Шпана (СИ) - Тамбовский Сергей. Страница 27

— А полиция же тоже этим наверно занимается? — вдруг спросил Лёха.

— Конечно занимается, куда ж она денется, но у меня не было таких инструкций сотрудничать с полицейскими, так что всё сами, всё сами…

— А что у нас за случай? — продолжил допытываться брат.

— А то ты сам не знаешь — убит сын одного из самых богатых людей нашего города. Да что там города, он и во всей России-то далеко не на последних ролях будет, Матвей-то Емельяныч. Дело, как говорят умные люди, резонансное, это тебе не пьяная драка в трактире Рукомойникова.

— А как там, кстати, с трактиром Спиридона? — спросил брат, — кто рулит-то после смерти хозяина?

— Я не интересовался, наверно наследники какие есть… а нет, так продадут кому-нибудь, желающие найдутся.

— Понятно… так и куда мы идём, ты так и не объяснил? Что там делать будем?

Я вздохнул и пояснил брату, куда я его веду и что там собираюсь сделать, он похлопал глазами, а потом сказал, что здорово это я придумал, но он может и получше — и выдал свой вариант развития событий. Тут уже пришла очередь хлопать глазами…

— Ну ты дал, брателло… — только и смог вымолвить я, — согласен на твои условия, прямо вот сейчас и приступим, как доберёмся до Китайских рядов.

Но ни к чему мы приступить не успели в этих самых рядах, потому что в одном тёмном переходе между двумя близко расположенными рядами нам обоим дали по голове неустановленные лица. Очнулся я, короче говоря, в большом и тёмном помещении со связанными за спиной руками. Тут было сыро и пахло мукой и плесенью, не иначе подвал какого-нибудь лабаза, подумал я. Рядом кто-то зашевелился, я перевернулся на спину, подтянул ноги к себе и попытался встать… не удалось, меня еще и за трубу какую-то привязали очень коротким поводком. Но кто лежит рядом, я разобрал — брательник это был, кто ж ещё-то.

— Ты как там, живой? — осторожно спросил я Лёху.

— Вроде живой, — отозвался он слабым голосом, — голова только гудит.

— Ну ещё б она не гудела после такого удара… ты не заметил, кто это такие были?

— Не видел я их никогда раньше, два мужика в армяках… бородатые оба.

— Руки у тебя тоже за спиной связаны? — спросил я.

— Да… встать не могу… а до ветру хочется, аж страсть — под себя что ли ходить?

— Терпи, чё, — только и смог посоветовать ему я, — или перекатись на бок, да вон в ту сторону помочись.

Но ни перекатиться, ни сделать чего-то ещё он не успел, потому что открылась дверь в дальнем углу подвала, помещение немного осветилось дневным светом, потом загорелась свеча и к нам подошёл некто во всём чёрном. И я его узнал… это был тот самый Шнырь.

— Ну что, пацанчики, — сказал он, поигрывая ножичком длиной с его локоть, — долго ж вы у меня под ногами путались, но щас перестанете. Сначала только расскажи, — ткнул он в меня пальцем, — всё, что знаешь, тогда умрёшь быстро и без мучений. А скроешь если чего, не обессудь, резать на куски я тя буду долго и мучительно.

— Чего рассказывать-то? — уточнил на всякий случай я.

— Сам знаешь — про Серафима, Сулейку, Башкирова. И про трактирщика с городовым не забудь. А я послушаю.

Я прикинул и решил слить ему часть информации, чисто чтоб время потянуть, а то ведь и правда начнёт на куски резать.

— Ты бы Лёху отпустил, он тут совсем не при делах, не знает ничего и не участвовал ни в чём, — попросил я без особой надежды.

— Чтоб он в полицию сразу побежал? — ухмыльнулся Шнырь. — Давай выкладывай всё по полной, а там посмотрим.

Я вздохнул и начал выкладывать… утаил только про убийство Спиридона и полицейского, ну его. Шнырь угрюмо смотрел куда-то в угол и не переставая поигрывал ножиком. Когда я закончил, он сказал:

— Наполовину ведь наврал ты, щенок, но ладно, прощаю… прирежу я вас без мучений, так и быть.

И он встал с чурбака, на котором сидел всё это время, и решительно шагнул ко мне, но в это время со скрипом открылась та самая дверь, в которую от заходил.

— Я ж те сказал, чтоб не лез, — с досадой сказал Шнырь, повернувшись на свет, — сам во всём разберусь.

