Особые заслуги - Хмелевская Иоанна. Страница 26

— Есть хочется! — прервал посторонние разговоры Павлик.

— Возьмите бутерброды там, в сумке, — сказала мама. — А в термосе чай. Обед будет нескоро, жаль уходить с пляжа, такое роскошное солнце…

— Надеюсь, теперь им на ремонт хватит! — сказала Яночка, высыпая рядом с разорённым муравейником из большой сумки целую гору сосновых игл.

Отряхивая с джинсов иглы, листья и землю, Павлик ответил, все ещё тяжело дыша:

— Хватит, конечно! И стройматериал мы им доставили, и сахару насыпали, продовольствие, значит, тоже есть. Подкрепятся и примутся за работу, теперь никто им не помешает. А больше мы с тобой им ничем не можем помочь.

— А вот когда ещё шиповник разрастётся… — размечталась Яночка.

Брат с сестрой, отдыхая после тяжких трудов, с удовлетворением смотрели на кучу строительного материала для реставрации муравейника и на три аккуратно посаженных вокруг него куста шиповника. Расстояние lefds пока ещё не разросшимися кустами дети загородили непроходимыми баррикадами из приволоченных с трудом комлей и пней, ветвей и хвороста. И всё это было переплетено проволокой, кое-где даже колючей. Да, потрудиться пришлось немало, зато теперь с чистой совестью могут утверждать, что полностью компенсировали ущерб, нанесённый ими муравьям. Теперь дело за самими муравьями.

— Солнце заходит, — промолвил Павлик; — Пора на кабанов отправляться.

Добравшись до места засады, брат с сестрой со вздохом облегчения опустились наконец на землю. Здесь, спрятавшись под развесистым кустом боярышника, они могли отдохнуть, ведь весь день вкалывали, как каторжники: копали ямы, таскали тяжеленные пни и ветки, нарушали государственную границу, устраивали непроходимые засеки вокруг муравейника. В общем, наработались на три года вперёд. И вот теперь сидели расслабленные, предаваясь заслуженному отдыху. Вряд ли такая работа под силу подросткам, даже взрослым с ней управиться не просто.

Из их укрытия хорошо просматривалась лесная дорога, ведущая с пляжа к кемпингу, базе отдыха. И выглядела сейчас эта дорога совсем не так, как в памятный дождливый и туманный вечер. Тогда дорога была совсем пуста, теперь же по ней двигались целые процессии. То есть целые процессии отдыхающих, толпы. И отдельные особи. И пары. С треском то и дело пролетали мотоциклы, часто проезжали машины.

Сначала дети сидели спокойно, отдыхая после тяжёлого дня. А когда немного отдохнули и осознали, что видят их глаза, встревожились. Какоето время они ещё терпеливо пережидали это несвоевременное оживление на лесной дороге, надеясь, что вот совсем стемнеет и люди наконец угомонятся, потом потеряли терпение. Вечер наступил, солнце давно зашло, на небе даже луна показалась, а движение по дороге и не думало уменьшаться.

Павлик не выдержал.

— Толку от нашей засады! — проворчал он. — Такое впечатление, что здесь толкутся отдыхающие со всей округи. Кабаны ни в жизнь не придут!

— Я бы на их месте тоже не пришла, — согласилась с братом расстроенная Яночка. — Разве что попозже, в полночь например. Придётся нам с тобой приискать другое место, где ни мотоциклы не ездят, ни автомобили и люди тоже не шляются толпами.

— Вот именно! Да ещё орут на весь лес.

Ещё немного посидели, уж очень устали, не хотелось двигаться. Да и обидно было не солоно хлебавши покидать место, где они уже давно прикармливали кабанов. И, судя по тому, что их хлеб регулярно исчезал — прикормили. Может, разойдутся эти шумливые люди, затихнет все и выйдут из лесу на кормёжку осторожные кабаны. И только когда громогласная компания молодёжи расположилась как раз напротив их засады по ту сторону дороги и принялась нестройно и фальшиво орать популярный шлягер, дети не выдержали. Пора возвращаться домой, тут ничего не высидишь. Дома их уже ждали. Ещё издали, подходя к дому, Яночка с Павликом увидели у крыльца большую овчарку. Она очень хорошо смотрелась в ярком свете лампы над входной дверью. Овчарку увидели все трое. Бегущий впереди Хабр остановился, Павлик и Яночка тоже.

