Эра Водолея (СИ) - Рябинина Татьяна. Страница 16

— Привет, Саша. Ты здесь, в Саратове? — я припомнила, как на выпускном он декламировал с надрывом: «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов». Не соврал, оказывается.

— Да, Ин, у меня здесь тетя, к ней и поехал. И прижился, как видишь. Жена, дети. В «Теремке» поработал, потом еще в разных местах. Открыл недавно билетное агентство небольшое. Кстати, познакомьтесь, — он покосился на стоящего рядом высокого темноволосого мужчину, который рассматривал меня с нескрываемым интересом. — Федор, мой двоюродный брат. Инна, моя однокурсница, повелительница кукол.

— Ну прямо повелительница, — я смущенно хмыкнула, уж больно пафосно прозвучало. — Очень приятно.

— Мне тоже, — кивнул Федор. — Может, присядем? Вы в гостинице живете?

— Да, на гастроли приехали.

— Я знаю, — Сашка ухватил меня за локоть и потащил к ближайшему свободному столику. — Мне положено все знать, где чего показывают. Взгрустнуло даже, ностальгией торкнуло. Хотел на спектакль сходить, потом повидаться, но ни одной знакомой фамилии в релизах не увидел.

— Из наших никого и нет. А я уже не Новикова. Водолеева. Саш, я только недолго, завтра вставать рано. Утром спектакль, потом едем в Энгельс, потом еще куда-то.

Я бы с удовольствием поболтала с Сашкой, вспомнила студенческие годы, но в присутствии Федора, который продолжал рассматривать меня с явным мужским интересом, чувствовала себя неуютно. Поэтому решила быстренько поесть и сбежать.

— Кстати, я не зря сказал, что Инна повелительница кукол, — вернулся к теме Сашка, когда мы сделали заказ. — Она не только в театре играет, но и сама своих кукол варганит. Полностью, с нуля. И лепку, и шитье, и механику. Во всяком случае, раньше так было.

— И сейчас тоже. Хотя приходится подстраиваться под общую стилистику. Чтобы не выбиваться.

Это было печальной правдой. Мне нравились портретные куклы, максимально похожие на людей. Наверно, я стала бы неплохим скульптором, если бы Баблуза с детства не отравила меня своим куклодельством. У кукольного театра своя специфика, близкая к примитивизму. Важно выхватить главное в персонаже и передать это внешним обликом, подчеркнуть. Одна кукла — один эпитет. Красивый, храбрый, милый, злой — и так далее. К тому же приходится корректировать искажение пропорций при взгляде издалека. Как в любой скульптуре, на которую смотрят на расстоянии. Вблизи такие куклы выглядят довольно страшненько.

Впрочем, я делала и идеальных кукол, не театральных. Если бы надумала продавать, могла бы очень неплохо зарабатывать, такие стоили недешево. Но не хотелось. Обычно это были подарки.

Как панна Эрика…

Отогнав эту мысль, я вдруг распробовала на вкус строй фразы «делала кукол». Не «куклы». На подсознательном уровне подразумевая одушевленность. Потому что вкладывала часть своей души?

— Повелительница кукол — это звучит лучше, чем кукловод, — усмехнулся Федор. — Без ассоциаций с манипулированием.

Взгляд его темно-карих, почти черных глаз, показался почти осязаемым. Нет, не раздевающим, такое для меня было не в новинку, и я научилась не реагировать. Скорее, проникающим внутрь. Я не любила энтомологические сравнения вроде бабочек в животе или мурашек с колючими лапками, но да, это были именно они. Мурашки. Холодные и горячие вперемешку.

— Как ты вообще? — спросил Сашка, когда принесли вино и мы выпили за встречу и за знакомство. — Замужем, это я понял. А дети?

— Детей нет, — ответила я спокойно.

У меня было такое чувство, что в последние месяцы все вокруг сговорились сдирать корку с еще не зажившей болячки. Или я просто обращала на это слишком много внимания?

— Зря, — покачал головой Сашка. — Потом захочешь, а будет поздно.

С этим я тоже сталкивалась. Почему-то люди думали, что дефолтно родить могут абсолютно все женщины, без исключения. Раз замужем, но детей нет — значит, не хочешь. Что, не можешь, правда? Ой… ну, извини.

— Мы думаем об усыновлении, — и это я говорила не в первый раз.