Но в этот момент ему в голову прилетел какой-то круглый предмет, Шнырь хекнул и рухнул на землю, как подкошенный.

— Всё за вас, оболтусов, делать приходится, — сказала тень от двери, оказавшаяся старцем Серафимом.

Он разрезал нам с Лёхой верёвки на руках тем же самым ножичком, которым только что поигрывал Шнырь, и велел скрутить его покрепче.

— А чёж сразу не прирезать-то его? — уныло поинтересовался я, не ожидая ничего хорошего от последующих объяснений.

— А потому что он нам ещё живым пригодится, — объяснил Серафим, — а щас быстро смываемся отседова, сюда щас народ подтянется.

Ну нас с Лёхой сильно уговаривать не надо было, быстренько очистили подвальное помещение — снаружи оказалось, что под землю запихнули нас практически в том же самом месте, где и по голове дали, под одну из китайских лавочек. Останавливаться мы тут, конечно, не стали, проследовали насквозь мимо Староярмарочного собора на окраину.

— Ну что, голубь ты мой сизокрылый, — сказал тут, остановившись наконец, Серафим, — что далее делать с вами будем?

— Не надо с нами ничего делать, дядя Серафим, — жалобно ответил ему я, — убивца, который Виктора жизни лишил, я практически вычислил, макаронная машина вот-вот в строю будет, ярмарочные беспризорники к нам в коммуну просятся, расширяться будем, Шнырь вот только остаётся, ну так ты сам не дал с ним вопрос до конца разрешить, так что теперь это не моя, а твоя проблема. Просто мешать нам не надо и всех делов…

Старец с сомнением окинул взором меня с братом, потом продолжил:

— Про дохлых кошек ещё забыл упомянуть и про Спиридона…

— А вот про это хотелось бы забыть побыстрее, — ответил я.

— А не выйдет, раз уж начал, надо до конца дело доводить, — хмуро высказался старец, — слушай меня сюда, что тебе ещё надо будет сделать… сегодня до вечера, край завтра с утра…

И с этими словами он взял Лёху за шкирку и отодвинул его от места нашего разговора на пару метров, на что Лёха естественно сильно обиделся, а затем на ухо продиктовал мне дальнейшие инструкции. Я покивал головой, а вслух всё-таки сформулировал такой вопросик:

— А чего, если не секрет, ты, дядя Серафим на пару с Сулейкой до меня докопались? Не понимаю — я ж обычный малец, каких тут тыщи бегают, зачем я вам сдался-то?

— Дурака-то не включай, — отвечал мне он, — сам всё знаешь, зачем и почему…

И с этими словами Серафим скрылся за углом ближайшей лавки, оставив меня с Лёхой в одиночестве.

— Чё он тебе сказал-то? — спросил брат, продолжая обиженно сопеть. — Мог бы и рассказать родному брательнику.

— Меньше знаешь, крепче спишь, — выдал я ему старую изжёванную истину, — потом как-нибудь расскажу, а пока пойдём-ка мы ещё раз навестим девицу Розу, у меня к ней пара вопросов неотвеченных осталась.

— Это та самая, из борделя которая? — с загоревшимися глазами спросил Лёха.

— Ага, она — только ты рот-то на неё не разевай, рановато тебе пока, года два-три пройдёт, тогда уж…

— А тебе не рано? — с вызовом спросил он.

— Мне уже можно, но она не в моём вкусе, — ответил я, погрузив брата в тяжелые раздумья.

Розу пришлось будить, спала она после ночной работы тяжёлым сном. Пока барабанил в ворота, собачка чуть не сорвалась с цепи, так хотела меня покусать. Наконец из двери выглянула девица.

— Опять ты? — с отвращением сказала она, — я ж тебе всё вчера сказала. Или ты меня знакомить с твоими мастерами собрался?

— Нет, знакомство маленько откладывается, — ответил я, сдвинув картуз назад, — а пока вопрос один остался незакрытым… кстати познакомься, это мой брательник Лёха…

— Ну привет тебе, Лёха, — раздвинула она в улыбке губы, — тебе лет-то сколь?

— Сколь есть, все мои, — буркнул тот.

— Ну так чё, ответишь на вопросик? — взял я быка за рога.

— Задавай… подожди только, Жучку успокою, — и она взяла с земли здоровенный дрын и с размаху саданула им по жучкиной будке.