Эра Водолея (СИ) - Рябинина Татьяна. Страница 8

За разговором они дошли до Румянцевского сада, сели на скамейку.

— Как красиво, — сказала Эра, улыбаясь мягко, немного рассеянно. — Правда? Люблю осень.

Удивляясь своей смелости и одновременно умирая от страха, он повернулся и поцеловал ее. Мягкие теплые губы дрогнули, отвечая ему.

Получилось неловко и неуклюже, мешали носы и зубы, но как же это было здорово! Так нежно, осторожно…

Да, все изменилось. Андрей с Эрой не скрывали своих отношений. Инна как-то тихо отошла в сторону. Они по-прежнему ходили куда-то втроем, гуляли вместе, но уже гораздо реже. Эра сидела теперь с ним, а Инна — с Лешкой Малышевым, с которым позже начала встречаться…

Он чувствовал свою вину перед Инной. За то, что ночью невольно напомнил ей о самом темном времени в их отношениях. И за то, что вспоминал об Эре. Не хотел думать о ней — и все равно вспоминал. Как будто сдирал корку с зажившей раны. Купил цветы, хотел попросить у Инны прощения. И постараться выкинуть Эру из головы.

Это просто морок!

Но глядя Инне в глаза, не смог соврать. Ему действительно было плохо. И снова нужна была ее помощь. Но только теперь все стало иначе. Совсем не так, как тогда.

Инна стояла у стены, запрокинув голову, а он жадно целовал ее шею, расстегивал пуговицы на блузке, ласкал, освободив от жесткого черного кружева, грудь. И видел при этом только ее. Хотел ее одну. Свою жену. И никаких призраков не было рядом.

Но почему же тогда потом, когда Инна уснула, уткнувшись носом ему в плечо, он гладил ее волосы — и вспоминал совсем другую ночь?..

Глава 10

Эра

Большую часть наших с Димкой вещей я отправила багажом по железной дороге, поэтому много времени на то, чтобы раскидать самое необходимое по шкафам, не понадобилось. Приехав с работы пораньше, папа погрузил наши пожитки в машину и отвез на новую квартиру. Мама с нами не поехала и вообще демонстрировала глубокое неодобрение.

Когда я позвонила и сказала, что развожусь с Костей, она отреагировала странно. Я не слишком делилась с ней подробностями своей семейной жизни — да и вообще мало чем делилась, но о том, что он начал пить, говорила. И тем не менее мама принялась меня отговаривать. Нельзя вот так сразу бросать человека в беде, надо попытаться помочь, как-никак муж, отец твоего ребенка.

Можно подумать, я не пыталась!

Уговоры, слезы, просьбы, походы к психологам и к наркологам. Выйдя из штопора, Костя становился милым и нежным, умолял простить, клялся, что больше никогда. Все как у взрослых. Но запои повторялись с регулярностью месячных, причем становились все более длительными, а промежутки между ними — все короче и короче. И я не соврала Алине ради красного словца, Костя действительно потом ничего не помнил. Рассказывала — не верил. Однажды я сняла его на камеру телефона. Посмотрев и послушав, он в первый раз согласился лечь в клинику. Но это не помогло. После выхода оттуда сорвался всего через месяц. После второго курса лечения — через две недели. Сначала стали исчезать деньги. Потом вещи.

Я сказала, что боялась за себя и за Димку, — и это тоже было правдой. Нет, руку на нас он не поднимал, но, учитывая то, как стремительно все развивалось, исключить подобное в будущем было сложно. Когда он заявил, вставляя через слово крепкий мат, что Димка не его сын, что я трахалась с кем-то в Питере во время отпуска, стало ясно: из сложившейся ситуации есть только один выход.

Обо всем этом я маме, конечно, не рассказывала. Как и обо всем прочем. С самого детства. Что давало ей повод жаловаться своим подружкам в моем присутствии: «Эрочка такая скрытная девочка, никогда ничем не поделится. Я для нее все делаю, всю душу на нее кладу, а в ответ никакого отклика».

Ее душа была слишком душной.

Впрочем, когда я сказала, что вернусь в Питер, мама сразу оживилась и мнение насчет спасения хорошего человека изменила в одну секунду. Но едва я попросила снять нам квартиру, тут же встала на дыбы. Как?! Почему не у них? Ведь большая трешка, всем места хватит, а она будет сидеть с Димочкой. И сразу пробежало такое, не буквально, конечно, но подразумевалось: тебе что, мужиков к себе водить?

