Сердце осы (СИ) - Батхен Ника. Страница 6

Погруженная в свои мысли Ленура не ответила, и лейтенант счел молчание добрым знаком. Он неуклюже поцеловал девушку в прохладную щеку, коротким движением прижал к себе, зарылся лицом в пышные волосы. От него пахло табаком и пыльной бумагой, колючие усы неприятно царапали кожу. Осы встревоженно загудели, готовые защитить хозяйку. Но Антон задерживаться не стал — засиял как новенькая монета и выбежал из квартиры, перескакивая через ступеньки, словно мальчишка.

Ленура ощутила, что осталась совсем одна. Абла не оставляла ее с чужими, не отправляла в лагерь или санаторий, она всегда была рядом, указывала — что делать, с кем говорить, как выживать в городе. Можно не мыть посуду, не подметать дочиста выщербленный паркет, не вытряхивать покрывала, не слушать непонятные суры Корана, не склоняться головой на пестрый коврик — Аллах Акбар. Старой Айше помогал ее старый татарский бог. Бормоча за аблой молитвы, Ленура представляла Аллаха похожим на муллу из мечети Муфти-Джами — сутулым, морщинистым, степенно поглаживающим холеную белую бороду. С ней бог разговаривал на другом языке — он жил в трубе водовода у крепости, смеялся, плескаясь в бурном штормовом море, дышал из кружева цветов миндаля, не просил молитвы и не помогал в нелегкие дни. Ленура лишь знала — есть, видит. И иногда пела для бога, как пела для своих ос.

Пройдясь по дому, девушка навела порядок — ни пылинки, ни листика из окна, ни крошек на ветхой скатерти с длинными кружевами. Сварила гречневой каши с маслом, но есть не стала, вынесла во двор котикам. От расспросов соседки отмахнулась: плохо дело. Нет, помощи не хочу.

К ее возвращению ос в квартире скопилось великое множество, от мелких земляных до огромных шершней. Они ползали по шкафам и столам, искали воды и пищи, топтались по дивану, накрыв его шевелящимся покрывалом. Кое-где уже роились семьи, начинали строить непрочные легкие гнезда в углах комнаты. Маленькая, смелая армия! Жаль, что против смерти они бессильны.

Улегшись на гладкий надежный пол, Ленура раскинула руки и закрыла глаза. Ее дыхание вскоре подстроилось под немолчный ритм жужжания ос, сердце забилось медленно, границы тела словно раздвинулись — тысячи крохотных лапок ощупывали поверхности, тысячи крылышек гнали воздух, тысячи усиков улавливали вибрации. Девушка и раньше не различала цветов, а теперь зрение изменилось — мир оказался составленным из кусочков тусклой мозаики и неподвижных пятен, он шевелился и колыхался, мелькал и перетекал. Туча ос окутала неподвижное тело Ленуры жужжащей шубой, защищая от суеты и невзгоды — матке достаточно лишь отдавать приказания, силой мысли направлять послушных подданных, а об остальном они позаботятся сами…

Телефонный звонок вывел девушку из сладкого оцепенения. Старинный тяжелый аппарат с тугим диском стоял в прихожей. Из больницы? Знакомый сдобный и вкрадчивый мужской голос просочился сквозь трубку:

— Добрый вечер, дорогая Ленура! Хотел узнать, как ваши дела? Здоровье почтенной Айше Ахметовны, как я слышал, пошатнулось, а в больнице не хватает ни лекарств, ни грамотных специалистов. Может быть мы сумеем найти общий язык и разрешить ситуацию к взаимному интересу?

— Да, — прошептала Ленура.

— Не расслышал?

— Да, я приду, — повторила Ленура. — Приду, куда вы скажете.

— Я знал, что мы сумеем договориться, дорогая. Больше ни о чем не беспокойтесь! Всего вам наилучшего!

В трубке раздались длинные гудки. Осы встревоженно зажужжали — сердце девушки билось часто, дыхание сделалось неровным. Уходите! Летите прочь! Если абла вернется, незваные гостьи лишь огорчат ее.

Смерти смерть

Едва рассвело Ленура первым делом поспешила в больницу. Ее пропустили без разговоров, толстая санитарка, старательно улыбаясь, провела к отдельной палате, где старая Айше возлежала на устланной чистыми простынями постели. На тумбочке красовались вода и фрукты, полы недавно мыли и даже стекла протерли. И — самое главное — абла пришла в себя. Говорить она не могла, но приемную дочку узнала, обняла ее слабыми руками и поцеловала в лоб. Поцелуй пах лекарствами.

