«СМЕРШ» ПРОТИВ «БУССАРДА» (Репортаж из архива тайной войны) - Губернаторов Николай Владимирович. Страница 34
Если Смоленск придется оставить, то после набора, санобработки и экипировки подростков вывозите под Кассель, в Гемфурт и там начинайте их обработку и обучение. По мере удаления тылов русских, когда их коммуникации будут растянуты, штаб группы армий «Центр» намерен проводить диверсии в широком масштабе с использованием взрослых агентов и подростков. Все ваши действия должны осуществляться согласно ранее изданному приказу и разработанному вами плану подготовки и обучения подростков для уже проведенной операции. Вам только придется дополнительно подобрать нужных преподавателей из школы взрослых агентов. Порядок материально-финансового и пищевого обеспечения «Особой команды Гемфурт» остается прежний — согласно приказу».
«У меня к вам все. Есть ли у вас вопросы?» — спросил начальник. Вопросов у нас не было. Я и Больц пообщались и поговорили с офицерами команды. Они хоть и были заняты в хлопотливой суете отъезда и укладывании папок с бумагами в ящики, но их реплики и оценки положения на фронте и самого Смоленска отличались прямотой и объективностью. «Смоленск и Рославль, — говорили они, — придется сдавать, так как русские и сильнее, и хитрее нас. Если задержим их, то на линии Орша — Витебск, где занимают оборону переброшенные сюда с Запада дивизии вермахта».
Продолжение собственноручных показаний Росгова-Беломорина…
По дороге к себе, в «Особый лагерь МТС», я по привычке анализировал суждения, оценки и настроения офицеров штаба команды. Как и почему их взгляды изменились?
Ведь Абвер и его кадры, которые я знал не один год, раньше были другими и думали иначе. Будучи аристократической и привилегированной элитой самой консервативной части немецкой военщины, они были рьяными носителями и проводниками военной стратегии и гитлеровского стратегического руководства. Всем им была присуща одна из самых пагубных особенностей — отсутствие чувства реальности, недооценка сил и боевых качеств противника. Высказать мнение, что противник силен, умен, искусен считалось в Абвере и вермахте чуть ли не пораженчеством. Необъективность, предвзятость, чванливость, замешанные на немецкой педантичности и фанатичной вере в приказы при оценке сил и боевых возможностей Красной армии явились одной из важнейших причин тяжелых поражений немецких войск. Мне казалось диким и парадоксальным, что на протяжении двух лет войны германское командование и его военная разведка не смогли избавиться от этой болезни. Лишь после тяжелого поражения на Курской дуге немцы стали более трезво смотреть на вещи. Вот почему у офицеров штаба абверкоман-ды появились здравые суждения.
В Особом лагере МТС, куда мы приехали, шла активная погрузка имущества всех служб, диверсионная школа из военнопленных уже перебазировалась в Курганы.
К вечеру Больц собрал у себя совещание и поручил всем сотрудникам «Буссарда» подготовиться к переезду на новое место. Когда мы остались после совещания вдвоем, Больц заговорил о Таболине.
«Неужели он драпанул к партизанам? Как ты думаешь?» — спросил он у меня.
«Трудно сказать. Он парень молодой, возможно, познакомился в Орше и схлестнулся с какой-нибудь красоткой», — высказал я предположение.
«А ты не замечал за ним что-нибудь подозрительное?» «Нет, он всегда был лоялен, исполнителен, хорошо вел занятия, с ребятами имел нормальный контакт, они его уважали».
«Да, ладно, черт с ним. Вместо него возьму другого. А нам с тобой работы прибавилось, придется набирать новых ребят. Правда, такому количеству в Гемфурте на даче будет тесновато, но приказ есть приказ, надо выполнять».