— Собака милиционера, — сказала Яночка. — Я её по лицу узнала.

Милицейская овчарка лежала неподвижно и делала вид, что не замечает Хабра. Подняв нос, Хабр немного понюхал воздух у крыльца, но без особого интереса. Каждый день ему встречалось множество собак, к которым он относился довольно миролюбиво. А кроме того, двор не был его территорией, здесь часто сшивались чужие собаки, имевшие на двор такие же права, что и он, Хабр. Со своей стороны, милицейский пёс был тоже умным, да к тому же и прекрасно обученным боевым псом. Обучили его многим милицейским премудростям, и он прекрасно знал, что без приказа нельзя набрасываться ни на кого. Здесь он был гостем, значит, следовало сохранять индифферентное спокойствие. Но на всякий случай овчарка всё же предпочитала не глядеть на то (или на того), что могло нарушить это спокойствие. Каким-то шестым чувством Яночка поняла, что обе собаки заключили нечто вроде соглашения, но всё же решила не рисковать и тихим, pexhrek|m{l голосом приказала:

— Хабр, домой!

Хабр не спеша поднялся по ступенькам крыльца, вбежал в дом и тут с ходу занялся новыми для него запахами. Яночка и Павликом вошли вслед за собакой, тихонько закрыв за собой дверь. Тихонько потому… Сами хорошенько не знали почему, просто подсознательно поступили так из вежливости по отношению к чужой собаке, которую пришлось оставить во дворе.

Итак, тихонько закрыв дверь, дети вслед за всегда бесшумно двигающимся Хабром так же тихо поднялись по лестнице. Не специально, просто на ногах были кроссовки на мягкой подошве, а поднимались они не бегом, как обычно, а шагом, так как здорово сегодня устали. Вот и получилось, что их никто не услышал, зато они; когда добрались до второго этажа, очень хорошо услышали громкий истерический голос женщины.

— А стекло в окне она выбила под предлогом тушения пожара! — почти кричала Мизина мама.

— Это я вам говорю, почему не записываете? Возможно, сама и подожгла дом, хотя там, говорят, были какие-то малые дети! И брильянты, разумеется, исчезли! Брильянты, неимоверные ценности! И это безобразие, что милиция позволяет воровкам действовать так нагло! Ведь если так и дальше пойдёт, порядочной женщине нельзя будет на себя ничего надеть, буквально ничего!

Переглянувшись, Павлик с Яночкой так и замерли на месте, потрясённые и сбитые с толку.

Словно понимая происходящее, Хабр, уже подбежавший к приоткрытой двери, не вошёл в комнату, а вернулся к детям, замер и лишь насторожённо стриг ушами. Дверь распахнулась шире, и незнакомый мужской голос у самого выхода произнёс:

— Да, да, я всё понял, об этом вы уже говорили, благодарю вас.

Но от Мизиной мамы не так-то легко было отделаться.

— Говорю вам, она и в ванную заходила! Впрочем, женщину можно понять. Если в доме пожар, наверняка собралась толпа, а женщина не может показаться на людях, если она растрёпана и не напудрена. Так что зашла попудриться — и всё! Все драгоценности пропали!

И опять дверь вроде бы открылась пошире, но тут же её кто-то потянул назад. Похоже, кому-то хотелось выйти из комнаты, а кто-то мешал этому человеку выйти. Мужской голос напрасно пытался положить конец показаниям разошедшейся дамы.

— Да, да, уважаемая пани, все это вы мне уже говорили, у меня всё записано, не беспокойтесь. дама не унималась:

— А милиции на всё наплевать, разве у неё найдёшь понимание?

Тут дверь стремительно распахнулась — видно, у милиционера иссякло терпение и он силой вырвался из комнаты. Это был знакомый детям поручик милиции, хозяин овчарки.

Окаменевшие Яночка с Павликом не пошевелились, и поручик наскочил прямо на них.

— А, вот и вы! — обрадовался он. — Наконец-то пришли! А я уж жду вас, жду. Вы должны дать показания…

От необходимости отвечать детей избавила Мизина мама, поспешившая вслед за поручиком. За ней виднелась Мизя. Похоже, она уже легла спать, потому что была в пижамке, и вся так и пылала от возбуждения. Ещё бы, такая сенсация! Наверное, она уже дала показания.