Сицилианская защита (СИ) - Савинков Андрей Николаевич. Страница 18

Десятого августа началось контрнаступление союзных войск. Одновременно с англичанами, ударившими от Намюра, на юг французы двинулись от Ирсона на северо-запад. Стратегический план был прост как угол дома – окружить увязшие в английской обороне дивизии, сомкнув клещи в районе Живе. Должно было получиться очень символично – где прорыв начался там он и должен был закончиться. Бельгийцы в это время должны были демонстрировать высокую активность по всей протяжённости фронта, имитируя атаки и готовность к большому наступлению, сковывая, таким образом, части 1-ой немецкой армии генерала Эрвина фон Вицлебена.

На бумаге план выглядел вполне реализуемым, а на практике получился позорнейший разгром.

С самого начала союзники наткнулись на мощную, хорошо продуманную и насыщенную огневыми и противотанковыми средствами оборону. Продвижение сначала замедлилось, а потом вообще сошло на нет. Ценой больших потерь – особенно пострадали танковые части, действовавшие на острие атаки – удалось продвинуться на несколько километров, но о том, чтобы сомкнуть клещи, не приходилось и мечтать. Взаимодействие между родами войск опять практически отсутствовало, а старший офицерский состав – командующие батальонами и полками – показал полную неспособность реагировать на изменение обстановки на поле боя и разумной импровизации.

Спустя три дня безуспешных попыток продвинуться вперед и исходя из статистики потерь, которая сначала вплотную приблизилась к пиковым показателям Первой Мировой, а потом и переплюнула ее, наступление было остановлено.

16-ого августа вермахт продолжил движение на север, а 18-ого был потерян город Монс. Над частями БЭС, находящимися в центральной Бельгии нависла угроза окружения. С другой стороны, отступление с хорошо укрепленных позиций, сильных, в том числе, естественными преградами было чревато тяжелыми арьергардными боями с гадательными результатами на успех. Никто не хотел принимать на себя тяжелое решение, которое кроме военного аспекта имело еще и аспект политический. Ведь отступление в данном случае означало бы оккупацию большей части Бельгии, от чего сами бельгийцы были естественным образом не в восторге.

Как это часто бывает, ели ты не можешь принять решение, его принимают за тебя. 21-ого августа на бельгийские части обрушились тонны стали и взрывчатки. В духе Первой Мировой артподготовка продолжалась больше суток, после чего части 1-ой армии практически без сопротивления преодолели сначала первую линию обороны, а спустя несколько часов и вторую.

Теперь медлить уже было нельзя. Промедление могло обернуться огромным котлом, размером с треть Бельгии, где оказались бы отрезанными полмиллиона солдат. Однако, для того чтобы переместить два десятка дивизий со всем имуществом на полсотни километров нужно время.

Первыми удалось протолкнуть подвижные части – танковые и механизированные дивизии. Не смотря на понесённые в недавнем наступлении потери, англичане с марша атаковали прорвавшегося врага, сумев хоть и с трудом затормозить немцев. Это дало время основной части британских сил вырваться из намечающегося окружения. 24-ого числа немцы вошли в Намюр а 25-ого в Шарлеруа. Центральная Бельгия была потеряна.

Впрочем, отступление принесло союзникам и некоторые положительные последствия. Сократив фронт, Бийот спешно перегруппировал войска, и, подтянув несколько свежих дивизий, предпринял еще одну попытку контратаки. На этот раз более успешную. Несколькими ударами союзникам удалось вытеснить вермахт за линию Антверпен-Брюссель и стабилизировать фронт.

К середине сентября активные боевые действия на западном фронте закончились. До начала осенних дождей сохранялась напряженность. Стороны еще как-то пытались сдвинуть линию фронта, но все ограничивалось «операциями местного значения». В историографии впоследствии концом Битвы за Бельгию было принято считать 10-е октября. Генералам по обе стороны фронта (а также по обе стороны пролива) стало ясно, что закончить войну за одну летнюю кампанию не удастся.