— Извини… — прилетело после паузы.

Ну кто бы сомневался?

Обо мне на этом разговор закончился. Ели, пили, я рассказывала об однокурсниках — кто, где, как. Федор за все время не сказал больше ни слова. Слушал — и все так же смотрел на меня. И если вдруг сталкивались взглядом, отводить его не спешил. Это будоражило, наложившись на «польвероне». Чем-то таким давно забытым. А может, и вовсе никогда не испытанным.

— Пожалуй, мне пора, — я махнула официанту. Как будто заодно отмахнулась и от этих чертовых мурашек, бегущих по спине.

— Рад был встретиться, — когда я расплатилась, Сашка встал и поцеловал меня в щеку. — Привет нашим передавай.

— Спокойной ночи, — Федор тоже поднялся и кивнул.

— Ну и что ты там за мужиков подцепила? — ехидно поинтересовалась Люська, когда я вошла в номер.

— Однокурсник с братом, — тут наконец солнечная пыль куда-то улетучилась, и я мешком шлепнулась на кровать, мечтая поскорее лечь и заснуть.

— Однокурсник — это толстый или красавчик?

— Толстый, — усмехнулась я. — Не поверишь, восемь лет назад был тощий, как щепка.

— Охотно поверю, — скривилась Люська. — Мой всего за пять раскабанел, смотреть противно. Сытая ленивая жизнь, охотиться не надо.

«Как ты? — обнаружилось в телефоне очередное сообщение Водолея. — Как спектакль? Спокойной ночи. Целую!»

Глава 21

Андрей

Если бы его спросили, какой год в их с Эрой отношениях был самым счастливым, он бы надолго задумался. Десятый класс, когда признался ей в любви и они стали парой? Одиннадцатый, когда стали близки? Или, может, первый курс, когда казалось, что впереди сплошное огромное счастье, разумеется, одно на двоих?

Они не говорили о будущем. Точнее, о совместном будущем. Но как-то само собой подразумевалось, что будут вместе. Поженятся после окончания учебы. Когда мать Андрея уехала в Новгород, он предложил Эре перебраться к нему, но та пришла в ужас.

— Андрюш, ты с ума сошел?! Мать меня с потрохами сожрет. И тебя заодно. И будет в своем праве, мне ведь еще нет восемнадцати.

В их классе Эра оказалась самой младшей. По-хорошему, ее и в первый класс не должны были взять, поскольку шесть лет исполнялось третьего сентября, но, видимо, свою роль сыграли те же связи, которые помогли пойти в школу не по микрорайону.

Так или иначе, он был счастлив. Быть может, и хотелось немного больше тепла и открытости, но как-то притерпелся и научился брать столько, сколько Эра могла ему дать, не высчитывая пропорции отданного и полученного взамен.

О том, что мечтает прыгнуть с парашютом, она говорила еще классе в пятом, наверно. Но мало ли кто о чем мечтает в детстве. Сам Андрей хотел стать путешественником, как Федор Конюхов, а в итоге поступил в университет на факультет прикладных коммуникаций. И поэтому Эрины разговоры на эту тему пропускал мимо ушей.

«Снова хочется в Париж». — «Уже были?» — «Уже хотелось».

Как-то так.

Но когда за пару недель до своего восемнадцатилетия она заявила, что намерена наконец это сделать, Андрей был неприятно удивлен. Идея казалась ему идиотской, он считал, что такие развлечения не для хрупких девушек, да и сам никогда не горел желанием попробовать.

— А как же твой любимый Конюхов? — сердито щурилась Эра. — Он-то без конца жизнью рискует, разве нет?

— Во-первых, мне хотелось видеть новые места, а не рисковать жизнью, — парировал он. — А во-вторых, я отказался от этой мысли, когда понял, что это бессмысленный риск. Одно дело, если что-то такое ради людей, и совсем другое — чтобы пополировать себе нервы. У меня все в порядке с адреналином.

— Это твои проблемы! Не хочешь — не надо. Но мне очень хотелось бы прыгнуть с тобой.

— А мне очень хотелось бы, чтобы ты этого не делала. Я за тебя волнуюсь.

Этот разговор повторялся у них не единожды, пока не закончился ссорой.

— Может, ты для разнообразия подумаешь не о себе, а обо мне? — вспылила Эра в ответ на его дежурное «я беспокоюсь». — О том, чего хочу я?