Экспансия (СИ) - Янов Алексей Леонидович. Страница 23

А так, если бы, конечно, не нашёлся Александр Македонский местного разлива, вроде тех же Ярослава или Мономаха, способных устранить своих соперников – князей и объединить русские княжества в единое целое, то уже начало четырнадцатого столетия Русь имела бы все шансы встретить полной развалюхой! Превратясь, на радость соседей, в несостоявшееся государство, в некое аморфное образование, начисто лишённого какого – либо единства, кроме религиозного. Да и то, те же галицко – волынские Романовичи, не по – детски заигрывали с Римом. Даниил Галицкий даже умудрился некоторое время пробыть, с благословления католической церкви, королём.

Расположившись на ночь в Ильинском конце, я велел провести допрос пленных дружинников из числа боярско – купеческой служни. Те из них, кто не пожелал мне присягнуть, были отправлены на убой, остальных перевёл в ратьеры – в свою формирующуюся конницу.

Также удалось доподлинно установить, что князья Ростислав Мстиславич, Владимир Андреич, вместе с некоторыми своими боярами – прихлебателями, сумели уйти на ладьях. В этом, откровенно говоря, был мой косяк. Перед началом боя о лодках, имеющихся у неприятеля, я даже и не вспомнил. Всё – таки, от убытия пары – сотни пехотинцев – гребцов я бы сильно не обеднел, но даже одна – единственная галера была способна нагнать, а потом и проредить всю эту удравшую из Смоленска флотилию.

– И на том спасибо, с драной овцы, хоть шерсти клок, – вздохнул я удручённо.

– Княже! – недоумённо вздел вверх брови Перемога. – Уплыли князья – да и чёрт с ними! Главное великокняжеский Смоленский стол теперь станет твоим! А ты вздумал грустить! Гоже ли это!?

– Владимир Андреич чудом избежал смерти, под ним была ранена ло¬шадь, говорят и сам князь, когда удирал, болезным выглядел. – Решил подсластить мне пилюлю и поднять настроение Бронислав.

– И пехотинцы в Ильинском конце молодцы, – включился в разговор Клоч, завуалировано нахваливая своего подчинённого комбата–4 Аржанина. – Мало того, что не пустили дорогобужца к себе, так ещё и вылазку устроили, и славно ратились с немцами и прочими бегунами.

– Через две седмицы, Анфим, готовь галеры к отплытию! – все присутствующие недоумённо уставились на меня, а я продолжил развивать свою мысль. – А что такого? Пройдёмся по следам изменников. Заодно я все уделы и вотчины предателей под свою руку возьму. Избавим Смоленское княжество от гнили!

Последними моими словами была прорвана плотина, и словесный поток закружил всех присутствующих чуть ли не до утра. Но прежде чем отправиться за головой Ростислава Мстиславича высокое собрание военноначальников решило сначала искоренить в Смоленске всю крамолу, и официально посадить мою тушку на великокняжеский Смоленский стол. Эти мероприятия, по их мнению, были крайне необходимы, чтобы в походе не переживать за свой тыл, взвесив все «за» и «против» мне оставалась только согласиться с их доводами.

На следующие сутки после одержанной победы мы, в составе отряда ратьеров, перебрались на главную Торговую (Вечевую) площадь города. Над Смоленском гудел вечевой колокол. Смоляне с любопытством вглядывались в противоположный берег Днепра, где к мосту приближались марширующие колонны панцирной пехоты. Несмолкаемые ни на секунду говор, крики, ругань, вопросы, смех и шутки горожан распространялись по воздуху, заполняя собой всё пространство вокруг невнятным гулом, похожим на рокот волн.

Быстро «переобувшийся» посадник Артемий Астафьевич, имел глупость остаться в столице. И сейчас, взобравшись на помост, он что – то громко вещал народу, вроде как расписывал всем собравшимся перипетии недавней битвы.

В первых рядах стояли священники с иконами и хоругвями, за ними возвышались многие из числа сбежавших из столицы во время бунта бояр с купцами, массово нагрянувшие сегодня с утра в город. За спинами вельмож шумно толпился простой народ. И тут, по моей команде в открытые ворота Старого Окольного города рысью устремились ратьеры. Воротные стражи не успели как – то прореагировать. Со всех сторон послышались испуганные крики, вскоре перешедшие в рёв и стон, людское море заволновалось.