Через два дня я выехал с Больцем в Белоруссию, под Минск, в поселок Курганы. Из Смоленска я уезжал грустный и печальный. Было такое ощущение, что счастье покидает меня. Здесь я встретился со своей любовью, здесь я не сумел побороть свою нерешительность и уйти с Натальей Васильевной к своим. Здесь я все время ждал и после встречи с Таболиным надеялся на возможность перейти хоть линию фронта. И сейчас я все дальше удаляюсь от своего счастья. Ничто, даже воспоминания о встречах с любимой женщиной, не помогали избавиться от подавленного настроения. Что ждет меня? И на что надеяться в этой непредсказуемости и личной неопределенности. Угнетало меня и предстоящее участие в бесчеловечной затее Абвера — обманом использовать одно из страшных последствий войны — детей-сирот в своих бесперспективных бредовых планах.
На новом месте: лагерь «С» в курганах. «Брать только детдомовцев!»
По желанию Больца мы заехали в детдом имени Волкова, где мы делали первый набор подростков. Больц рассчитывал поживиться и взять там еще ребят.
Но, подъехав к зданию, мы увидели, как солдаты вермахта переоборудовали детдом под огневую точку От офицера-сапера мы узнали, что всех детей вместе с воспитателями эвакуировали в Оршу.
Приехав в Минск, мы сразу же направились в комендатуру, где узнали адреса детских домов, откуда «Буссард» должен делать очередной набор воспитанников. В поселок Курганы, что в 15 километрах от Минска, мы прибыли вечером, там продолжали обустраиваться агенты-добровольцы, передислоцированные из Особого лагеря МТС в Смоленске. А мне и Больцу были подготовлены комнаты, куда перевезли всю нашу мебель из лагеря МТС.
На следующий день все было подготовлено к приему и размещению подростков, и мы с Больцем выехали сначала в Астрожицкий городок, в детдом на окраине Минска, и в детдом поселка Семков, тоже под Минском. В детдом Орши были посланы Шимик и Фролов.
Во всех детских домах набор проводился по стандартно отработанной схеме. Прежде всего Больц представлялся директору, объясняя ему, что мы по приказу командования Русской освободительной армии производим набор воспитанников в возрасте 10–16 лет, которые будут воспитываться и обучаться военному делу в воинских частях этой армии.
Затем директор выстраивал перед нами ребят, и Больц спрашивал, кто желает пойти служить воспитанниками в Русскую освободительную добровольческую армию. «Мы обещаем вам денежное довольствие, хорошее питание, обмундирование, медицинское обслуживание и обучение военному делу. От вас будут требовать усердия и дисциплины». О том, что в действительности ребят набирают для совершения диверсий в тылу Красной армии, Больц умалчивал.
«Итак, кто желает добровольно служить воспитанником в Русской освободительной армии?» — вопрошал Больц.
Желающих не оказалось. Тогда Больц приказал построиться в шеренгу и стал отбирать наиболее рослых и крепких, хотя было видно, что ребята содержались в тяжелых условиях, на полуголодном пайке. И внешне выглядели хилыми, истощенными, в изношенной одежде, многие стояли босиком — не было обувки.
Отобранных партиями по двадцать человек перевозили в лагерь «С», в Курганы, где на них заполнялись анкеты, ребят фотографировали, выписывали солдатские книжки и после медосмотра, бани и санобработки переодевали в чистое белье и немецкое обмундирование. Все ребята получили на обед усиленное питание и по бутылке баварского пива.
После обеда ребята под руководством Василия Бойко начали обустраиваться — в двух больших армейских палатках готовить себе спальные места. Вместе с Бойко я разглядывал работу ребят, стараясь хотя бы внешне познакомиться с ними.
В сутолоке этого занятия по обустройству я обратил внимание на одного подростка, который, как мне казалось, умело и рационально распоряжался и по-хозяйски грамотно руководил всеми ребятами. А они, обращаясь к нему за советами и помощью, называли его ласково Ваня.
В ответ Ваня толково и вежливо объяснял, как лучше делать ту или иную операцию; расставить кровати, тумбочки, утеплить палатки и многое другое. Наблюдая эту картину, я в который раз убеждался в том, что особенно детский коллектив не любит равнодушных, недоброжелательных сверстников. Хоть каждый из набранных подростков был своеобразен, с особым своим внутренним миром, но характер, личные, особо лидерские качества проявляются не сразу. Ваня же как лидер выказал себя быстро и сразу завоевал авторитет среди ребят.