Простолюдин (СИ) - Громов Александр Николаевич. Страница 89

Само собой, во многих регионах временно возникло безначалие, а вакуум власти мгновенно порождает анархию самого ненаучного, проще говоря, отвратительного толка. С бандитами пришлось вести настоящую войну, а с остатками банд, отступившими в труднодоступные районы, разбираться довольно продолжительное время. Обыкновенная преступность, о практически полной ликвидации которой некогда вещал мне император, вновь расцвела пышным цветом и потребовала решительных, но в общем традиционных мер для ее обуздания. Меры отчасти помогли.

Рудольф не посмел меня тронуть. После моего геройства в небе над скандинавскими горами это было бы просто глупо. Вместо этого он предпочел вспомнить, что когда-то возглавлял Сопротивление, и выставил себя непримиримым идейным борцом с Инфосом, моим единомышленником и тайным покровителем. А я, понятно, не распространялся о его отступничестве. Некоторое время я опасался, что мне устроят несчастный случай и похоронят за счет императорской казны с великими почестями, но как-то обошлось.

Власть пошатнулась, но устояла. Ей удалось даже — пока — сохранить единство управления планетой, не допустив дробления человечества на враждующие стада под национальными флагами. Гораздо меньше хлопот доставили поборники всеобщего равенства вроде Мики. Наверное, таких упертых, как он, было не очень много. Их время еще не пришло. Мне и самому не по душе деление людей на господ и слуг, дробление планеты на вотчины, побрякушки титулов и прочая феодальная рухлядь, но отказаться от нее одним махом и прямо сейчас было бы, мягко говоря, опрометчиво. Попытавшись сделать такой прыжок, мы переломаем себе ноги, и цивилизация будет отброшена в такой мрачный хаос, из которого нам придется выбираться еще тысячу лет. Мика категорически не желал признавать эту поганую истину. Я поскрипел зубами и признал.

Но если феодальная система окажется неспособной к позитивной эволюции, то я буду не я, если не разыщу единомышленников Мики и не стану им помогать!

Строго между нами: статус обыкновенного дворянина все-таки кое-чего стоит. Пусть таких, как ты, миллиарды, все равно расправь плечи. Недаром сейчас, как и прежде, безденежных баронов, тайком отправляющих своих дворян нищенствовать, если не воровать, без долгих разговоров лишают титулов, а дворяне, уличенные в попрошайничестве, получают в назидание год каторги. Если ты дворянин, будь любезен соответствовать. Твой сюзерен требует от тебя чего-то не совместимого с твоей честью? Ну так имей гордость послать его к черту!

Рудольф же признал — а куда бы он делся? — неизбежность перемен. В конфиденциальной беседе он довольно кисло поведал мне, что понимает назревшую необходимость парламентаризма и постепенной передачи властных прерогатив ответственному правительству. И на том спасибо. Думаю, человечеству придется еще раз проделать уже однажды проделанный путь. Надеюсь, он будет пройден быстрее, опыт есть.

Конфиденциальная беседа проходила напряженно. На мое твердое решение отказаться от титула короля Лунного, как и от всех прочих титулов, Рудольф, не сдержав эмоций, ответил ругательством, хотел было согнать меня с атолла Тахоахоа и пожаловать его кому-то другому, но потом махнул рукой и разрешил мне там жить. Правильно сделал. Раз уж готов к переменам, будь готов и к тому, что не все они произойдут под твоим руководством.

По-моему, Рудольф вообразил, что мне мало королевского титула, я замахиваюсь на большее, но, не желая обременять себя тяжестью власти, намерен остаться человеком вне системы — единственным на Земле простолюдином. Император оказался проницательнее меня. Как ни смешно, мой необычный статус позволил мне выдоить из всей этой несуразицы максимум возможного: какое-то время я был уникален, как единственный в природе драгоценный камень, ценимый гораздо выше всяких там голубых бриллиантов, и мне тайно завидовали короли.

Теперь я уже не единственный, у меня есть последователи из числа самых упертых, на которых давят, а они сопротивляются. Мало помалу их становится больше. Я рад. Можно повалить стенку, стоящую на пути истории, можно пробить ее лбом, если не жалко лба, однако аккуратнее будет помочь ей рассыпаться по причине коррозии.

