Джинсы мертвых торчков - Уэлш Ирвин. Страница 9
– У тебя крупные неприятности, Мелани. – Он серьезно и натянуто качает головой. – Ты не знаешь, что за человек Джим!
Мелани закатывает глаза, берет телефон и кладет обратно в сумочку. Смотрит на Гарри невозмутимо и говорит медленно, размеренным тоном:
– Отвали от нас нахер. От меня, моего мужа и наших детей. – Она повышает голос, призывая ближайших посетителей в свидетели этой сцены: – Тебя предупредили!
Гарри втягивает воздух, потрясенный глубиной ее отвращения.
– Меня отстранили от работы. Я потерял все, но я никогда ему не позволю тебе навредить!
– Мне вредит не Джим, а ты! Я сказала: подойдешь еще хоть раз – подам официальную жалобу, через адвоката, и отправлю в твой отдел копию записи. – Мелани встает, забрасывая сумочку на плечо. – Так что держись подальше от моей семьи!
Гарри надувает губы, нижняя непроизвольно дрожит, но затем он отворачивается и видит перед собой двух женщин, которые их подслушивали.
– Дамы, – язвительно приветствует он, замедленно закипая.
После чего отпивает латте и в отчаянии смотрит на след помады на краю другой чашки. Как будто оставлен призраком, за которым Гарри гонялся большую часть жизни. Разумеется, когда он оборачивается, Мелани уже нет – растворилась в толпе покупателей. Гарри даже не верится, что она вообще сидела так близко.
Вернувшись домой, Мелани застает Джима на кухне – тот готовит сэндвич. Это замысловатое многослойное блюдо, куда входят нежирная грудка индейки, ломтики авокадо, помидоры и швейцарский сыр. Способность мужа целиком погружаться в самые земные и самые сложные дела никогда не переставала ее изумлять. Спокойная самоотдача, с которой он подходит ко всему на свете. В окно Мелани замечает, как девочки играют во дворе с новым щенком, – его не видно, но она слышит радостный лай. Джим поднимает на нее глаза и улыбается. Улыбка сползает, стоит ему почувствовать: что-то не так.
– Что такое, милая?
Мелани выпрямляет руки и, вцепившись в кухонную стойку, выгибает спину, чтобы снять напряжение.
– Гарри. Столкнулась с ним в торговом центре. Подозреваю, что он это подстроил. Поначалу деликатно извинялся, и я выпила с ним кофе в «Старбаксе». Но потом снова понес свою бредятину, мол, ты убил тех двух парней на пляже! Пригрозила ему записью, и он отвалил.
Джим делает глубокий вдох:
– Если это повторится, возможно, придется принять меры. Обратиться к адвокату и подать на него в суд за харассмент.
– Джим, ты иностранный гражданин, и у тебя есть судимости. – Мелани хмуро смотрит на него. – Власти ведь не знают об этой стороне твоей жизни.
– Эти двое… я взорвал их фургон…
– Если все это всплывет, тебя могут депортировать.
– В Шотландию? – Джим вдруг усмехается. – Я не переживу, если девочки будут говорить так же, как я!
– Джим…
Джим Фрэнсис шагает к Мелани, заполняя пустоту между ними, обнимает жену. Через ее плечо он видит, как их дочки играют с Созе, недавно купленным французским бульдогом.
– Тс-с, все нормально, – воркует Джим, успокаивая не только ее, но и себя. – Мы все разрулим. Давай просто отмечать Рождество.
«Рождество под лучами солнца» [4], – думает он, затем вспоминает Эдинбург, и по спине пробегает призрачный холодок.
3
Тиндер-шминдер
Юэн Маккоркиндейл рассматривает себя в зеркале ванной. Ему больше нравится то, что он видит, снимая очки: черты становятся расплывчатыми, и это радует. Пятьдесят лет. Полстолетия. И куда все это ушло? Он снова надевает очки и рассматривает голову, все больше напоминающую голый череп, со стриженной под машинку серебристой щетиной на макушке. Затем Юэн смотрит на свои босые ступни – розовые полоски на подогретом черном кафельном полу. В этом и состоит его работа – так другие изучают лица. Сколько стоп перевидал он за свою жизнь? Тысячи. Возможно, даже сотни тысяч. Плоские, вывернутые, поломанные, раздробленные, расплющенные, обожженные, рубцеватые, ямчатые, инфицированные. Но у него не такие: его ступни сохранились лучше, чем остальные части тела.