Димка прекрасно ходил в садик и вообще был, как говорила Костина мама, социальным ребенком — открытым и общительным, не то что я когда-то. Собственное детство послужило мне полезным уроком: какой матерью не надо быть. Меньше всего я хотела для сына чего-то подобного.

Хорошо, сказала я, найду сама.

Мама испугалась, что мы поселимся где-нибудь в Шушарах, и нашла небольшую двушку в пяти минутах ходьбы, на углу Среднего и Одиннадцатой линии. Впрочем, это не помешало ей выносить мне мозг все дни, пока мы жили у них. Что ради ребенка мне стоит передумать и от квартиры отказаться. И я действительно уже хотела это сделать. Чтобы найти что-нибудь подальше от них. Остановило то, что садик в двух шагах от дома, да и водить Димку в бассейн у меня не получилось бы при всем желании.

Закончив разбирать вещи, я заглянула в его комнату. Детеныш спал на животе, подложив ладонь под щеку. От рвущей в клочья нежности защипало в носу.

Маленький мой…

Поправила осторожно одеяло, вышла на кухню, сварила кофе. Подошла с чашкой к окну.

Вот и началась новая жизнь. Вкривь и вкось. И чем, как говорится, сердце успокоится? Я вернулась туда, где была счастлива — и несчастна. И как ни гнала от себя мысли о прошлом, они возвращались снова и снова. Ты их в дверь — они в окно. Уж слишком туго все было переплетено. Потяни за один кончик — вытянешь сразу еще десять.

Когда после суда мы сидели с Костей в кафе, я невольно вспомнила другой свой день рождения. Букет, который принесла Инка, выпавшую карточку. Слова Андрея, который ее подобрал… Слова, которые обожгли, как пощечина, — и я невольно ее вернула. На самом деле. По-настоящему. И это был первый раз, когда я кого-то ударила. Не просто кого-то — человека, которого любила. И хотя до нашего разрыва оставалось почти два года, с того момента все пошло под откос. Медленно, но верно.

Ирония судьбы — расхожее выражение. Но только ирония эта зачастую похожа на подлую насмешку. То, что тогда сказал мне Андрей, годы спустя повторил Костя. В гораздо более грубой форме.

Но сейчас мне хотелось вспоминать совсем другое. Школьные годы, в которых единственным светлым пятном была наша дружба. Я, он и Инка. Андрей нравился ей, она сама сказала, еще до истории с доберманами. Несмотря на то, что был тогда смешным балаболом и ростом ей до уха. А ему нравилась я. И мы обе это знали. Классический треугольник. Мне Андрей изначально был совершенно не интересен. Как и все прочие, кроме Инки. Но когда он не поддержал доберман-бойкот, моя благодарность стала первым шагом к будущему сближению. Постепенно я привыкла к тому, что мы дружим, и он стал мне необходим так же, как и Инка. Хотя никаких романтических чувств к нему я не испытывала. Вместо них — что-то вроде неловкости, которая возникает, если не можешь ответить кому-то взаимностью. К тому же мне было жаль Инку, смирившуюся со своей ролью «подруги героини». Но что я могла поделать?

А потом Андрей изменился — и я взглянула на него другими глазами. Изменился, конечно, только внешне, но, видимо, этого мне до тех пор и не хватало. Наверно, я была тогда глупой девчонкой, падкой на яркую обертку, если не разглядела его раньше, как Инка. А может, такой до сих пор и осталась. Иногда мне казалось, что делаю по жизни один faux pas[1] за другим.

И да, вчерашний визит к Андрею можно было назвать вершиной моей глупости. Вишенкой на торте.

[1] faux pas (фр.) — неверный шаг

Глава 11

Инна

Утром я приехала в театр на читку новой пьесы, рассчитывая после этого закончить Мальвинино платье и проверить остальных своих кукол — где что надо подремонтировать. Время еще оставалось, можно было выпить кофе в гримерке. На самом-то деле гримировались и одевались мы только на те спектакли, в которых выходили непосредственно на сцену, поэтому личных не было, квартировались по двое-трое. Но сегодня я оказалась одна.