Семь опасных теней (ЛП) - Метани Валинн. Страница 43

— Ты понимаешь? — голос мамы был стальным. — Мы с твоим отцом… не хотим, чтобы ты провела остаток жизни тут, разбираясь с проблемами храма…

— Ты про сражения с монстрами, да? — холодно спросила я. Родители вздрогнули от слова «монстры». — Может, однажды вы оба поймете, что другая жизнь мне не дана. Я не стану слепой к этому всему, понимаете?

— Может, тебе стоит попробовать, — сказала мама.

— Как сделала ты? — я пыталась сдержать пламя внутри, но не удавалось. — Я знаю, что ты можешь видеть, какой Широ. Я знаю, что ты видишь ёкаев, хотя бы некоторых. Но ты не стала меня защищать, а бросила. Как и храм…

— Не суди меня, — рявкнула мама. — Ты не знаешь, что я пережила, чтобы родить тебя! И теперь ты дружишь с… чем-то таким, как это!

— Чем-то? — я раздраженно издала смешок. — Широ — страж храма, мама! Он не вещь!

— Кицунэ опасны! — мама повысила голос. Я поняла, что ни разу не слышала, как она кричит. Как и не слышала, чтобы она так признавала ёкаев.

— Как и демоны, с которыми ты меня бросила! — закричала я в ответ.

— Хватит, — сказал отец. Мы с мамой притихли. Мама опустила взгляд, лицо было красным, послушная жена. Отец продолжил мягче. — Несколько покупателей уже заинтересованы храмом. Думаю, тебе пора вернуться домой. Разговоры о призраках и демонах… это ненормально.

Я открыла рот, чтобы ответить, подумала и покачала головой.

— Я дома, — сказала я.

— Он про наш дом, — сказала мама.

— Я знаю, о чем он. Мой ответ: нет, — я схватила свою обувь в гэнкане. — Продай храм. Ты уже отвернулась от нашего рода, что такое — еще один шаг для наследия семьи?

Мама охнула, словно я ударила ее по лицу. Я покачала головой и бросила их в гэнкане. Я прошла по кухне. Родители звали меня. Обувь застучала по полу гэнкана. Я вышла в заднюю дверь и хлопнула ею по раме.

Ярость сделала мир красным по краям. Я ушла в глубины садов храма. Природа всегда немного успокаивала — я нуждалась в этом сейчас. Я провела ладонью по колючему подстриженному кусту, который остался без ухода после смерти дедушки. Я глубоко вдохнула прохладный чистый воздух. Птица пела на ветках вечнозеленого дерева. Я закрыла глаза, подставила лицо солнцу. Его теплое сияние проникало сквозь веки, красные пятна во тьме.

Я не хотела терять этот мир.

— Я мешаю? — спросил мужской голос.

Я открыла глаза и повернулась.

Ронин стоял у одной из оград, руки были в карманах пальто. Он попытался улыбнуться, но это ему не подходило. Несколько бирюзовых бабочку были на нем, крылья мерцали в свете утра.

— Ты — последний, кого я хотела бы видеть, — я отвернулась от него и пошла прочь.

— Это жестоко, — сказал он.

Я остановилась.

— Ты тут, чтобы извиниться или убедить меня присоединиться к тебе в смерти?

— Может, всего понемногу, — неловко ответил он.

— Побереги дыхание, — сказала я. — Хотя тебе и не нужно его больше тратить.

Я повернулась, зная, что отдам жизнь, защищая этот храм. Я могла отдать душу, если кровавая луна взойдет, а Кусанаги но Цуруги останется горкой осколков. Но еще были часы, и я не поговорила с бабушкой. Я отыщу способ соединить Кусанаги.

Я пошла прочь. Мало было пережить ночь. Я хотела остаться живой.

Ронин не пошел за мной.

Тридцать

Храм Фуджикава

Киото, Япония

Шинигами призвали дух бабушки в мотомии, но оставили меня одну говорить с ней. Душа бабушки уже не выглядела как призрак из кошмаров, и ее когда-то истерзанный дух выглядел счастливо, сыто и был целым.

Я охнула при виде нее и поклонилась.

— Видишь, что бывает, когда помнишь предков? — бабушка шлепнула меня по затылку.

Я выпрямилась из поклона.

— Я рада, что смогла повлиять.

— Еще как! — ответила бабушка.

Мы опустились в сэйза на полу мотомии. Утреннее солнце проникало в открытую дверь, мерцало на бабушке и отражалось от пыли в воздухе. Солнце прогоняло боль в моих мышцах и костях.

