиной кто-то.

– Если кто не услышал, повторяю – убирайтесь с вокзала. Время пошло!

О «трехдюймовке» я имел самые смутные впечатления. Я же не артиллерист. Слышать, разумеется, слышал, видел в музеях. Сколько у нее дальность полета? Километров пять-шесть, а то и восемь. Вряд ли у мятежников много снарядов, город они не разрушат, но, если сделают хотя бы десяток выстрелов, хорошего мало. Если бы эта теплушка стояла в середине состава, обзор для артиллеристов перекрывало бы здание вокзала. Вокзала, конечно же, жаль, но теперь жерло орудия смотрело в створ между вокзалом и часовней, уставившись прямо на дома и домики, где еще спали люди.