Простолюдин (СИ) - Громов Александр Николаевич. Страница 25

Император кивнул, удовлетворенный моей догадливостью.

— И наверняка эта цель существует, — сказал он. — Как существо разумное Инфос давно осознал необходимость ее иметь. Вопрос: какова она? Тут мнения расходятся. Оптимисты думают, что Инфос сохранил и лишь расширил цель, для которой он был создан: служить людям. Удобная точка зрения! Кстати, с оптимистами редко случаются неведомые болезни и несчастные случаи…

— Оно и понятно. А другие версии?

— Наиболее вероятной мы считаем следующую: Инфос осознал себя как новую, более продвинутую ступень организации материи; человека же он считает ступенью промежуточной, этаким гумусом для взращивания подлинной ноосферы Земли, а в перспективе — единственного ее хозяина. И основная часть этой функции человеком уже выполнена.

— Тогда почему мы еще живы? — спросил я.

— Это самый интересный вопрос. И самый трудный. Возможно — хотя лично я в это не верю, — Инфос испытывает к человечеству нечто вроде привязанности, а может быть, даже и благодарности. До поры до времени. Возможно, он желает сохранить людей просто на всякий случай. Возможно, он тренирует на нас свои возрастающие способности, потому что на ком же еще ему практиковаться? Бескрылые гагарки и стеллеровы коровы не столь продвинуты в плане интеллекта и уж точно не способны организовать Сопротивление. С ними неинтересно. Не исключено, наконец, что мы нужны ему для целей, о которых мы не имеем ни малейшего понятия. В любом из вариантов, кроме, возможно, последнего, итог будет один: рано или поздно мы станем не нужны. Человечество исчезнет, а Инфос распространится на всю планету, включая земные недра и глубоководные желоба. В некотором смысле он сам станет планетой. Разумная планета — почему бы и нет? Когда-нибудь наша Земля научится перемещаться в пространстве, будет подзаряжаться энергией возле звезд, начнет делиться почкованием, то есть «заражать» разумом другие небесные тела, и станет подлинным венцом эволюции. Не то что мы — хлипкие и ненадежные биологические системы, управляемые вдобавок не столько логикой, сколько желаниями! Нахально называющие мыслями то, что родилось внутри нас под действием гормонов!

Последние слова император выкрикнул. Так кричит человек, заблудившийся в пустыне, почти отчаявшийся, но еще не сдавшийся. Так, наверное, кричит воин, идя в последний безнадежный бой… впрочем, не знаю. Я никогда не воевал.

Теперь придется.

— Пусть так, — сказал я. — Допустим, что Инфос находится лишь в начале своего развития, допустим, что он все еще младенец, но все равно он гораздо сильнее и умнее нас. Он жутко могущественный младенец. Уничтожить его физическими методами, не уничтожив заодно и человечество, вряд ли возможно. При всем при том он — информационная система. Внедрить в него какой-нибудь вирус, а? Ведь если нельзя уничтожить материальный носитель, то борьбу с информационной средой, наверное, можно вести только информационными методами…

— Это каждому поня… — начал было Рудольф, и тут раздался протяжный скрип. Скрипел корпус. Мы разом замолчали. Скрип прекратился, зато я услышал очень неприятное пощелкивание — то справа, то слева, то сверху. Не скажу, что эти щелчки мне понравилось.

Императору, судя по его виду, — тоже.

Сейчас же и забурлило — он продувал цистерны. Я ожидал, что аппарат начнет всплытие и скоро выйдет из облака донной мути, — ан нет. Глубиномер показывал ту же цифирь, что и раньше. «Присосало», — пробормотал Рудольф и включил двигатели на полную тягу.

Корпус мелко задрожал. Резкий щелчок — и поперек ближайшего ко мне иллюминатора наискось прошла трещина. Кажется, я вздрогнул.

— Там многослойная склейка, — сквозь зубы процедил Рудольф, как будто я не родился на Лунной базе, не имел никаких дел со скафандрами и шлюзами и не понимал, что ненадежных комплектующих в подобной технике быть не может. А он тихонько рычал, шевелил рулями, и батискаф плавно раскачивался. Но не мог оторваться от дна, увязнув в иле.

— Еще балласт есть? — спросил я.