— Ты творишь беды, — сказала бабушка. — Проникнуть в Ёми, украсть меч у демонов, сжечь половину Железного замка…

Я покраснела.

— Прости, бабушка, если мои действия принесли позор…

— Позор? — бабушка фыркнула. — Шутишь? Это самое веселое, что у Старейшин было за века! Все говорят о тебе, даже твоя двоюродная бабушка-ханжа Мичиру. Мне приходится напоминать старухе, что ты — моя внучка, а не ее!

— О! — я прикрыла рот рукой, скрывая удивление. — Жаль, моих родителей мои поступки не радуют.

— Ах, да, — веселье покинуло лицо бабушки. Она склонилась и опустила ладонь на мою. — Знаю, тебе сложно видеть, но у твоей матери хорошее сердце. Она хочет только защитить тебя.

— Тогда почему она дала мне поверить, что не видит ёкаев? — спросила я, пытаясь управлять тоном. Гнев был все еще слишком свежим, бурлил в порезах на сердце. — Зачем бросать храм? Зачем оставлять меня биться с этой тьмой одну?

Бабушка прищурилась, словно я была линзой, сквозь которую она могла видеть прошлое.

— Думаю, твоя мама знала обо всем этом, — сказала бабушка через миг, указав на меня, мотомию и, может, кровь дедушки на досках. — Пока она была беременна тобой, твоя мама говорила о золотой лисе, приходившей к ней во снах. Лиса сказала ей, что ребенок — дочь — столкнётся с великой тьмой. После твоего рождения твоя мать оставила работу в храме. Думаю, она хотела изменить твою судьбу, но ты все равно выбрала свой путь. Дети так всегда делают.

Я не смогла отыскать слова, бабушка похлопала меня по ладони.

— Можно увидеть осколки Кусанаги но Цуруги?

— Да, — тихо сказала я. — Идем, я покажу.

Мы спустились в погреб. Осколки меча мерцали в тусклом свете, защищенные старыми и новыми чарами. Бабушка замерла в ярде перед алтарем. Она низко поклонилась.

— Мы не знаем, как их соединить, — сказала я, подойдя к алтарю. — Я надеялась, что ты знаешь, как?

— Нет, — бабушка покачала головой. — Мы — семья жрецов, а не кузнецов. Но…

— Но? — спросила я.

— При жизни у меня была самодельная миска из камня, переданная мне матерью, а ей — ее матерью, — бабушка опустила ладони на край алтаря. — Эта вещь была самой ценной для меня. Когда я разбила ее, я была безутешна. Но твой дедушка взял осколки и восстановил ее золотом. После этого миска стала красивее и ценнее для меня.

— Я не знаю, как это связано с восстановлением легендарного меча, — я понимала, что бабушка пыталась помочь, но надеялась на не такой философский ответ.

Бабушка пожала плечами.

— Я не о том, что меч нужно чинить золотом, дитя. Шрамы делают нас более ценными. Может, тебе стоит принять шрамы на этом мече и на твоем сердце, и он ответит на твой зов.

— Хотела бы я знать, как это сделать, — я смотрела на обломки. — Если я хочу выжить этой ночью, мне нужен целый меч. Я не могу спасти ни храм, ни себя без него.

— Знаю, дитя, — сказала печально бабушка. Мы смотрели на осколки в тишине пару мгновений. — Может, лучше не быть героем. Подумай о героях старых историй, не все они выживали.

Весь день я пыталась восстановить Кусанаги. И не справлялась. Солнце было все ближе к горизонту, и давление на груди росло. Шинигами приходили и уходили. Широ ходил вокруг колодца, потирая лицо руками. Я поела, когда Хейхачи сунул мне в руки тарелку рамена.

Как бы я ни пыталась понять слова бабушки, ничего не получалось.

Солнце садилось, и я собралась в главном дворе с Широ, шестью шинигами, они Кику и Они-чаном.

— Это безумие, — О-бэй яростно махнула на Кику. Хоть она была не рада, шинигами хотели провести ритуал с Кику как седьмым. По словам Шимады огры были похожи в Ёми на шинигами, хоть они больше мучили людей до смерти, чем пожинали души. Гарантий не было, но дух Кику мог выстоять ритуал. Возможно.

Солнце было все ближе к горизонту, и я все сильнее дрожала. Я говорила себе, что от холода, который усилился в тени. Я говорила себе, что просто боялась неизвестности. Я не боялась смерти. Нет. Да.