Чего точно не стоит делать, так это чинить и обихаживать ту стенку. Кстати, мятеж Братства вольных штукатуров, поднятый вскоре после ухода Инфоса, был свирепо подавлен. Остатки Братства, если они вообще сохранились, ушли в глубокое подполье. Куда подевалась герцогиня Таврическая — вот вопрос. Сколько ни искали старушенцию, ее следов нигде не нашлось. Один помешавшийся от страха дворянин из ее челяди твердил, будто видел собственными глазами, как герцогиня растаяла в воздухе. Возможно, так и было. Я легко могу допустить, что та герцогиня Таврическая, с которой я вел беседы, не более чем автономный объект, созданный в конечном счете лишь для того, чтобы я сумел вырваться с подземной базы и окончательно обессмертить свое имя. Инфос ничего не отпускал на волю случая. Когда произошла подмена и куда подевалась настоящая герцогиня, так и осталось загадкой.

Равным образом я не узнал и теперь уже никогда не узнаю, кем был Мика Ниеминен — настоящим человеком, рожденным от папы с мамой, долгоживущим автономным объектом или идентичной человеку биологической конструкцией вроде меня. В любом случае он погиб, и я простил ему все, что случилось между нами в последний час его жизни. Мир его праху.

Живой человек, искусственный или вообще существующий в виде набора информационных блоков — тут я путаюсь, и чем дольше думаю об этом, тем мне страшнее. Инфос намекнул, что уносит с собой наш мир в виртуальном виде, и от этого у меня мурашки по коже. Выходит, я существую не только на Земле, но и где-то еще, существую в виде автономного информационного объекта, не подозревающего о своей бестелесности, и точно так же бок о бок со мной существуют Джоанна, Рудольф, Мика и все люди на виртуальной Земле, и все животные до последней букашки, и каждая травинка, и сама Земля, и горы, и моря, и воздух, и ветер… Наверное, каждый человек, не исключая меня-виртуального, как-то живет там, подчиняясь обычным человеческим страстям, совершает какие-то поступки, восхищается чьим-то благородством и возмущается чьей-то подлостью, потеет на жаре и стучит зубами на холоде, иногда о чем-то думает, а главное, воображает, что живет не внутри Инфоса ради его забавы, а на настоящей Земле под настоящим Солнцем в настоящей Галактике… И нет у него никакой возможности доказать, что его жизнь не настоящая и сам он не настоящий. Он может лишь бесплодно пофилософствовать на эту тему — конечно, если захочет коснуться темы, весьма не способствующей душевному комфорту.

А мы? Сами-то мы настоящие или нет?

Откуда мне знать.

Долгое время я мучился вопросом: моя Джоанна — настоящая ли? Сказал ли мне Инфос правду? А вдруг и моя любимая — тоже изделие Инфоса? Знать это она не может, но ведь и я не знал правды о моем истинном прошлом, которого не было… Родителей она не помнит, воспитывалась в детдоме… Но если так, то придется предположить, что Инфос начал готовить операцию по своему уходу задолго до того, как сфабриковал меня из оказавшихся под рукой химических элементов. Гипотеза в принципе годная, хотя в ее пользу нет серьезных аргументов. Зато нет и доводов против!

Не знаю, не знаю… А после рождения нашего первенца и знать не хочу. Приходится констатировать, что Инфос не снабдил меня чрезмерными аналитическими способностями. Волевым порядком я принял аксиому: мы трое — люди. Самые настоящие. И я готов вызвать на поединок любого, кто вздумает утверждать обратное, хоть и знаю, что никто уже не поможет мне направить пулю точно в цель.

Жизнь течет плавно. Рудольф сохранил за Джоанной должность ретробиблиотекаря и позволил нам занимать все тот же коттедж в Столице, но не менее шести месяцев в году я провожу на атолле Тахоахоа. Мне пришлось долго втолковывать туземцам, что атолл формально вернулся к императору, а я уже отнюдь не их господин. Они отказывались верить до тех пор, пока на остров не прибыл имперский сборщик податей. Тогда огорчились, но не очень. Ведь я по-прежнему с ними! Кто знаменит на весь мир? Кто добр? Кто решительно и бесстрашно укокошил негодяя Жужмуйского? Кто в случае чего замолвит за них словечко перед самим императором?