Неудачная попытка окружения частей 6 и 18 армий предпринятая в середине августа – сугубо местная по меркам большой войны неудача – обернулась в результате далеко идущими последствиями. Сложно сказать было это успехом немецкой разведки или результатом излишней шаблонности, которую фон Бок сумел предсказать. Да и не столь важно.

Неизвестно кто бросил клич о предательстве в верхах, однако распропагандированное и антинемецки настроенное французское общество моментально подхватило эту не сложную, в общем-то, идею. В газетах сначала робко, а потом сплошной лавиной начали появляться публикации о необходимости чисток нелояльно или даже недостаточно лояльно настроенных политиков, военных, промышленников и прочих общественных деятелей. Le Figaro вышла под заголовком с призывом к «Самоочищению французской нации».

Каждый, кто прежде был так или иначе связан с восточным соседом, почувствовал себя не уютно. Кто-то попытался спрятаться, кто-то сбежать, но многие не успели.

Немолодой уже мужчина сидел за широким письменным столом и что-то усердно писал. Ручка неутомимо порхала по строчкам, лишь на секунду отрываясь для пополнения чернилами. Стопка исписанных листов, горы папок, несколько книг на столе – все указывало на чрезвычайную занятость этого человека.

В углу комнаты горел камин. Середина сентября во Франции, даже северной Франции – еще сравнительно теплое время, однако огонь успокаивал, создавал уют и помогал упорядочивать мысли в голове. Тем более, что за окном, слева от стола стояла непроглядная темень. Даже поздний, или скорее ранний предрассветный час не заставил мужчину оторваться от своих, чрезвычайно важных дел. Ночь, огонь, тишина и лишь свои мысли в голове в качестве собеседника.

Внезапно за окном послышался звук подъезжающего автомобиля. Достаточно неожиданный звук. Шато располагалось вдалеке от основных дорог, поэтому случайные прохожие были редкостью. Не придав этому значения, мужчина вернулся к делам. В любом случае на первом этаже есть кому встретить гостей и разобраться что к чему – именно за это люди жалование и получают.

Тем большей неожиданностью стала распахнувшаяся с грохотом, едва не слетевшая с петель дверь кабинета. Вырванный из плена свих мыслей хозяин кабинета с удивлением встал, встречая толпу вломившихся людей. Причем все они были одеты в военную форму.

– Гражданин Эдуард Даладье? – задал вопрос старший, по-видимому, из вошедших, имеющий капитанские погоны на плечах.

– Да, а вы, собственно, кто, потрудитесь объясниться, – бывший премьер-министр Франции сразу перешел в наступление.

– Второе бюро, управление контрразведки (не уверен, что арестовывать его должны были люди именно из второго бюро, но там реально без поллитры не разберешься), капитан Солье, – капитан шагнул к столу и бросил на его поверхность несколько скрепленных вместе листков бумаги.

– И что все это означает?

– Гражданин Эдуард Даладье, вы арестованы по обвинению в предательстве и шпионаже в пользу нацистской Германии.

– Это смешно! – Голос политика сорвался на визг, – это грязный поклеп, меня все знают как первейшего патриота Республики!

Однако все эти крики и возмущения на произвели на вошедших ровным счетом никакого впечатления. Двое солдат шустро обошли стол и ловко – сразу виден немалый опыт – подхватили под локти отставного политика. Тот, нужно сказать, не пытался сопротивляться: даже человеку не столь высокого ума и обширного жизненного опыта было бы понятно, что простых исполнителей переубедить не удастся. Поэтому Даладье прекратив так и не начавшуюся истерику, с гордо поднятой головой проследовал вниз по лестнице к стоящему у входа автомобилю.

Суд над главным предателем Франции, как Даладье окрестили острые на язык и скорые на перо журналисты, начался по военному времени не откладывая. Среди эпизодов, по которым обвиняли бывшего премьер-министра, были:

– Мюнхенский сговор, предательство союзника Чехословакии;