Уже почти столетие резиденция смоленских князей была вынесена за пределы Детинца и Окольного города. Княжеские войска в городе на долговременной основе тоже давно не размещались. Эти традиции, истово поддерживаемые смоленским боярством, я был намерен здесь и сейчас сломать.

– Я здесь полновластный князь! – что есть мочи, громко прокричал я, поднявшись в конских стременах. – И никто более и никогда не посмеет мне указывать, где я должен держать свои войска и откуда править княжеством! Я здесь высший закон, я здесь главный порядок. Вот вам моё слово! Кто пойдёт против моей воли, против моего слова – мигом лишится головы! С сего дня я запрещаю созывать Вече!

Первые мгновения над площадью царило безмолвие, никто не решался перечить княжескому слову. Посадник, новый «тысяцкий» (старый, Михалко Негочевич погиб во вчерашнем бою), кончаковские старосты и сотники, другие бояре и купцы сбившись в кучки, тоже молчали, поражённые услышанным. Но было заметно, что лица горожан, после моего показательного демарша совмещённого с публичным выступлением, сразу приняли угрюмый, настороженный вид. В открытую выражать недовольство пока никто не решался, только перешёптывались, недовольно стреляя по сторонам глазами.

Вдруг на помост взобрался боярин Юрий Нежданович, отсутствующий вчера в городе. Он торговал воском и льном с немцами. Предварительно отвесив народу поясной поклон, боярин, что есть силы, громко закричал, обращаясь к собравшемуся на площади народу.

– Господа и братие! Земля наша стоит испокон века на Правде и Вече, а князь хочет нашу святую старину, наш покон похерить! Не бывать тому!

Я кивнул взводному арбалетчиков.

– Сними этого болтуна!

Раздался щелчок, загудел металл дуги, и вылетевший болт угодил оппозиционеру в подреберье, высунувшись с противоположной стороны, пробив руку в районе предплечья.

– Нежилец! – прокомментировал восседающий рядом со мной на коне полковник Бронислав, глядя на заваливающееся тело, рухнувшее прямо в толпу.

Площадь, словно разверзшийся в небесах гром, взорвалась негодующими криками. Из толпы взметнулись вверх руки, кулаки, многие сжимали дубины и оружие.

В это время ротные колонны моих полков спешно переправлялись по мосту. Первые ротные коробки уже занимали причалы. В это время бледный, словно снег, посадник Артемий Астафьевич выдвинулся на край помоста. Он понимал, что сейчас решается не только его судьба, но и определяется дальнейшая участь города.

– Братие! – над площадью разнёсся взволнованный голос посадника. – Вижу, у Смоленска нет воли стать за княжа Владимира, за его кривду! Мы вольные люди, а не холопи, а потому сами вольны призывать на княжение лЮбого нам князя …

– И этого говоруна сними! – приказал «замку», тот лишь молча кивнул и вскинул арбалет.

Посадник заодно с «тысяцким» при вторжении войск Ростислава Мстиславича повели себя очень некрасиво. Мало того, что даже не попытались оказать интервентам сопротивление, они сами перешли на их сторону. Быстро поддавшись улещеваниям дорогобужца, обещавшему всем вместе и каждому в отдельности золотые горы.

– … за старину! – надрывал голосовые связки посадник, его поддерживали отдельные выкрики из толпы:

– Не хотим во Владимира кабалу!

– Мы не холопи!

– Смоленск – вольный град!

Но в толпе слышались и голоса моих сторонников.

– Не брехай, посадник!

– Мы за Владимира!

Было видно, как собравшийся на площади народ разделялся прямо на глазах, в отдельных местах среди горожан встали вспыхивать стычки.

– Братие! Бей княжьих прихвостней! С мосту их …, – это были последние слова посадника, он захрипел, захлёбываясь собственной кровью и стал заваливаться на настил.

– На мост!

– Хватай князя!

Толпа разделилась и часть народа, размахивая дубинами, устремилась к причалам, а другая начала напирать на скучковавшихся вокруг меня ратьеров.