Кот в мешке (Муж, который живет на крыше) - Александрова Наталья Николаевна. Страница 4

Он ехал, внимательно оглядываясь по сторонам и мечтая только о том, чтобы без приключений добраться до своей цели.

Наконец Леня свернул на улицу Капитана Копейкина, где располагалась Пятая городская больница, известная в народе как «Пятая истребительная». Подкатив к обшарпанному крыльцу с табличкой «Приемный покой», он заглушил мотор «тойоты» и поставил ее на ручник.

Прежде чем оставить неизвестную женщину в приемном покое, он решил установить ее личность, выяснить, кого послала ему подлая судьба.

На сиденье рядом с женщиной валялась ее сумка из мягкой бежевой замши, под цвет пальто, и наверняка очень дорогая. Маркиз открыл сумку и вытряхнул на сиденье ее содержимое.

Кроме традиционных женских мелочей — тюбика французской губной помады, пудреницы, маленького флакончика духов «Палома Пикассо», — в сумочке лежал пропуск на основе магнитной карты с отпечатанным на нем именем Ирины Леопольдовны Крыловой, маленькая изящная записная книжка в кожаном переплете и пластиковая кредитная карточка «Виза». Еще в кармашке Леня нашел паспорт на имя все той же Ирины Крыловой, 1960 года рождения, прописанной по адресу: улица Пушкинская, дом 5, квартира 16.

Леня подумал, что кредитную карточку в больнице непременно украдут, а записную книжку просто потеряют. Он положил паспорт в карман пальто, чтобы труп смогли опознать. Все остальное сложил обратно в сумочку и засунул в «бардачок» своей машины, решив позднее подбросить сумку родственникам покойной.

Теперь ему предстояла самая трудная и опасная часть операции — подсунуть труп в больницу и при этом не привлечь к себе внимания.

Леня выбрался наружу, открыл дверцу со стороны «пассажирки» и подхватил ее одной рукой под колени, а второй за шею. Прежде ему не раз случалось носить таким способом живых женщин, но поднять труп оказалось не в пример тяжелее. Хотя покойница была довольно стройной и не слишком рослой, Леня едва сумел вытащить ее из машины.

Он слышал, что после смерти люди становятся гораздо тяжелее, но до сих пор относился к этому с известной долей недоверия, а вот теперь факты говорили сами за себя.

Прислонив свою неудобную ношу к капоту «тойоты», Маркиз кое-как одной рукой запер машину и включил сигнализацию. Оставить даже на несколько минут в этом весьма криминальном районе незапертую машину — значило распроститься с ней навсегда. Затем он перехватил мертвую незнакомку поудобнее, поднял воротник ее бежевого пальто, чтобы по возможности закрыть лицо и двинулся к крыльцу.

К счастью, навстречу ему вышла из приемного покоя заплаканная женщина и придержала дверь.

Леня вошел в просторное, тускло освещенное помещение. Под потолком мерцала неисправная люминесцентная лампа, которая то совсем гасла, то пыталась разгореться и при этом издавала неприятное и раздражающее металлическое гудение. Помещение было полно унылых, больных, измученных людей, которые ждали своей очереди и коротали время за бесконечными разговорами о своих и чужих болезнях. Некоторые, впрочем, говорить не могли, потому что страдали и стонали от боли. Зимой в больницах очень много людей, сломавших конечности. Падают все: старухи и студенты, мужчины и женщины, люди, торопящиеся на работу или в магазин.

Кроме того, к вечеру в приемном покое обычной дежурной больницы собирается контингент специфический — алкоголики, поссорившиеся друг с другом из-за бутылки, или просто лихие ребята с ножевыми ранениями. Всех везут в приемный покой и оказывают помощь в порядке очереди. Кто не дождался и отдал концы — значит, не повезло…

— Разве ваш холецистит — это настоящая болезнь? — высокомерно вещала крупная толстая старуха с выпученными глазами, обращаясь к невысокой тетке, похожей на жабу. — Это не болезнь, это тьфу! Это одно удовольствие! Вот панкреатит…

— Вам бы такое удовольствие! — обиженно возражала «жаба». — Я вот сегодня поела капустки со свининкой, так думала — на стенку полезу! Хорошо, я «скорую» заранее вызвала, еще когда готовила капустку…

— А вы не ешьте! — резонно заметила бледная молодая женщина с темными кругами под глазами.