Выйдя из ванной в спальню, Юэн быстро одевается, слегка завидуя еще спящей жене. Карлотта почти на десять лет моложе и хорошо справляется со средним возрастом. Около тридцати пяти ее разнесло, и Юэн втайне мечтал, что от матери ей достанется немного обивочной мягкости: ему нравятся женщины, склонные к полноте. Но затем жесткий режим с диетой и спортзалом словно вернул Карлотту обратно во времени: она не только приблизилась к своему девичьему облику, но в некотором роде даже превзошла его. Когда они с Юэном только начали встречаться, у нее и близко не было таких мускулов, а йога наделила ее гибкостью и амплитудой движений, ранее для нее недоступными. Сейчас в Юэне резко пробуждается гнетущее чувство, которое, как он надеялся, с возрастом полностью угаснет, а именно: в этих отношениях он всячески пытается прыгнуть выше головы.
Впрочем, Юэн – преданный муж и отец, который ведет супружескую жизнь, с радостью потакая жене и сыну. В первую очередь это касается Рождества. Он обожает итальянскую светскую расточительность Карлотты и никому бы не пожелал собственного спартанского прошлого. В «малой свободной» [5] семье день рождения, пришедшийся на сочельник, был залогом нужды и беспризорности. Но для Юэна удовольствие от праздников обычно ограничивается Карлоттой и Россом. Его добродушие склонно рассеиваться, когда в эту смесь добавляются другие, а завтра он устраивает рождественский ужин для жениной родни. Карлоттина мать Эвита, сестра Луиза, муж Лу Джерри и детишки – с ними все хорошо. Но вот в ее брате Саймоне, что руководит сомнительным эскортным агентством в Лондоне, Юэн уверен гораздо меньше.
Слава богу, Росс и сын Саймона Бен, кажется, ладят между собой. Тоже неплохо. В последние два дня Саймон появлялся редко. Приехав из Лондона вместе с Беном, Саймон беспардонно свалил бедного молодого человека на них, а сам куда-то смылся. Ну так, вообще-то, не делают. Недаром же Бен – такой смирный паренек.
Юэн находит Росса на кухне: еще в пижаме и халате, тот сидит за столом и играет в игру на своем айпаде.
– С добрым утром, сынок.
– С добрым утром, пап.
Росс поднимает голову, выпячивая нижнюю губу. «Никаких тебе сднемрождений. Ну да ладно». У сына явно на уме что-то другое.
– А Бен где?
– Спит еще.
– У вас все нормально, ребят?
Сын корчит гримасу, смысл которой Юэн не может понять, и захлопывает айпад.
– Угу… просто… – И тут Росс вдруг взрывается: – У миня никада не будет подружки! Я так и останусь до смерти девственником!
Юэн морщится. «Боже, он же спит в одной спальне с Беном. Бен – славный парень, но он старше, и он все-таки сын Саймона».
– Бен дразнит тебя из-за девочек?
– При чем тут Бен? В школе все кругом. У них у всех подружки есть.
– Сынок, тебе же пятнадцать. Все еще впереди.
Росс пристально разглядывает отца: глаза сына сначала расширяются в ужасе, а затем сужаются до щелочек. Юэну становится не по себе. Этот взгляд как бы говорит: «Ты можешь стать или богом, или посмешищем – все зависит от того, как ты ответишь на следующий вопрос».
– Сколько тебе было… – мальчик запинается, – когда ты первый раз сделал это с девчонкой?
«Блядь». Что-то твердое и тупое ударяет изнутри.
– Вообще-то, мне кажется, такие вопросы отцу не задают… – нервно произносит Юэн. – Послушай, Росс…
– Так сколько?! – командует сын в неподдельном отчаянии.
Юэн смотрит на Росса. Мальчик часто кажется ему все тем же прежним взъерошенным сорванцом. Однако некоторая поджарость и прыщеватость, ну и более угрюмое настроение указывают на продолжающуюся атаку полового созревания, а значит, и неизбежность этого разговора в той или иной форме. Но ведь Юэн мрачно предполагал, что нынешние мальчишки и девчонки смотрят экстремальную порнографию по интернету и знакомятся в социальных сетях, делают друг с другом что-то омерзительное, а затем снимают чудовищные, постыдные видео и выкладывают их в сеть. Он ожидал, что придется решать психологические проблемы, связанные с посткапиталистическим изобилием, и вот он сталкивается с классическим дефицитом. Он прокашливается.