— Свинцовый… Я уже пробовал — сброс не прошел. Этот ил…

— Антиграв?

— Здесь его нет.

— Тогда пробуй еще.

— Слушай, заткнись! — рявкнул он на меня, вертя джойстик, и я заткнулся. Подумал только: какова будет смерть, когда давление воды сокрушит корпус? Пришел к выводу, что вряд ли она мне понравится, зато будет быстрой. Следующая мысль была интереснее и страшнее: какое еще давление воды? Почему разрушение? Глубина-то для такого аппарата детская!

Я разом вспотел. Значит… все-таки Инфос?

Значит, он. Кто же еще? Бедный наивный Руди сам признал: система развивается. Непрерывно. То, что мы знали о ней вчера, сегодня уже палеозой, а завтра — архей. Система выработала способы борьбы с губительными для нее условиями существования, расползлась и приспособилась. Она везде. Теперь и в в океанских глубинах. Может быть, Рудольфу и удалось вытравить частицы системы внутри батискафа, но Инфос был снаружи, окутывал, наблюдал и слышал нас — хотя бы улавливая микровибрации многослойной склейки иллюминатора. Вот тебе и мимикрия… Вот тебе и поговорили по душам без свидетелей… И бедняга Мика, разыгрывающий сумасшедшего с упорством, рожденным ненавистью, не добился и не мог добиться ровным счетом ничего. Да и вся идея Сопротивления — игра детей под бдительным надзором взрослого дяди, снисходительного к мелким шалостям несмышленышей и строгого, когда нужно… Почему бы и не дать детям поиграть?

В известных пределах, разумеется.

Зато — тут я немного приободрился — получено подтверждение: борьба с Инфосом должна быть в первую очередь информационной. Инфос вмешался именно тогда, когда я высказал эту мысль. Она не ахти какая глубокая, она более чем тривиальна, до нее додумались и без меня — и все-таки он вмешался. Почему? Он боится?

Либо напротив: он ведет с нами более тонкую игру и хочет, чтобы мы думали именно так?

Но в таком случае он не станет уничтожать нас прямо сейчас…

А может быть, никакой тонкой игры нет и он просто хочет отшлепать расшалившихся детей по попке?

Треск. Щелчки. Вибрация корпуса. Похоже, нам наступал большой жужмуй. Вертя джойстиком, Руди стонал, будто пытался выдрать батискаф из ила мускульной силой. Кажется, он задействовал внешние суставчатые манипуляторы, и я подумал, что если увязнут и они, то нам никогда не выбраться. Но, как бы там ни было, после нескольких бесконечных минут борьбы раскачивание аппарата прекратилось. Он накренился на нос, затем выровнялся и резко пошел вверх.

Сначала я мог судить об этом только по глубиномеру. Затем батискаф взмыл над облаком донной мути, и сквозь треснувший иллюминатор я увидел в свете прожектора проплывшее сверху вниз студенистое тело крупной медузы. Наверху поголубело. Вновь началась качка, бортовая и килевая одновременно, — наверное, батискаф просто не был рассчитан на подъем с такой скоростью. И так, раскачиваясь все сильнее, он пробкой выскочил на поверхность.

Очень крупной пробкой.

И, как немедленно выяснилось, очень непрочной.

Струя воды ударила откуда-то снизу. Сами собой погасли прожекторы, которые Руди забыл выключить. Завоняло горелой изоляцией. По треснувшему иллюминатору шустро зазмеились новые трещины — именно сейчас, когда давление воды стало близким к нулю! Набежала волна и, легонько стукнув в иллюминатор, ринулась в батискаф вместе с осколками сверхпрочного многослойного стекла. Инфос учил нас уму-разуму. Шлепал по попке.

— Вон отсюда! — заорал Рудольф, задергавшись совершенно не по-императорски.

К счастью, люк не заклинило. Мы оба оказались на ярко раскрашенной крыше нашего тонущего судна аж секунд за пятнадцать до того, как эта крыша ушла из-под ног, и даже успели осмотреться.

Жарило солнце. После черной бездны яркий и красочный мир казался избыточным. В нем было слишком много света, тепла, ласковой воды и солнечных бликов на ней. Но главное — слишком много водной поверхности между нами и ближайшим берегом. Километр не километр, но полкилометра — точно. Пожалуй, даже чуть больше.