Женщина прижимала к груди висящую плетью левую руку. Обе дискутирующие особы взглянули на нее с пренебрежением, и «жаба» возмущенно проговорила:

— Как это? Если хочется!

— «Не ешьте!» — передразнила молодую пучеглазая старуха. — Одно только удовольствие — покушать да об жизни с людьми поговорить, а ты и того нас хочешь лишить?

Она окинула молодую женщину презрительным взглядом и повернулась к «жабе»:

— Так вот, я говорю, это вам только так кажется, что холецистит — болезнь, потому что вы панкреатита не видели…

Леня оглядывался по сторонам, прикидывая, куда пристроить свою обременительную ношу. В это время старуха, гордящаяся своим панкреатитом, обратила на него внимание.

— Притащил! — громогласно проговорила она. — Думаешь, так тебя без очереди пропустят! Даже и не мечтай!

Она перевела взгляд на бесчувственное тело в Лениных руках и злобно прошипела:

— У, вырядилась! Ничего, подождешь! Я вот уже три часа сижу, а у меня, между прочим, не что-нибудь, а панкреатит!

Очередь больных прореагировала на появление нового человека весьма равнодушно.

Леня увидел наконец свободный стул в самом темном углу помещения и усадил на него свою злополучную пассажирку, осторожно прислонив ее к стене и повыше подняв воротник пальто. Убедившись, что покойница достаточно устойчива и не свалится со стула, он торопливо выскользнул из приемного покоя.

Едва за ним захлопнулась дверь, в приемном покое появился рослый врач в мятом, заляпанном кровью халате.

— Больная Курочкина есть? — громогласно осведомился он, оглядев притихших старух.

— Я, я Курочкина! Олимпиада Самсоновна! — радостно отозвалась гордая обладательница панкреатита.

— Идемте, — махнул ей рукой доктор и скрылся за дверью, ведущей во внутренние помещения больницы.

— Я ведь говорила! — Старуха засеменила за врачом, свысока взглянув на свою недавнюю собеседницу.

Маленькая, похожая на жабу тетка завистливо посмотрела ей вслед и обиженно пробубнила:

— Панкреатит у нее, так она себя лучше прочих считает! А другие как будто и не больные, а так себе, придуриваются!

На какое-то время в приемном покое установилась относительная тишина. Вдруг с улицы протиснулся небритый, грязный тип в ужасающих лохмотьях. Проковыляв к дежурной сестре, которая неторопливо заполняла формуляр очередного больного, новый посетитель гнусавым, простуженным голосом проговорил:

— Сестрица, мне бы лекарство! У тебя ведь лекарство есть? А то я очень сильно больной!

— Какого еще тебе лекарства? — лениво огрызнулась сестра. — Сейчас санитара позову, Василия Петровича, он тебе пропишет лекарство! Живо на улицу выкинет! Лекарство ему понадобилось! Убирайся-ка ты лучше сам, пока по шее не схлопотал!

— Сразу по шее! — обиделся бомж. — Нет, чтобы помощь оказать больному человеку! Я, может, четвертый год при смерти! У меня, может, выпадение памяти и провал сознания! Сестрица, у тебя ведь наверняка есть в аптечке настойка боярышника? Мне бы один пузыречек, мне боярышник очень от моих болезней помогает!

— В аптеке боярышник купи, алкаш несчастный, а я тебе тут не обязана подавать! Пошел прочь, пока санитара не позвала! Он у нас чистый зверь, а вашего брата на дух не переносит!

Бомж с недоверием выслушивал угрозы и в то же время стрелял глазами по сторонам. Одиноко сидящая в углу женщина в дорогом кашемировом пальто привлекла его внимание.

Оставив в покое несговорчивую сестру, бомж подсел к перспективной даме и сделал вид, что задремал в тепле. Наблюдая сквозь прикрытые веки за намеченной жертвой, он с удивлением отметил, что та совершенно не шевелится. Решив, что женщина заснула, бомж придвинулся к ней еще ближе и незаметно скользнул рукой в карман пальто.

Разочарованию его не было предела: ни в одном кармане спящей женщины не было денег, единственный улов незадачливого карманника состоял из новенького паспорта.