— Ты умираешь, абла, — честно сказала Ленура. — Хочешь, я заберу тебя домой?

Старуха покачала головой.

— Я буду ухаживать за тобой. Заварю травы, принесу воды и меда, подержу за руку и спою колыбельную — помнишь, ты мне пела? Ай-я, ай-я, айнени.

Слезинка скатилась по дряблой щеке, губы старухи беззвучно зашевелились. А… Ага… Агармыш!

— Ты хочешь в горы, абла?

Кивок.

— Хорошо.

Холеная, источающая резкий запах духов, завотделением к идее выписки тяжелой больной отнеслась неоднозначно. Она пробовала отговорить Ленуру, сыпала непонятными словами и аргументами, но в глубине души — это чувствовалось — искренне радовалась, что от проблемы удастся избавиться так легко. Единственное, что требовалось — завершить курс лекарств. Еще денек полежит и к тридцатому августа забирайте вашу бабулю!

Больничные ворота закрылись с ржавым скрипом. Еще день. И еще ночь. Ленура заторопилась к морю — мимо гнилого зуба Доковой башни, мимо тревожных портовых собак, мимо нового маяка в уютном садике к дикому пляжу, усыпанному камнями самых причудливых форм. Там в прозрачной воде плавали мелкие рыбки, грелись на солнце крабы, перебегали по песку рогатые жаворонки. Волны гулко стучали в каменные проломы, ворочали гальку, перетекали через ржавый остов брошенного буксира. Одинокий рыбак на мысу дремал над удочкой. И никому не было дело до девчонки, которой приспичило искупаться голышом, смывая с себя скверну тяжелых дней. Море подхватило живое тело большими ладонями, укачало, утешило, мягкое предосеннее солнце очистило кровь и придало сил. Наконец захотелось есть. В первой же встречной лавочке Ленура купила мороженое — простенький грошовый стаканчик — и медленно вылизала приторно-сладкую массу. Потом отправилась кружить по улицам, обходить переулки, дворы и подвалы своей звериной страны.

Собачьи стаи за сезон поредели — по жаре пришла чумка, выкосила щенков и слабых, а самых доверчивых опять потравили люди. Кошки наоборот расплодились, грелись на теплых местечках, отъедали к зиме бока, любовались игривыми проворными котятам, готовыми гоняться за каждой бабочкой или сухим листком. Рыжеватые крупные крысы попрятались кто куда — у этих созданий тоже есть матка, единый мозг смотрящий тысячей глаз, вдыхающий воздух тысячей острых носов. Ленура их не любила. А вот воробьиную стаю приняла на плечи со смехом, поболтала с беззаботными птицами и разулыбалась сама.

У порога квартиры ее ждали букет роз и большая коробка конфет. Цветы тотчас обсидели осы, выедая остатки сладости. Конфеты пошли соседке, не умерив, впрочем, ее недовольства — мать в больнице, а дочка по мужикам пошла. Заходил твой хахаль, сидел-сидел — не дождался. И хорошо.

Ближе к закату Ленура открыла окна и села петь — чистый голос, текущий сквозь послушное тело, и мелодия, которая существовала всегда. Осы слетелись на негромкую песню девушки. И танцевали для нее в угасающем мягком свете, вились над головой — бездумные, покорные, нежные. Они не умеют ни радоваться, ни грустить, ни сожалеть об умерших, они движутся сквозь текучее время живыми пулями и в свой черед опадают сухими хрусткими оболочками, возвращая частицу жизни в великий рой. Поддержи сайт — подпишись на страничку в VK. Они есть. Я была, есть и буду. А Айше ждет дорога из желтых булыжников и тоненький мост над бездонной пропастью, полной огня. Принесите мне меда, маленькие сестрицы, принесите мне дикого меда с горных склонов и выжженных солнцем пустошей, с яблоневых садов и полей лаванды, с колокольчиков сон-травы и выросших на крови маков! Сладость земли дарит великую силу…

Аблу привезли на «Скорой» к полудню. Два дюжих санитара втащили носилки на третий этаж, помогли уложить больную в кровать, врач померила давление и оставила на тумбочке кучу таблеток. Станет хуже — вызывайте, госпитализируем. Потупив взор, Ленура кивала — да, да, конечно. Ждите!